Неточные совпадения
Один только раз он выражается так:"
Много было от него порчи женам и девам глуповским", и этим как будто дает
понять, что, и по его мнению, все-таки было бы лучше, если б порчи
не было.
Но как пришло это баснословное богатство, так оно и улетучилось. Во-первых, Козырь
не поладил с Домашкой Стрельчихой, которая заняла место Аленки. Во-вторых, побывав в Петербурге, Козырь стал хвастаться; князя Орлова звал Гришей, а о Мамонове и Ермолове говорил, что они умом коротки, что он, Козырь,"
много им насчет национальной политики толковал, да мало они
поняли".
— Любовь… — повторила она медленно, внутренним голосом, и вдруг, в то же время, как она отцепила кружево, прибавила: — Я оттого и
не люблю этого слова, что оно для меня слишком
много значит, больше гораздо, чем вы можете
понять, — и она взглянула ему в лицо. — До свиданья!
Но Левин
много изменился со времени своей женитьбы; он был терпелив и если
не понимал, для чего всё это так устроено, то говорил себе, что,
не зная всего, он
не может судить, что, вероятно, так надобно, и старался
не возмущаться.
Он
не хотел видеть и
не видел, что в свете уже
многие косо смотрят на его жену,
не хотел
понимать и
не понимал, почему жена его особенно настаивала на том, чтобы переехать в Царское, где жила Бетси, откуда недалеко было до лагеря полка Вронского.
Для чего этим трем барышням нужно было говорить через день по-французски и по-английски; для чего они в известные часы играли попеременкам на фортепиано, звуки которого слышались у брата наверху, где занимались студенты; для чего ездили эти учителя французской литературы, музыки, рисованья, танцев; для чего в известные часы все три барышни с М-llе Linon подъезжали в коляске к Тверскому бульвару в своих атласных шубках — Долли в длинной, Натали в полудлинной, а Кити в совершенно короткой, так что статные ножки ее в туго-натянутых красных чулках были на всем виду; для чего им, в сопровождении лакея с золотою кокардой на шляпе, нужно было ходить по Тверскому бульвару, — всего этого и
многого другого, что делалось в их таинственном мире, он
не понимал, но знал, что всё, что там делалось, было прекрасно, и был влюблен именно в эту таинственность совершавшегося.
Воспоминание о жене, которая так
много была виновата пред ним и пред которою он был так свят, как справедливо говорила ему графиня Лидия Ивановна,
не должно было бы смущать его; но он
не был спокоен: он
не мог
понимать книги, которую он читал,
не мог отогнать мучительных воспоминаний о своих отношениях к ней, о тех ошибках, которые он, как ему теперь казалось, сделал относительно ее.
Он нахмурился и начал объяснять то, что Сережа уже
много раз слышал и никогда
не мог запомнить, потому что слишком ясно
понимал — в роде того, что «вдруг» есть обстоятельство образа действия.
С тем тактом, которого так
много было у обоих, они за границей, избегая русских дам, никогда
не ставили себя в фальшивое положение и везде встречали людей, которые притворялись, что вполне
понимали их взаимное положение гораздо лучше, чем они сами
понимали его.
— Душенька, Долли, я
понимаю, но
не мучь себя. Ты так оскорблена, так возбуждена, что ты
многое видишь
не так.
Она улыбалась тому, что, хотя она и говорила, что он
не может узнавать, сердцем она знала, что
не только он узнает Агафью Михайловну, но что он всё знает и
понимает, и знает и
понимает еще
много такого, чего никто
не знает, и что она, мать, сама узнала и стала
понимать только благодаря ему.
Я отвечал, что
много есть людей, говорящих то же самое; что есть, вероятно, и такие, которые говорят правду; что, впрочем, разочарование, как все моды, начав с высших слоев общества, спустилось к низшим, которые его донашивают, и что нынче те, которые больше всех и в самом деле скучают, стараются скрыть это несчастие, как порок. Штабс-капитан
не понял этих тонкостей, покачал головою и улыбнулся лукаво...
