Неточные совпадения
Всечасное употребление этого слова так нас с ним ознакомило, что, выговоря его, человек ничего уже
не мыслит, ничего
не чувствует, когда, если б люди
понимали его важность, никто
не мог бы вымолвить его без душевного почтения.
— Вот-то пса несытого нелегкая принесла! — чуть-чуть было
не сказали глуповцы, но бригадир словно
понял их
мысль и
не своим голосом закричал...
Он еще
не сделал никаких распоряжений,
не высказал никаких
мыслей, никому
не сообщил своих планов, а все уже
понимали, что пришел конец.
Но перенесемся
мыслью за сто лет тому назад, поставим себя на место достославных наших предков, и мы легко
поймем тот ужас, который долженствовал обуять их при виде этих вращающихся глаз и этого раскрытого рта, из которого ничего
не выходило, кроме шипения и какого-то бессмысленного звука, непохожего даже на бой часов.
Дарья Александровна заметила, что в этом месте своего объяснения он путал, и
не понимала хорошенько этого отступления, но чувствовала, что, раз начав говорить о своих задушевных отношениях, о которых он
не мог говорить с Анной, он теперь высказывал всё и что вопрос о его деятельности в деревне находился в том же отделе задушевных
мыслей, как и вопрос о его отношениях к Анне.
С той минуты как он проснулся и
понял, в чем дело, Левин приготовился на то, чтобы,
не размышляя,
не предусматривая ничего, заперев все
мысли и чувства, твердо,
не расстраивая жену, а, напротив, успокаивая и поддерживая ее храбрость, перенести то, что предстоит ему.
Константин молчал. Он чувствовал, что он разбит со всех сторон, но он чувствовал вместе о тем, что то, что он хотел сказать, было
не понято его братом. Он
не знал только, почему это было
не понято: потому ли, что он
не умел сказать ясно то, что хотел, потому ли, что брат
не хотел, или потому, что
не мог его
понять. Но он
не стал углубляться в эти
мысли и,
не возражая брату, задумался о совершенно другом, личном своем деле.
— У меня нет никакого горя, — говорила она успокоившись, — но ты можешь ли
понять, что мне всё стало гадко, противно, грубо, и прежде всего я сама. Ты
не можешь себе представить, какие у меня гадкие
мысли обо всем.
«Так же буду сердиться на Ивана кучера, так же буду спорить, буду некстати высказывать свои
мысли, так же будет стена между святая святых моей души и другими, даже женой моей, так же буду обвинять ее за свой страх и раскаиваться в этом, так же буду
не понимать разумом, зачем я молюсь, и буду молиться, — но жизнь моя теперь, вся моя жизнь, независимо от всего, что может случиться со мной, каждая минута ее —
не только
не бессмысленна, как была прежде, но имеет несомненный смысл добра, который я властен вложить в нее!»
Прежде, если бы Левину сказали, что Кити умерла, и что он умер с нею вместе, и что у них дети ангелы, и что Бог тут пред ними, — он ничему бы
не удивился; но теперь, вернувшись в мир действительности, он делал большие усилия
мысли, чтобы
понять, что она жива, здорова и что так отчаянно визжавшее существо есть сын его.
Когда Вронский смотрел на часы на балконе Карениных, он был так растревожен и занят своими
мыслями, что видел стрелки на циферблате, но
не мог
понять, который час.
«Что как она
не любит меня? Что как она выходит за меня только для того, чтобы выйти замуж? Что если она сама
не знает того, что делает? — спрашивал он себя. — Она может опомниться и, только выйдя замуж,
поймет, что
не любит и
не могла любить меня». И странные, самые дурные
мысли о ней стали приходить ему. Он ревновал ее к Вронскому, как год тому назад, как будто этот вечер, когда он видел ее с Вронским, был вчера. Он подозревал, что она
не всё сказала ему.
Уже раз взявшись за это дело, он добросовестно перечитывал всё, что относилось к его предмету, и намеревался осенью ехать зa границу, чтоб изучить еще это дело на месте, с тем чтобы с ним уже
не случалось более по этому вопросу того, что так часто случалось с ним по различным вопросам. Только начнет он, бывало,
понимать мысль собеседника и излагать свою, как вдруг ему говорят: «А Кауфман, а Джонс, а Дюбуа, а Мичели? Вы
не читали их. Прочтите; они разработали этот вопрос».
И, прежде так строго осуждавший ее, он теперь, по какому-то странному ходу
мыслей, оправдывал ее и вместе жалел и боялся, что Вронский
не вполне
понимает ее.
Левин уже привык теперь смело говорить свою
мысль,
не давая себе труда облекать ее в точные слова; он знал, что жена в такие любовные минуты, как теперь,
поймет, что он хочет сказать, с намека, и она
поняла его.
«Избавиться от того, что беспокоит», повторяла Анна. И, взглянув на краснощекого мужа и худую жену, она
поняла, что болезненная жена считает себя непонятою женщиной, и муж обманывает ее и поддерживает в ней это мнение о себе. Анна как будто видела их историю и все закоулки их души, перенеся свет на них. Но интересного тут ничего
не было, и она продолжала свою
мысль.
