Неточные совпадения
Особенно поразил его какой-то Петр Савельев Неуважай-Корыто, так что он
не мог
не сказать: «Экой длинный!» Другой
имел прицепленный к
имени «Коровий кирпич», иной оказался просто: Колесо Иван.
Чичиков, услышавши, что дело уже дошло до именин сердца, несколько даже смутился и отвечал скромно, что ни громкого
имени не имеет, ни даже ранга заметного.
Ему казалось, что и важничал Федор Федорович уже чересчур, что
имел он все замашки мелких начальников, как-то: брать на замечанье тех, которые
не являлись к нему с поздравленьем в праздники, даже мстить всем тем, которых
имена не находились у швейцара на листе, и множество разных тех грешных принадлежностей, без которых
не обходится ни добрый, ни злой человек.
Какое они
имели право говорить и плакать о ней? Некоторые из них, говоря про нас, называли нас сиротами. Точно без них
не знали, что детей, у которых нет матери, называют этим
именем! Им, верно, нравилось, что они первые дают нам его, точно так же, как обыкновенно торопятся только что вышедшую замуж девушку в первый раз назвать madame.
— Так-с. Ну-с, так
имейте в виду-с; а теперь благоволите принять, для интересов вашей родственницы, на первый случай, посильную сумму от меня лично. Весьма и весьма желаю, чтоб
имя мое при сем
не было упомянуто. Вот-с…
имея, так сказать, сам заботы, более
не в состоянии…
— Батюшка, — сквозь слезы проговорила старушка, —
имени и отчества
не имею чести знать…
Не имею ли я право, после всех этих проделок, отнять у нее секрет и огласить таинственное
имя?»
Дикий-Барин (так его прозвали; настоящее же его
имя было Перевлесов) пользовался огромным влиянием во всем округе; ему повиновались тотчас и с охотой, хотя он
не только
не имел никакого права приказывать кому бы то ни было, но даже сам
не изъявлял малейшего притязания на послушание людей, с которыми случайно сталкивался.
В Уссурийском крае реки, горы и мысы на берегу моря
имеют различные названия. Это произошло оттого, что туземцы называют их по-своему, китайцы — по-своему, а русские, в свою очередь, окрестили их своими
именами. Поэтому, чтобы избежать путаницы, следует там, где живут китайцы, придерживаться названий китайских, там, где обитают тазы,
не следует руководствоваться названиями, данными русскими. Последние
имеют место только на картах и местным жителям совершенно
не известны.
Вышел из 2–го курса, поехал в поместье, распорядился, победив сопротивление опекуна, заслужив анафему от братьев и достигнув того, что мужья запретили его сестрам произносить его
имя; потом скитался по России разными манерами: и сухим путем, и водою, и тем и другою по обыкновенному и по необыкновенному, — например, и пешком, и на расшивах, и на косных лодках,
имел много приключений, которые все сам устраивал себе; между прочим, отвез двух человек в казанский, пятерых — в московский университет, — это были его стипендиаты, а в Петербург, где сам хотел жить,
не привез никого, и потому никто из нас
не знал, что у него
не 400, а 3 000 р. дохода.
Но когда его называли Никитушкою или Ломовым, или по полному прозвищу Никитушкою Ломовым, он улыбался широко и сладко и
имел на то справедливое основание, потому что
не получил от природы, а приобрел твердостью воли право носить это славное между миллионами людей
имя.
Долго
не смели объявить об этом выздоравливающей Маше. Она никогда
не упоминала о Владимире. Несколько месяцев уже спустя, нашед
имя его в числе отличившихся и тяжело раненных под Бородиным, она упала в обморок, и боялись, чтоб горячка ее
не возвратилась. Однако, слава богу, обморок
не имел последствия.
А покамест в скучном досуге, на который меня осудили события,
не находя в себе ни сил, ни свежести на новый труд, записываю я наши воспоминания. Много того, что нас так тесно соединяло, осело в этих листах, я их дарю тебе. Для тебя они
имеют двойной смысл — смысл надгробных памятников, на которых мы встречаем знакомые
имена. [Писано в 1853 году. (Прим. А. И. Герцена.)]
Оно сказало сыну: «Брось отца и мать и иди за мной», — сыну, которого следует, во
имя воплощения справедливости, снова заковать в колодки безусловной отцовской власти, — сыну, который
не может
иметь воли при отце, пуще всего в выборе жены.
Имя сестры начинало теснить меня, теперь мне недостаточно было дружбы, это тихое чувство казалось холодным. Любовь ее видна из каждой строки ее писем, но мне уж и этого мало, мне нужно
не только любовь, но и самое слово, и вот я пишу: «Я сделаю тебе странный вопрос: веришь ли ты, что чувство, которое ты
имеешь ко мне, — одна дружба? Веришь ли ты, что чувство, которое я
имею к тебе, — одна дружба?Я
не верю».
