Неточные совпадения
Скотинин. Смотри ж,
не отпирайся, чтоб я в сердцах с одного разу
не вышиб из тебя духу. Тут уж
руки не подставишь. Мой грех. Виноват Богу и государю. Смотри,
не клепли ж и на себя, чтоб напрасных побой
не принять.
—
Прими руки! — кротко сказала она, —
не осязанием, но мыслью ты должен прикасаться ко мне, чтобы выслушать то, что я должна тебе открыть!
Но вспомнив, что ожидает ее одну дома, если она
не примет никакого решения, вспомнив этот страшный для нее и в воспоминании жест, когда она взялась обеими
руками за волосы, она простилась и уехала.
— Mon ami, [Друг мой,] — сказала Лидия Ивановна, осторожно, чтобы
не шуметь, занося складки своего шелкового платья и в возбуждении своем называя уже Каренина
не Алексеем Александровичем, a «mon ami», — donnez lui la main. Vous voyez? [дайте ему
руку. Видите?] Шш! — зашикала она на вошедшего опять лакея. —
Не принимать.
―
Не угодно ли? ― Он указал на кресло у письменного уложенного бумагами стола и сам сел на председательское место, потирая маленькие
руки с короткими, обросшими белыми волосами пальцами, и склонив на бок голову. Но, только что он успокоился в своей позе, как над столом пролетела моль. Адвокат с быстротой, которой нельзя было ожидать от него, рознял
руки, поймал моль и опять
принял прежнее положение.
И, откинувшись в угол кареты, она зарыдала, закрываясь
руками. Алексей Александрович
не пошевелился и
не изменил прямого направления взгляда. Но всё лицо его вдруг
приняло торжественную неподвижность мертвого, и выражение это
не изменилось во всё время езды до дачи. Подъезжая к дому, он повернул к ней голову всё с тем же выражением.
Сморщенное лицо Алексея Александровича
приняло страдальческое выражение; он взял ее за
руку и хотел что-то сказать, но никак
не мог выговорить; нижняя губа его дрожала, но он всё еще боролся с своим волнением и только изредка взглядывал на нее. И каждый раз, как он взглядывал, он видел глаза ее, которые смотрели на него с такою умиленною и восторженною нежностью, какой он никогда
не видал в них.
Листок в ее
руке задрожал еще сильнее, но она
не спускала с него глаз, чтобы видеть, как он
примет это. Он побледнел, хотел что-то сказать, но остановился, выпустил ее
руку и опустил голову. «Да, он понял всё значение этого события», подумала она и благодарно пожала ему
руку.
Грушницкий
принял таинственный вид: ходит, закинув
руки за спину, и никого
не узнает; нога его вдруг выздоровела: он едва хромает. Он нашел случай вступить в разговор с княгиней и сказал какой-то комплимент княжне: она, видно,
не очень разборчива, ибо с тех пор отвечает на его поклон самой милой улыбкою.
И чье-нибудь он сердце тронет;
И, сохраненная судьбой,
Быть может, в Лете
не потонет
Строфа, слагаемая мной;
Быть может (лестная надежда!),
Укажет будущий невежда
На мой прославленный портрет
И молвит: то-то был поэт!
Прими ж мои благодаренья,
Поклонник мирных аонид,
О ты, чья память сохранит
Мои летучие творенья,
Чья благосклонная
рукаПотреплет лавры старика!
Она вынула из-под платка корнет, сделанный из красной бумаги, в котором были две карамельки и одна винная ягода, и дрожащей
рукой подала его мне. У меня недоставало сил взглянуть в лицо доброй старушке; я, отвернувшись,
принял подарок, и слезы потекли еще обильнее, но уже
не от злости, а от любви и стыда.
Прекрасная полячка так испугалась, увидевши вдруг перед собою незнакомого человека, что
не могла произнесть ни одного слова; но когда
приметила, что бурсак стоял, потупив глаза и
не смея от робости пошевелить
рукою, когда узнала в нем того же самого, который хлопнулся перед ее глазами на улице, смех вновь овладел ею.