Во время службы он то слушал молитвы, стараясь приписывать им значение такое, которое бы
не расходилось с его взглядами, то, чувствуя, что он
не может
понимать и должен осуждать их, старался
не слушать их, а занимался своими
мыслями, наблюдениями и воспоминаниями, которые с чрезвычайною живостью во время этого праздного стояния в церкви бродили в его голове.
Он никак
не мог
понять,
не мог привыкнуть к этой
мысли.
Левин чувствовал всё более и более, что все его
мысли о женитьбе, его мечты о том, как он устроит свою жизнь, что всё это было ребячество и что это что-то такое, чего он
не понимал до сих пор и теперь еще менее
понимает, хотя это и совершается над ним; в груди его всё выше и выше поднимались содрогания, и непокорные слезы выступали ему на глаза.
— Вот, ты всегда приписываешь мне дурные, подлые
мысли, — заговорила она со слезами оскорбления и гнева. — Я ничего, ни слабости, ничего… Я чувствую, что мой долг быть с мужем, когда он в горе, но ты хочешь нарочно сделать мне больно, нарочно хочешь
не понимать…
— Для тебя, для других, — говорила Анна, как будто угадывая ее
мысли, — еще может быть сомнение; но для меня… Ты
пойми, я
не жена; он любит меня до тех пор, пока любит. И что ж, чем же я поддержу его любовь? Вот этим?
— Старо, но знаешь, когда это
поймешь ясно, то как-то всё делается ничтожно. Когда
поймешь, что нынче-завтра умрешь, и ничего
не останется, то так всё ничтожно! И я считаю очень важной свою
мысль, а она оказывается так же ничтожна, если бы даже исполнить ее, как обойти эту медведицу. Так и проводишь жизнь, развлекаясь охотой, работой, — чтобы только
не думать о смерти.
— Очень жалею, что ты
не хочешь
понять, — перебил он ее, с упорством желая высказать свою
мысль, — неопределенность состоит в том, что тебе кажется, что я свободен.
Он чувствовал, что, несмотря на всё напряжение
мысли, он
не мог
понять то, что было так.
Агафья Михайловна знала все подробности хозяйственных планов Левина. Левин часто со всеми тонкостями излагал ей свои
мысли и нередко спорил с нею и
не соглашался с ее объяснениями. Но теперь она совсем иначе
поняла то, что он сказал ей.
Никто
не расслышал того, что он сказал, одна Кити
поняла. Она
понимала, потому что
не переставая следила
мыслью за тем, что ему нужно было.
Это были те самые доводы, которые Дарья Александровна приводила самой себе; но теперь она слушала и
не понимала их. «Как быть виноватою пред существами
не существующими?» думала она. И вдруг ей пришла
мысль: могло ли быть в каком-нибудь случае лучше для ее любимца Гриши, если б он никогда
не существовал? И это ей показалось так дико, так странно, что она помотала головой, чтобы рассеять эту путаницу кружащихся сумасшедших
мыслей.
И эта
мысль так пугала Сережу, что он уже ничего
не понимал.
То они в минуту постигают и угадывают самую потаенную нашу
мысль, то
не понимают самых ясных намеков…
Когда ночная роса и горный ветер освежили мою горячую голову и
мысли пришли в обычный порядок, то я
понял, что гнаться за погибшим счастием бесполезно и безрассудно. Чего мне еще надобно? — ее видеть? — зачем?
не все ли кончено между нами? Один горький прощальный поцелуй
не обогатит моих воспоминаний, а после него нам только труднее будет расставаться.
Как, право, того: совсем
не поймешь натуры, как побольше в нее углубишься!» Так
мыслил обитатель Кифа Мокиевич.
Горе так сильно подействовало на нее, что она
не находила нужным скрывать, что может заниматься посторонними предметами; она даже и
не поняла бы, как может прийти такая
мысль.
— Да что же это я! — продолжал он, восклоняясь опять и как бы в глубоком изумлении, — ведь я знал же, что я этого
не вынесу, так чего ж я до сих пор себя мучил? Ведь еще вчера, вчера, когда я пошел делать эту… пробу, ведь я вчера же
понял совершенно, что
не вытерплю… Чего ж я теперь-то? Чего ж я еще до сих пор сомневался? Ведь вчера же, сходя с лестницы, я сам сказал, что это подло, гадко, низко, низко… ведь меня от одной
мысли наяву стошнило и в ужас бросило…
Выговаривая об этом сейчас Дуне, он выговаривал свою тайную, возлелеянную им
мысль, на которую он уже
не раз любовался, и
понять не мог, как другие могли
не любоваться на его подвиг.
У Сони промелькнула было
мысль: «
Не сумасшедший ли?» Но тотчас же она ее оставила: нет, тут другое. Ничего, ничего она тут
не понимала!