Вулич молча вышел в спальню майора; мы за ним последовали. Он подошел к стене, на которой висело оружие, и наудачу снял с гвоздя один из разнокалиберных пистолетов; мы еще его
не понимали; но когда он взвел курок и насыпал на полку пороха, то
многие, невольно вскрикнув, схватили его за руки.
— Да, — говорил Чичиков лениво. Глазки стали у него необыкновенно маленькие. — А все-таки, однако ж, извините,
не могу
понять, как можно скучать. Против скуки есть так
много средств.
Русский мужик сметлив и умен: он
понял скоро, что барин хоть и прыток, и есть в нем охота взяться за
многое, но как именно, каким образом взяться, — этого еще
не смыслит, говорит как-то чересчур грамотно и затейливо, мужику невдолбеж и
не в науку.
— Как, губернатор разбойник? — сказал Чичиков и совершенно
не мог
понять, как губернатор мог попасть в разбойники. — Признаюсь, этого я бы никак
не подумал, — продолжал он. — Но позвольте, однако же, заметить: поступки его совершенно
не такие, напротив, скорее даже мягкости в нем
много. — Тут он привел в доказательство даже кошельки, вышитые его собственными руками, и отозвался с похвалою об ласковом выражении лица его.
Меж ими всё рождало споры
И к размышлению влекло:
Племен минувших договоры,
Плоды наук, добро и зло,
И предрассудки вековые,
И гроба тайны роковые,
Судьба и жизнь в свою чреду, —
Всё подвергалось их суду.
Поэт в жару своих суждений
Читал, забывшись, между тем
Отрывки северных поэм,
И снисходительный Евгений,
Хоть их
не много понимал,
Прилежно юноше внимал.
Ее тревожит сновиденье.
Не зная, как его
понять,
Мечтанья страшного значенье
Татьяна хочет отыскать.
Татьяна в оглавленье кратком
Находит азбучным порядком
Слова: бор, буря, ведьма, ель,
Еж, мрак, мосток, медведь, метель
И прочая. Ее сомнений
Мартын Задека
не решит;
Но сон зловещий ей сулит
Печальных
много приключений.
Дней несколько она потом
Всё беспокоилась о том.
—
Понимаю (вы, впрочем,
не утруждайте себя: если хотите, то
много и
не говорите);
понимаю, какие у вас вопросы в ходу: нравственные, что ли? вопросы гражданина и человека? А вы их побоку; зачем они вам теперь-то? Хе, хе! Затем, что все еще и гражданин и человек? А коли так, так и соваться
не надо было; нечего
не за свое дело браться. Ну, застрелитесь; что, аль
не хочется?
— Нет,
не сказал… словами; но она
многое поняла. Она слышала ночью, как ты бредила. Я уверен, что она уже половину
понимает. Я, может быть, дурно сделал, что заходил. Уж и
не знаю, для чего я даже и заходил-то. Я низкий человек, Дуня.
— Да что вы, Родион Романыч, такой сам
не свой? Право! Слушаете и глядите, а как будто и
не понимаете. Вы ободритесь. Вот дайте поговорим: жаль только, что дела
много и чужого и своего… Эх, Родион Романыч, — прибавил он вдруг, — всем человекам надобно воздуху, воздуху, воздуху-с… Прежде всего!
Читаю, друг мой, и, конечно,
много не понимаю; да оно, впрочем, так и должно быть: где мне?
В последнее время она стала все чаще и больше разговаривать с своею старшей девочкой, десятилетнею Поленькой, которая хотя и
многого еще
не понимала, но зато очень хорошо
поняла, что нужна матери, и потому всегда следила за ней своими большими умными глазками и всеми силами хитрила, чтобы представиться все понимающею.