— Для меня, — сказал я ему, — мало удивительного в том, что Николай, в наказание мне, хочет стянуть деньги моей матери или меня поймать ими на удочку; но я
не мог себе представить, чтоб ваше
имя имело так мало веса в России.
Я
не имел понятия, где покупали водку, и велел подать полуштоф, действительно, водка была от вдовы Руже. Какую практику надобно было
иметь, чтоб различить по букету водки —
имя заводчика!
Одно в нем было скверно: ни одного лакея он
не звал по
имени, но для каждого
имел свой свист.
Улита домовничала в Щучьей-Заводи и
имела на барина огромное влияние. Носились слухи, что и стариковы деньги, в виде ломбардных билетов, на
имя неизвестного, переходят к ней. Тем
не менее вольной он ей
не давал — боялся, что она бросит его, — а выпустил на волю двоих ее сыновей-подростков и поместил их в ученье в Москву.
Недаром дом
не имел другого названия, как «Олсуфьевская крепость» — по
имени его владельца.
Нынешний, настоящий герой
не имеет даже
имени, история
не занесет его в свои скрижали, благодарное потомство
не будет чтить его памяти…
Революционер
не должен
иметь ни интересов, ни дел, ни личных чувств и связей, ничего своего, даже
имени.
Здесь слишком заметно увлечение вещью; гремят колеса и молот и свистят локомобили только во
имя качества вещи и сбыта ее; коммерческие и художественные соображения
не имеют здесь никакого отношения к наказанию, а между тем на Сахалине, как и везде на каторге, всякое предприятие должно
иметь своею ближайшею и отдаленною целью только одно — исправление преступника, и здешние мастерские должны стремиться к тому, чтобы сбывать на материк прежде всего
не печные дверцы и
не краны, а полезных людей и хорошо подготовленных мастеров.
Название несколько общее, потому что самки всех утиных пород пером серы, или, если выразиться точнее, серо-пестры, и собственно так называемые серые утки очень сходны со всеми утиными самками. Но тем
не менее серая утка совершенно заслуживает свое
имя, потому что она серее всех уток и особенно потому, что даже селезень ее
не имеет никаких отметин. Ей по преимуществу принадлежит место в русской песне, когда говорится...
— Дробь 1-го нумера называется гусиною; 2-го нумера — крупною утиною; 3-го нумера — утиною; 4-го нумера — мелкою утиною; 5-й и 6-й нумера
не имеют особых
имен, происходящих от птицы; 7-й и 8-й нумера называются крупною и мелкою рябчиковою дробью, а 9-й нумер — бекасиною, или бекасинником.
Степными пигалицами зовут их одни охотники, а
не народ; но и из всего сказанного мною видно, что кречетки
имеют на это
имя полное право.
Впрочем, эти перышки нисколько
не похожи на волосы, и скорее их назвать косичками, но другого
имени гаршнеп у нас
не имеет, а потому должен остаться при своей немецкой кличке,
не вовсе удачной, но всем известной.
Имя вполне выражает особенность его характера: между тремя передними пальцами своих ног он
имеет тонкую перепонку и плавает по воде, как утка, даже ныряет. бы предположить, что он владеет способностью ловить мелкую рыбешку, но поплавки никогда
не пахнут ею, и, при всех моих анатомических наблюдениях, я никогда
не находил в их зобах признаков питания рыбой.
Третья голубиная порода называется горлицей по-книжному и горлинкой по общенародному употреблению. Происхождение этого
имени определить
не умею;
не происходит ли оно от пятна на горле, которое
имеет горлица? — Горлинка
не пользуется особенным значением в понятиях народных; она исчезает в общем значении голубя, но зато в публике нашей пользуется большою известностью.
Обеих последних названий объяснить
не умею,
имя же сороки ему прилично потому, что он пестринами, или пежинами, даже складом несколько похож на обыкновенную сороку, хотя он
имеет хвост короткий, а ноги, шею и нос гораздо длиннее, чем у простой сороки, телом же несравненно ее больше, даже мясистее болотного кулика.
А если, может быть, и хорошо (что тоже возможно), то чем же опять хорошо?» Сам отец семейства, Иван Федорович, был, разумеется, прежде всего удивлен, но потом вдруг сделал признание, что ведь, «ей-богу, и ему что-то в этом же роде всё это время мерещилось, нет-нет и вдруг как будто и померещится!» Он тотчас же умолк под грозным взглядом своей супруги, но умолк он утром, а вечером, наедине с супругой, и принужденный опять говорить, вдруг и как бы с особенною бодростью выразил несколько неожиданных мыслей: «Ведь в сущности что ж?..» (Умолчание.) «Конечно, всё это очень странно, если только правда, и что он
не спорит, но…» (Опять умолчание.) «А с другой стороны, если глядеть на вещи прямо, то князь, ведь, ей-богу, чудеснейший парень, и… и, и — ну, наконец,
имя же, родовое наше
имя, всё это будет
иметь вид, так сказать, поддержки родового
имени, находящегося в унижении, в глазах света, то есть, смотря с этой точки зрения, то есть, потому… конечно, свет; свет есть свет; но всё же и князь
не без состояния, хотя бы только даже и некоторого.