— А,
понимаю, вы думаете, что я в таком виде! — перебил ее
мысли Разумихин, угадав их и шагая своими огромнейшими шажищами по тротуару, так что обе дамы едва могли за ним следовать, чего, впрочем, он
не замечал.
Не образумлюсь… виноват,
И слушаю,
не понимаю,
Как будто всё еще мне объяснить хотят,
Растерян
мыслями… чего-то ожидаю.
Аркадий изумился и
не сразу
понял Катю. «И в самом деле, имение-то все сестрино!» — пришло ему в голову; эта
мысль ему
не была неприятна.
Одинцова ему нравилась: распространенные слухи о ней, свобода и независимость ее
мыслей, ее несомненное расположение к нему — все, казалось, говорило в его пользу; но он скоро
понял, что с ней «
не добьешься толку», а отвернуться от нее он, к изумлению своему,
не имел сил.
Каким-то куском мозга Клим Иванович
понимал комическую парадоксальность таких
мыслей, но
не мешал им, и они тлели в нем, как тлеет трут или сухие гнилушки, вызывая в памяти картины ограбления хлебного магазина, подъем колокола и множество подобных, вплоть до бородатых, зубастых на станции Новгород, вплоть до этой вот возни сотен солдат среди древесных, наскоро срубленных пней и затоптанного валежника.
Слушая все более оживленную и уже горячую речь Прейса, Клим
не возражал ему,
понимая, что его, Самгина, органическое сопротивление идеям социализма требует каких-то очень сильных и веских
мыслей, а он все еще
не находил их в себе, он только чувствовал, что жить ему было бы значительно легче, удобнее, если б социалисты и противники их
не существовали.
Это
не было похоже на тоску, недавно пережитую им, это было сновидное, тревожное ощущение падения в некую бездонность и мимо своих обычных
мыслей, навстречу какой-то новой, враждебной им. Свои
мысли были где-то в нем, но тоже бессловесные и бессильные, как тени. Клим Самгин смутно чувствовал, что он должен в чем-то сознаться пред собою, но
не мог и боялся
понять: в чем именно?
Самгин
понимал, что говорит излишне много и что этого
не следует делать пред человеком, который, глядя на него искоса, прислушивается как бы
не к словам, а к
мыслям.
Мысли у Самгина были обиженные, суетливы и бессвязны, ненадежные
мысли. Но слов он
не мог остановить, точно в нем, против его воли, говорил другой человек. И возникало опасение, что этот другой может рассказать правду о записке, о Митрофанове.
— Конечно, смешно, — согласился постоялец, — но, ей-богу, под смешным словом
мысли у меня серьезные. Как я прошел и прохожу широкий слой жизни, так я вполне вижу, что людей,
не умеющих управлять жизнью, никому
не жаль и все
понимают, что хотя он и министр, но — бесполезность! И только любопытство, все равно как будто убит неизвестный, взглянут на труп, поболтают малость о причине уничтожения и отправляются кому куда нужно: на службу, в трактиры, а кто — по чужим квартирам, по воровским делам.
«Ты был зеркалом, в котором я видела мои слова и
мысли. Тем, что ты иногда
не мешал мне спрашивать, ты очень помог мне
понять, что спрашивать бесполезно».
— Нет, — сказал Самгин,
понимая, что говорит неправду, —
мысли у него были обиженные и бежали прочь от ее слов, но он чувствовал, что раздражение против нее исчезает и возражать против ее слов —
не хочется, вероятно, потому, что слушать ее — интересней, чем спорить с нею. Он вспомнил, что Варвара, а за нею Макаров говорили нечто сродное с
мыслями Зотовой о «временно обязанных революционерах». Вот это было неприятно, это как бы понижало значение речей Марины.
Мысли его растекались по двум линиям: думая о женщине, он в то же время пытался дать себе отчет в своем отношении к Степану Кутузову. Третья встреча с этим человеком заставила Клима
понять, что Кутузов возбуждает в нем чувствования слишком противоречивые. «Кутузовщина», грубоватые шуточки, уверенность в неоспоримости исповедуемой истины и еще многое — антипатично, но прямодушие Кутузова, его сознание своей свободы приятно в нем и даже возбуждает зависть к нему, притом
не злую зависть.
— Ничего подобного я
не предлагал! — обиженно воскликнул офицер. — Я
понимаю, с кем говорю. Что за
мысль! Что такое шпион? При каждом посольстве есть военный агент, вы его назовете шпионом? Поэму Мицкевича «Конрад Валленрод» — читали? — торопливо говорил он. — Я вам
не предлагаю платной службы; я говорю о вашем сотрудничестве добровольном, идейном.
У него вот имеется
мысль построить баржу для мелкой воды, такую, чтоб она скользила по воде,
не оседая в нее, —
понимаете?
Ему казалось, что в нем зарождается некое новое настроение, но он
не мог
понять — что именно ново?
Мысли самосильно принимали точные словесные формы, являясь давно знакомыми, он часто встречал их в книгах. Он дремал, но заснуть
не удавалось, будили толчки непонятной тревоги.