— Ступай же, говорят тебе! — кричали запорожцы. Двое из них схватили его под
руки, и как он ни упирался ногами, но был наконец притащен на площадь, сопровождаемый бранью, подталкиваньем сзади кулаками, пинками и увещаньями. —
Не пяться же, чертов сын!
Принимай же честь, собака, когда тебе дают ее!
Пульхерия Александровна хоть и
не убедилась совершенно, но и
не сопротивлялась более. Разумихин
принял их обеих под
руки и потащил с лестницы. Впрочем, он ее беспокоил: «хоть и расторопный, и добрый, да в состоянии ли исполнить, что обещает? В таком ведь он виде!..»
— Удивляюсь, что вы ставите так вопрос, Авдотья Романовна, — раздражался все более и более Лужин. — Ценя и, так сказать, обожая вас, я в то же время весьма и весьма могу
не любить кого-нибудь из ваших домашних. Претендуя на счастье вашей
руки,
не могу в то же время
принять на себя обязательств несогласимых…
— Это вы, низкий человек, может быть, пьете, а
не я! Я и водки совсем никогда
не пью, потому что это
не в моих убеждениях! Вообразите, он, он сам, своими собственными
руками отдал этот сторублевый билет Софье Семеновне, — я видел, я свидетель, я присягу
приму! Он, он! — повторял Лебезятников, обращаясь ко всем и каждому.
Марья Ивановна
приняла письмо дрожащею
рукою и, заплакав, упала к ногам императрицы, которая подняла ее и поцеловала. Государыня разговорилась с нею. «Знаю, что вы
не богаты, — сказала она, — но я в долгу перед дочерью капитана Миронова.
Не беспокойтесь о будущем. Я беру на себя устроить ваше состояние».
— Да я ничего тут
не пойму. Она у вас русская? — спросила Фенечка,
принимая в обе
руки тяжело переплетенный том. — Какая толстая!
Не стесняясь его присутствием, она возилась с своим ребенком и однажды, когда у ней вдруг закружилась и заболела голова, из его
рук приняла ложку лекарства.
Василий Иванович
принял от лица
руки и обнял свою жену, свою подругу, так крепко, как и в молодости ее
не обнимал: она утешила его в его печали.
Она слыла за легкомысленную кокетку, с увлечением предавалась всякого рода удовольствиям, танцевала до упаду, хохотала и шутила с молодыми людьми, которых
принимала перед обедом в полумраке гостиной, а по ночам плакала и молилась,
не находила нигде покою и часто до самого утра металась по комнате, тоскливо ломая
руки, или сидела, вся бледная и холодная, над Псалтырем.
— Его побили, да? — спросила девочка,
не шевелясь,
не принимая протянутой
руки Дронова. Слова ее звучали разбито, так говорят девочки после того, как наплачутся.
Орехова солидно поздоровалась с нею, сочувственно глядя на Самгина, потрясла его
руку и стала помогать Юрину подняться из кресла. Он
принял ее помощь молча и, высокий, сутулый, пошел к фисгармонии, костюм на нем был из толстого сукна, но и костюм
не скрывал остроты его костлявых плеч, локтей, колен. Плотникова поспешно рассказывала Ореховой...
— А я —
не знаю, друзья мои! — начала Сомова, разводя
руками с недоумением, которое Клим
принял как искреннее.
— Налить еще чаю? — спрашивала Елена, она сидела обычно с книжкой в
руке,
не вмешиваясь в лирические речи мужа, быстро перелистывая страницы, двигая бровями. Читала она французские романы, сборники «Шиповника», «Фиорды», восхищалась скандинавской литературой. Клим Иванович Самгин
не заметил, как у него с нею образовались отношения легкой дружбы, которая,
не налагая никаких неприятных обязательств,
не угрожала
принять характер отношений более интимных и ответственных.
Она, играя бровями, с улыбочкой в глазах, рассказала, что царь капризничает:
принимая председателя Думы — вел себя неприлично, узнав, что матросы убили какого-то адмирала, — топал ногами и кричал, что либералы
не смеют требовать амнистии для политических, если они
не могут прекратить убийства; что келецкий губернатор застрелил свою любовницу и это сошло ему с
рук безнаказанно.
Не приняв его
руку и усмехаясь, она нехорошим тоном заговорила...
