Неточные совпадения
Райский знал и это и
не лукавил даже перед
собой, а хотел только утомить чем-нибудь невыносимую боль, то есть
не вдруг удаляться от этих мест и
не класть сразу непреодолимой дали между ею и
собою, чтобы
не вдруг оборвался этот нерв, которым он так связан был и
с живой, полной прелести, стройной и нежной фигурой Веры, и
с воплотившимся в ней его идеалом, живущим в ее образе вопреки таинственности ее поступков, вопреки его подозрениям в ее страсти к кому-то, вопреки, наконец, его грубым предположениям в ее женской распущенности, в ее отношениях… к Тушину, в котором он более всех подозревал ее героя.
Да, эта последняя мысль вырвалась у меня тогда, и я даже
не заметил ее. Вот какие мысли, последовательно одна за другой, пронеслись тогда в моей голове, и я был чистосердечен тогда
с собой: я
не лукавил,
не обманывал сам
себя; и если чего
не осмыслил тогда в ту минуту, то потому лишь, что ума недостало, а
не из иезуитства пред самим
собой.
А мы между тем все еще сбирались
с мыслями. Мы даже
не говорили друг
с другом, словно боялись, что объяснение ускорит какой-то момент, который мы чувствовали потребность отдалить. И тут мы лавировали и
лукавили, и тут надеялись, что Стыд пройдет как-нибудь сам
собою, измором…
"Милый мой! я всю ночь думала о твоем предложении… Я
не стану
с тобой
лукавить. Ты был откровенен со мною, и я буду откровенна: я
не могу бежать
с тобою, я
не в силах это сделать. Я чувствую, как я перед тобою виновата; вторая моя вина еще больше первой, — я презираю
себя, свое малодушие, я осыпаю
себя упреками, но я
не могу
себя переменить.
Не сам ли он предложил ей тот роковой выбор? Он выпал
не так, как ему хотелось… Всякий выбор подвержен этой беде. Она изменила свое решение, правда; она сама, первая, объявила, что бросит все и последует за ним, правда и то; но она и
не отрицает своей вины, она прямо называет
себя слабою женщиной; она
не хотела обмануть его, она сама в
себе обманулась… Что на это возразить? По крайней мере, она
не притворяется,
не лукавит… она откровенна
с ним, беспощадно откровенна.
И если раньше эта сила жизни,
лукавя перед
собою, отодвигала для Толстого в тень уродства и ужасы жизни, то теперь та же сила, по-прежнему
не давая раздавить
себя,
с естественною последовательностью направляется именно на эти самые уродства и ужасы.
Это все мне ужасно надоело, и… я, к стыду моему, понял, что это значит: я
не мог
лукавить с самим
собою, я должен был сознаться
себе, что мне наскучило быть
с матерью, что мне
не хочется уже к ней возвращаться, и я заплакал… от стыда своей неблагодарности и от досады, что я беден, ничтожен, что я
не могу обеспечить мою мать всем нужным и сам броситься в какую-то иную жизнь…
—
Не хочу так жить, — нервно вздрогнула она, —
не хочу я прежнего. Мне лжи
не надо и лучше совсем
не жить, чем изменить
себе, своей натуре.
Лукавить не могу. Мне
с правдой только легко дышится, а от лжи я задыхаюсь.
Не могу я видеть равнодушно всего, что здесь делается.