Неточные совпадения
— Она? — Марья Павловна остановилась, очевидно желая как можно
точнее ответить на вопрос. — Она? — Видите ли, она, несмотря на ее прошедшее, по природе одна из самых нравственных натур… и так тонко чувствует… Она любит вас, хорошо любит, и счастлива тем, что
может сделать вам хоть то отрицательное добро, чтобы
не запутать вас собой. Для нее замужество с вами
было бы страшным падением, хуже всего прежнего, и потому она никогда
не согласится на это. А между тем ваше присутствие тревожит ее.
Но, несмотря на самое
точное и добросовестное исполнение всего того, что от него требовалось, он
не нашел в этой службе удовлетворения своей потребности
быть полезным и
не мог вызвать в себе сознания того, что он делает то, что должно.
Я бы, впрочем, и
не стал распространяться о таких мелочных и эпизодных подробностях, если б эта сейчас лишь описанная мною эксцентрическая встреча молодого чиновника с вовсе
не старою еще вдовицей
не послужила впоследствии основанием всей жизненной карьеры этого
точного и аккуратного молодого человека, о чем с изумлением вспоминают до сих пор в нашем городке и о чем,
может быть, и мы скажем особое словечко, когда заключим наш длинный рассказ о братьях Карамазовых.
Именно меня выбрал он посредником, потому что знал меня, как человека, который с буквальною точностью исполняет поручение, если берется за него, и который
не может быть отклонен от
точного исполнения принятой обязанности никаким чувством, никакими просьбами.
— Конечно, я
не могу сказать вам
точных цифр, да и трудно
было бы найти их, потому что, вы знаете, у каждого коммерческого дела, у каждого магазина, каждой мастерской свои собственные пропорции между разными статьями дохода и расхода, в каждом семействе также свои особенные степени экономности в делании расходов и особенные пропорции между разными статьями их.
Может быть, в памяти ее мелькнуло нечто подходящее из ее собственной помещичьей практики. То
есть не в
точном смысле истязание, но нечто такое, что грубыми своими формами тоже нередко переходило в бесчеловечность.
Многие замечательные ученые-специалисты, как, например, Лобачевский или Менделеев,
не могут быть в
точном смысле причислены к интеллигенции, как и, наоборот, многие, ничем
не ознаменовавшие себя в интеллектуальном труде, к интеллигенции принадлежат.
Но во всяком случае она
не могла получить от подруг своих, Епанчиных, таких
точных известий;
были только намеки, недосказанные слова, умолчания, загадки.
А это разве
не абсурд, что государство (оно смело называть себя государством!)
могло оставить без всякого контроля сексуальную жизнь. Кто, когда и сколько хотел… Совершенно ненаучно, как звери. И как звери, вслепую, рожали детей.
Не смешно ли: знать садоводство, куроводство, рыбоводство (у нас
есть точные данные, что они знали все это) и
не суметь дойти до последней ступени этой логической лестницы: детоводства.
Не додуматься до наших Материнской и Отцовской Норм.
Почерк — мой. И дальше — тот же самый почерк, но — к счастью, только почерк. Никакого бреда, никаких нелепых метафор, никаких чувств: только факты. Потому что я здоров, я совершенно, абсолютно здоров. Я улыбаюсь — я
не могу не улыбаться: из головы вытащили какую-то занозу, в голове легко, пусто.
Точнее:
не пусто, но нет ничего постороннего, мешающего улыбаться (улыбка —
есть нормальное состояние нормального человека).
Забиякин. А что вы думаете?
может быть, и в самом деле изъян… это бывает! Я помню, как-то из Пермской губернии проезжали здесь, мещанина показывали, с лишком трех аршин-с. Так вы
не поверите…
точный ребенок-с! до того уж, знаете, велик, что стоять
не в силах. Постоит-постоит для примеру — да и сядет: собственная это, знаете, тяжесть-то его так давит.