— Вы знаете, что
не это было причиною нашей размолвки. Но как бы то ни было, мы
не нуждались друг в друге, вот главное; в нас слишком
много было… как бы это сказать… однородного. Мы это
не сразу
поняли. Напротив, Аркадий…
— Кто ж его знает! — ответил Базаров, — всего вероятнее, что ничего
не думает. — Русский мужик — это тот самый таинственный незнакомец, о котором некогда так
много толковала госпожа Ратклифф. [Госпожа Ратклиф (Редклифф) — английская писательница (1764–1823). Для ее произведений характерны описания фантастических ужасов и таинственных происшествий.] Кто его
поймет? Он сам себя
не понимает.
— Это я могу
понять, там
много ваших. Странно все-таки: в Париже немало русских эмигрантов, но они… недостаточно общительны. Вас как будто
не интересует французский рабочий…
— Двое суток, день и ночь резал, — говорил Иноков, потирая лоб и вопросительно поглядывая на всех. — Тут, между музыкальным стульчиком и этой штукой, есть что-то, чего я
не могу
понять. Я вообще
многого не понимаю.
Когда он рассказывал о прочитанных книгах, его слушали недоверчиво, без интереса и
многого не понимали.
Самгин
понимал, что говорит излишне
много и что этого
не следует делать пред человеком, который, глядя на него искоса, прислушивается как бы
не к словам, а к мыслям. Мысли у Самгина были обиженные, суетливы и бессвязны, ненадежные мысли. Но слов он
не мог остановить, точно в нем, против его воли, говорил другой человек. И возникало опасение, что этот другой может рассказать правду о записке, о Митрофанове.
— Ты знаешь, что я
многого не понимаю в тебе, — сказал Самгин.
— Мне кажется, что попов
не так уж
много в Думе. А вообще я плохо
понимаю — что тебя волнует? — спросил Самгин.
Более половины людей закричало сразу. Самгин
не мог
понять, приятно ему или нет видеть так
много людей, раздраженных и обиженных Кутузовым.
— Ученики Ленина несомненно вносят ясность в путаницу взглядов на революцию. Для некоторых сочувствующих рабочему движению эта ясность будет спасительна, потому что
многие не отдают себе отчета, до какой степени и чему именно они сочувствуют. Ленин прекрасно
понял, что необходимо обнажить и заострить идею революции так, чтоб она оттолкнула все чужеродное. Ты встречала Степана Кутузова?
Мысли его растекались по двум линиям: думая о женщине, он в то же время пытался дать себе отчет в своем отношении к Степану Кутузову. Третья встреча с этим человеком заставила Клима
понять, что Кутузов возбуждает в нем чувствования слишком противоречивые. «Кутузовщина», грубоватые шуточки, уверенность в неоспоримости исповедуемой истины и еще
многое — антипатично, но прямодушие Кутузова, его сознание своей свободы приятно в нем и даже возбуждает зависть к нему, притом
не злую зависть.
Он
понимал, что внезапно вспыхнувшее намерение сообщить ротмистру Рущиц-Стрыйскому о Харламове и Якове
не многим отличается от сообщения Харламову о том, что Тагильский был товарищем прокурора.
—
Не знаю, — сказала Гогина. — Но я
много видела и вижу этих ветеранов революции. Романтизм у них выхолощен, и осталась на месте его мелкая, личная злость. Посмотрите, как они
не хотят
понять молодых марксистов, именно —
не хотят.
— Знаешь, Климчик, у меня — успех! Успех и успех! — с удивлением и как будто даже со страхом повторила она. — И все — Алина, дай ей бог счастья, она ставит меня на ноги!
Многому она и Лютов научили меня. «Ну, говорит, довольно, Дунька, поезжай в провинцию за хорошими рецензиями». Сама она —
не талантливая, но — все
понимает, все до последней тютельки, — как одеться и раздеться. Любит талант, за талантливость и с Лютовым живет.
«Макаров говорил, что донжуан —
не распутник, а — искатель неведомых, неиспытанных ощущений и что такой же страстью к поискам неиспытанного, вероятно, болеют
многие женщины, например — Жорж Занд, — размышлял Самгин. — Макаров, впрочем,
не называл эту страсть болезнью, а Туробоев назвал ее «духовным вампиризмом». Макаров говорил, что женщина полусознательно стремится раскрыть мужчину до последней черты, чтоб
понять источник его власти над нею,
понять, чем он победил ее в древности?»