Его волновала жалость к этим людям, которые
не знают или забыли, что есть тысячеглавые толпы, что они ходят по улицам Москвы и смотрят на все в ней глазами чужих.
Приняв рюмку из
руки Алины, он ей сказал...
Он поклонился,
не приняв ее
руки...
Подумав над этим, он направился к Трусовой, уступил ей в цене дома и,
принимая из пухлых
рук ее задаток, пачку измятых бумажек, подумал,
не без печали...
— Затем выбегает в соседнюю комнату, становится на
руки, как молодой негодяй, ходит на
руках и сам на себя в низок зеркала смотрит. Но — позвольте! Ему — тридцать четыре года, бородка солидная и даже седые височки. Да-с! Спрашивают… спрашиваю его: «Очень хорошо, Яковлев, а зачем же ты вверх ногами ходил?» — «Этого, говорит, я вам объяснить
не могу, но такая у меня
примета и привычка, чтобы после успеха в деле пожить минуточку вниз головою».
И Татьяна Марковна, наблюдая за Верой, задумывалась и как будто заражалась ее печалью. Она тоже ни с кем почти
не говорила, мало спала, мало входила в дела,
не принимала ни приказчика, ни купцов, приходивших справляться о хлебе,
не отдавала приказаний в доме. Она сидела, опершись
рукой о стол и положив голову в ладони, оставаясь подолгу одна.
Она,
не глядя на него,
принимала его
руку и,
не говоря ни слова, опираясь иногда ему на плечо, в усталости шла домой. Она пожимала ему
руку и уходила к себе.
— А! так вот кто тебе нравится: Викентьев! — говорил он и, прижав ее
руку к левому своему боку, сидел
не шевелясь, любовался, как беспечно Марфенька
принимала и возвращала ласки, почти
не замечала их и ничего, кажется,
не чувствовала.
— Я, может быть, объясню вам… И тогда мы простимся с вами иначе, лучше, как брат с сестрой, а теперь… я
не могу! Впрочем, нет! — поспешно заключила, махнув
рукой, — уезжайте! Да окажите дружбу, зайдите в людскую и скажите Прохору, чтоб в пять часов готова была бричка, а Марину пошлите ко мне. На случай, если вы уедете без меня, — прибавила она задумчиво, почти с грустью, — простимтесь теперь! Простите меня за мои странности… (она вздохнула) и
примите поцелуй сестры…
— Кузина, бросьте этот тон! — начал он дружески, горячо и искренно, так что она почти смягчилась и мало-помалу
приняла прежнюю, свободную, доверчивую позу, как будто видела, что тайна ее попала
не в дурные
руки, если только тут была тайна.
Другой день бабушка
не принимала никакой пищи. Райский пробовал выйти к ней навстречу, остановить ее и заговорить с ней, она махнула ему повелительно
рукой, чтоб шел прочь.
—
Не мне, а женщине пришла эта мысль, и
не в голову, а в сердце, — заключил Райский, — и потому теперь я
не приму вашей
руки… Бабушка выдумала это…
— Ты, сударыня, что, — крикнула бабушка сердито, — молода шутить над бабушкой! Я тебя и за ухо, да в лапти: нужды нет, что большая! Он от
рук отбился, вышел из повиновения: с Маркушкой связался — последнее дело! Я на него
рукой махнула, а ты еще погоди, я тебя уйму! А ты, Борис Павлыч, женись,
не женись — мне все равно, только отстань и вздору
не мели. Я вот Тита Никоныча
принимать не велю…
Мы вбежали с Тришатовым в кухню и застали Марью в испуге. Она была поражена тем, что когда пропустила Ламберта и Версилова, то вдруг как-то
приметила в
руках у Ламберта — револьвер. Хоть она и взяла деньги, но револьвер вовсе
не входил в ее расчеты. Она была в недоуменье и, чуть завидела меня, так ко мне и бросилась...