Ответ
был дипломатический. Ничего
не разрешая по существу, Глумов очень хитро устранял расставленную ловушку и самих поимщиков ставил в конфузное положение. — Обратитесь к источникам! — говорил он им, — и буде найдете в них указания, то требуйте
точного по оным выполнения! В противном же случае остерегитесь сами и
не вдавайтесь в разыскания, кои впоследствии
могут быть признаны несвоевременными!
Мне случалось
быть в положении, требующем
точного взгляда на свое состояние, и я никогда
не мог установить, где подлинное начало этой мучительной приверженности, столь сильной, что нет даже стремления к обладанию; встреча, взгляд, рука, голос, смех, шутка — уже являются облегчением, таким мощным среди остановившей всю жизнь одержимости единственным существом, что радость равна спасению.
Я
не знаю и
не могу сказать, обладала ли Олеся и половиной тех секретов, о которых говорила с такой наивной верой, но то, чему я сам бывал нередко свидетелем, вселило в меня непоколебимое убеждение, что Олесе
были доступны те бессознательные, инстинктивные, туманные, добытые случайным опытом, странные знания, которые, опередив
точную науку на целые столетия, живут, перемешавшись со смешными и дикими поверьями, в темной, замкнутой народной массе, передаваясь как величайшая тайна из поколения в поколение.
— Черт возьми, вы меня ошеломили, — отозвался с дивана доктор. — Хотя цифры
могут быть и
не совсем
точными…
— Да если бы, однако ж, и так? если бы человек и принудил себя согласовать свои внутренние убеждения с требованиями современности… с какими же требованиями-то — вот ты мне что скажи! Ведь требования-то эти, особенно в такое горячее, неясное время, до такой степени изменчивы, что даже требованиями, в
точном смысле этого слова, названы
быть не могут, а скорее напоминают о случайности. Тут ведь угадывать нужно.
Я хотел встать, но Дюрок толкнул меня в лоб ладонью, и я опять сел. Дикий сон клубился еще во мне. Он стягивал клещами суставы и выламывал скулы зевотой; и сладость,
не утоленная сладость мякла во всех членах. Поспешно собрав мысли, а также закурив, что
было моей утренней привычкой, я рассказал, припомнив, как
мог точнее, разговор Галуэя с Дигэ. Ни о чем больше так
не расспрашивал и
не переспрашивал меня Дюрок, как об этом разговоре.
В последнее время, впрочем, я отчасти упустил из виду мистера Астлея, а Полина и всегда
была для меня загадкой, — до того загадкой, что, например, теперь, пустившись рассказывать всю историю моей любви мистеру Астлею, я вдруг во время самого рассказа
был поражен тем, что почти ничего
не мог сказать об моих отношениях с нею
точного и положительного.
Можно
было бы рассказать множество истинных происшествий в доказательство справедливости моих слов; но эти анекдоты потеряют много в рассказе, потому что никакое
точное описание
не может дать настоящего понятия о личности незабвенного кн.
У нас
не было еще народного писателя, в
точном и полном смысле этого слова; наше отчуждение от народа и его малограмотность — прямые и очевидные тому препятствия; но Загоскин более других
может назваться народным писателем.
Природа нашего спасения должна
быть понимаема
не в свете формально-юридической теории возмездия, но в связи с общим учением о сотворении человека, причем его спасение
может явиться только новым творением,
точнее, продолжением его творения.
Временность должна погаснуть и обессилеть, линия времени слиться в точку, когда «времени больше
не будет» [
Точнее: «времени уже
не будет» (Отк. 11, 6).], как клянется ангел в Апокалипсисе, только так
может разрешиться антиномия времени [«Время
не предмет, а идея.
Из Дерпта я приехал уже писателем и питомцем
точной науки. Мои семь с лишком лет ученья
не прошли даром. Без всякого самомнения я
мог считать себя как питомца университетской науки никак
не ниже того уровня, какой
был тогда у моих сверстников в журнализме, за исключением, разумеется, двух-трех, стоящих во главе движения.