«Люди с каждым днем становятся все менее значительными перед силою возбужденной ими стихии, и уже
многие не понимают, что
не они — руководят событиями, а события влекут их за собою».
Там было тесно, крикливо, было
много красивых, богато одетых женщин, играл небольшой струнный оркестр, между столов плутали две пары, и
не сразу можно было
понять, что они танцуют.
— Она будет очень счастлива в известном, женском смысле понятия о счастье. Будет
много любить; потом, когда устанет, полюбит собак, котов, той любовью, как любит меня. Такая сытая, русская. А вот я
не чувствую себя русской, я — петербургская. Москва меня обезличивает. Я вообще мало знаю и
не понимаю Россию. Мне кажется — это страна людей, которые
не нужны никому и сами себе
не нужны. А вот француз, англичанин — они нужны всему миру. И — немец, хотя я
не люблю немцев.
Она так полно и
много любила: любила Обломова — как любовника, как мужа и как барина; только рассказать никогда она этого, как прежде,
не могла никому. Да никто и
не понял бы ее вокруг. Где бы она нашла язык? В лексиконе братца, Тарантьева, невестки
не было таких слов, потому что
не было понятий; только Илья Ильич
понял бы ее, но она ему никогда
не высказывала, потому что
не понимала тогда сама и
не умела.
Лицо у него
не грубое,
не красноватое, а белое, нежное; руки
не похожи на руки братца —
не трясутся,
не красные, а белые, небольшие. Сядет он, положит ногу на ногу, подопрет голову рукой — все это делает так вольно, покойно и красиво; говорит так, как
не говорят ее братец и Тарантьев, как
не говорил муж;
многого она даже
не понимает, но чувствует, что это умно, прекрасно, необыкновенно; да и то, что она
понимает, он говорит как-то иначе, нежели другие.
А природа ее ничем этим
не обидела; тетка
не управляет деспотически ее волей и умом, и Ольга
многое угадывает,
понимает сама, осторожно вглядывается в жизнь, вслушивается… между прочим, и в речи, советы своего друга…
Ее замечание, совет, одобрение или неодобрение стали для него неизбежною поверкою: он увидел, что она
понимает точно так же, как он, соображает, рассуждает
не хуже его… Захар обижался такой способностью в своей жене, и
многие обижаются, — а Штольц был счастлив!
Он сравнивал ее с другими, особенно «новыми» женщинами, из которых
многие так любострастно поддавались жизни по новому учению, как Марина своим любвям, — и находил, что это — жалкие, пошлые и более падшие создания, нежели все другие падшие женщины, уступавшие воображению, темпераменту, и даже золоту, а те будто бы принципу, которого часто
не понимали, в котором
не убедились, поверив на слово, следовательно, уступали чему-нибудь другому, чему простодушно уступала, например, жена Козлова, только лицемерно или тупо прикрывали это принципом!
— Нет… — Она задумчиво покачала головой. — Я
многого не понимаю и оттого
не знаю, как мне иногда надо поступить. Вон Верочка знает, и если
не делает, так
не хочет, а я
не умею…
— А хоть бы затем, внучка, чтоб суметь
понять речи братца и ответить на них порядком. Он, конечно, худого тебе
не пожелает; смолоду был честен и любил вас обеих: вон имение отдает, да
много болтает пустого…
— Чтоб слышать вас. Вы
много, конечно, преувеличиваете, но иногда объясняете верно там, где я
понимаю, но
не могу сама сказать,
не умею…
Да, скульптор —
не ахайте и
не бранитесь! Я только сейчас убедился в этом, долго
не понимая намеков, призывов: отчего мне и Вера, и Софья, и
многие,
многие — прежде всего являлись статуями! Теперь мне ясно!