Андрей Макарович, — начал мямлить молодой человек, подходя ко мне с необыкновенно развязным видом и захватив мою
руку, которую я
не в состоянии был отнять, — во всем виноват мой Степан; он так глупо тогда доложил, что я
принял вас за другого — это в Москве, — пояснил он сестре, — потом я стремился к вам изо всей силы, чтоб разыскать и разъяснить, но заболел, вот спросите ее…
Лечь спать я положил было раньше, предвидя завтра большую ходьбу. Кроме найма квартиры и переезда, я
принял некоторые решения, которые так или этак положил выполнить. Но вечеру
не удалось кончиться без курьезов, и Версилов сумел-таки чрезвычайно удивить меня. В светелку мою он решительно никогда
не заходил, и вдруг, я еще часу
не был у себя, как услышал его шаги на лесенке: он звал меня, чтоб я ему посветил. Я вынес свечку и, протянув вниз
руку, которую он схватил, помог ему дотащиться наверх.
Во-первых, в лице его я, с первого взгляда по крайней мере,
не заметил ни малейшей перемены. Одет он был как всегда, то есть почти щеголевато. В
руках его был небольшой, но дорогой букет свежих цветов. Он подошел и с улыбкой подал его маме; та было посмотрела с пугливым недоумением, но
приняла букет, и вдруг краска слегка оживила ее бледные щеки, а в глазах сверкнула радость.
— Ах нет-с, — шагнула она ко мне, складывая
руки ладошками и как бы умоляя меня, — вы уж повремените так спешить. Тут дело важное, для вас самих очень важное, для них тоже, и для Андрея Петровича, и для маменьки вашей, для всех… Вы уж посетите Анну Андреевну тотчас же, потому что они никак
не могут более дожидаться… уж это я вас уверяю честью… а потом и решение
примете.
Я прямо пришел в тюрьму князя. Я уже три дня как имел от Татьяны Павловны письмецо к смотрителю, и тот
принял меня прекрасно.
Не знаю, хороший ли он человек, и это, я думаю, лишнее; но свидание мое с князем он допустил и устроил в своей комнате, любезно уступив ее нам. Комната была как комната — обыкновенная комната на казенной квартире у чиновника известной
руки, — это тоже, я думаю, лишнее описывать. Таким образом, с князем мы остались одни.
Краюха падает в мешок, окошко захлопывается. Нищий, крестясь, идет к следующей избе: тот же стук, те же слова и такая же краюха падает в суму. И сколько бы ни прошло старцев, богомольцев, убогих, калек, перед каждым отодвигается крошечное окно, каждый услышит: «
Прими, Христа ради», загорелая
рука не устает высовываться, краюха хлеба неизбежно падает в каждую подставленную суму.
У юрты встретил меня старик лет шестидесяти пяти в мундире станционного смотрителя со шпагой. Я думал, что он тут живет, но
не понимал, отчего он встречает меня так торжественно, в шпаге,
руку под козырек, и глаз с меня
не сводит. «Вы смотритель?» — кланяясь, спросил я его. «Точно так, из дворян», — отвечал он. Я еще поклонился. Так вот отчего он при шпаге! Оставалось узнать, зачем он встречает меня с таким почетом:
не принимает ли за кого-нибудь из своих начальников?
Устроив на скорую
руку свои дела в Узле, Привалов уехал с Веревкиным в Мохов и прямо обратился к губернатору, который
принял в этом вопиющем деле самое деятельное участие. Веревкин составил докладную записку для губернатора и
не пожалел красок для описания подвигов Половодова. Губернатор, старый николаевский служака, круто повернул все дело, и благодаря его усилиям журнальным постановлением дворянской опеки Половодов устранялся от своего звания поверенного от конкурса.
Иван Яковлич ничего
не отвечал на это нравоучение и небрежно сунул деньги в боковой карман вместе с шелковым носовым платком. Через десять минут эти почтенные люди вернулись в гостиную как ни в чем
не бывало. Алла подала Лепешкину стакан квасу прямо из
рук, причем один рукав сбился и открыл белую, как слоновая кость,
руку по самый локоть с розовыми ямочками, хитрый старик только прищурил свои узкие, заплывшие глаза и проговорил,
принимая стакан...
— Вы еще
не были у Ляховских? — спрашивала Антонида Ивановна,
принимая от лакея точно молоком налитой
рукой блюдо земляники.