Все же, что
было в тогдашней молодежи обоего пола по части увлечения естествознанием,
точной наукой, протестов против метафизики, всяких предрассудков и традиционных верований, что вскоре так талантливо и бурно прорвалось у Писарева, — все это
не могло не вызывать моего сочувствия.
И многие русские ученые и писатели совсем
не могли быть причислены к интеллигенции в
точном смысле слова.
Значение жизни открыто в сознании человека, как стремление к благу. Уяснение этого блага, более и более
точное определение его, составляет главную цель и работу жизни всего человечества, и вот, вследствие того, что работа эта трудна, т. е.
не игрушка, а работа, люди решают, что определение этого блага и
не может быть найдено там, где оно положено, т. е. в разумном сознании человека, и что поэтому надо искать его везде, — только
не там, где оно указано.
Движение в высоту предмета, движущегося вместе с тем и в плоскости,
будет точным подобием отношения истинной жизни человеческой к жизни животной личности, или жизни истинной к жизни временной и пространственной. Движение предмета к верху
не зависит и
не может ни увеличиться, ни уменьшиться от его движения в плоскости. То же и с определением жизни человеческой. Жизнь истинная проявляется всегда в личности, но
не зависит,
не может ни увеличиться, ни уменьшиться от такого или другого существования личности.
Можно
не соглашаться с этими определениями жизни, можно предполагать, что определения эти
могут быть выражены
точнее и яснее, но нельзя
не видеть того, что определения эти таковы, что признание их, уничтожая противоречие жизни и заменяя стремление к недостижимому благу личности другим стремлением — к неуничтожаемому страданиями и смертью благу, дает жизни разумный смысл.
С самого вступления нашего на всероссийский престол непрестанно мы чувствуем себя обязанными перед Вседержителем Богом, чтобы
не только во дни наши охранять и возвышать благоденствие возлюбленного нами отечества и народа, но желая предуготовить и обеспечить их спокойствие и благосостояние после нас, чрез ясное и
точное указание преемника нашего сообразно с правами нашего императорского дома и с пользами империи, мы
не могли, подобно предшественникам нашим, рано провозгласить его по имени, оставаясь в ожидании,
будет ли благоугодно неведомым судьбам Божьим даровать нам наследника в прямой линии.
Говорится: «но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую, и кто захочет судиться с тобою и взять у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду», то
есть что совершенное над тобой насилие
не может служить оправданием насилия с твоей стороны. Эта же недопустимость оправдания отступления от закона любви никакими поступками других людей еще яснее и
точнее выражена в последней из заповедей, прямо указывающей на те обычные ложные толкования, при которых будто бы возможно нарушение ее...
Под № 30.436 в опубликованном Полном Собрании Законов Российской империи напечатано: «Как ничто
не может иметь большого влияния над простым народом, как презрение или посмеяние над заблуждениями, в кои совращать его ищут, и что именно средство сие употребляют как раскольники разных сект, так и субботники в отношении православной веры, то именовать субботников жидами и оглашать, что они подлинно
суть жиды, ибо настоящее их наименование субботников, или придерживающихся Моисееву закону,
не дает народу
точного о секте сей понятия и
не производит в нем того к ней отвращения, какое
может производимо
быть убеждением, что обращать стараются их в жидовство».
Как при объявлении смертного приговора Светлогуб
не мог понять всего значения того, что объявлялось ему, так и теперь он
не мог обнять всего значения предстоящей минуты и с удивлением смотрел на палача, поспешно, ловко и озабоченно исполняющего свое ужасное дело. Лицо палача
было самое обыкновенное лицо русского рабочего человека,
не злое, но сосредоточенное, какое бывает у людей, старающихся как можно
точнее исполнить нужное и сложное дело.