Я сказал этим бедным людям, чтоб они постарались
не иметь никаких на меня надежд, что я сам бедный гимназист (я нарочно преувеличил унижение; я давно кончил курс и
не гимназист), и что
имени моего нечего им знать, но что я пойду сейчас же на Васильевский остров к моему товарищу Бахмутову, и так как я знаю наверно, что его дядя, действительный статский советник, холостяк и
не имеющий детей, решительно благоговеет пред своим племянником и любит его до страсти, видя в нем последнюю отрасль своей фамилии, то, «может быть, мой товарищ и сможет сделать что-нибудь для вас и для меня, конечно, у своего дяди…»
— Чрез поверенного; собственного
имени моего
не означено, ниже адреса.
Имея ничтожный капитал и в видах приращения фамилии, согласитесь сами, что честный процент…
— В этом вы правы, признаюсь, но это было невольно, и я тотчас же сказал себе тогда же, что мои личные чувства
не должны
иметь влияния на дело, потому что если я сам себя признаю уже обязанным удовлетворить требования господина Бурдовского, во
имя чувств моих к Павлищеву, то должен удовлетворить в каком бы то ни было случае, то есть, уважал бы или
не уважал бы я господина Бурдовского.
P. S.С лишком год выписываю от Annette Памятную Книжку Лицея(1852–1853); верно, там есть выходки на мой и Вильгельма счет, и она церемонится прислать. Пожалуйста, если она
не решается прислать ее, пришли ты на
имя Балакшина. Мне непременно хочется
иметь этот документ. [В «Памятной книжке» Лицея на 1852–1853 гг. Пущин и Кюхельбекер
не упоминаются.]
Пожалуйста, велите отыскать и перешлите запечатанным на
имя моего брата Николая, в дом наш на Мойке. Скоро он будет
иметь верный случай сюда. Жаль мне, что
не мог он сам привезти, хотя надеялся после последнего с вами свидания.
— Конечно, — на это есть суд, и вы, разумеется, в этом
не виноваты. Суд разберет,
имела ли Ольга Сергеевна право лишить, по своему завещанию, одну дочь законного наследства из родового отцовского имения. Но теперь дело и
не в этом. Теперь я пришел к вам только затем, чтобы просить вас от
имени Лизаветы Егоровны, как ее родственника и богатого капиталиста, ссудить ее, до раздела, небольшою суммою.
Он скажет: „Что ж делать, мой друг, рано или поздно ты узнал бы это, — ты
не мой сын, но я усыновил тебя, и ежели ты будешь достоин моей любви, то я никогда
не оставлю тебя“; и я скажу ему: „Папа, хотя я
не имею права называть тебя этим
именем, но я теперь произношу его в последний раз, я всегда любил тебя и буду любить, никогда
не забуду, что ты мой благодетель, но
не могу больше оставаться в твоем доме.
— Я вовсе на вас и
не кричу, — все еще грубо, но понижая тон, возразил Николаев. — Я вас только убеждаю, хотя
имею право требовать. Наши прежние отношения дают мне это право. Если вы хоть сколько-нибудь дорожите чистым, незапятнанным
именем Александры Петровны, то вы должны прекратить эту травлю.
Сокуров (важничая). Да; с казной дело
иметь выгоднее всего; она, можно сказать, всем нам кормилица… (Наливает вино в бокалы. К Праздношатающемуся.)
Не прикажете ли,
не имеем счастья знать по
имени и по отчеству…
— Рекомендую вам! Иван Семеныч Фурначев, сын статского советника Семена Семеныча Фурначева [60], который, двадцать лет живя с супругой,
не имел детей, покуда наконец, шесть лет тому назад,
не догадался съездить на нижегородскую ярмарку. По этому-то самому Иван Семеныч и слывет здесь больше под
именем антихриста… А что, Иван Семеныч, подсмотрел ты сегодня после обеда, как папка деньги считает?
Бодрецов воспользовался этим чрезвычайно ловко.
Не принимая лично участия в общем угаре, он благодаря старым связям везде
имел руку и сделался как бы средоточием и историографом господствовавшей паники. С утра он уж был начинен самыми свежими новостями. Там-то открыли то-то; там нашли список
имен; там, наконец… Иногда он многозначительно умолкал, как бы заявляя, что знает и еще кой-что, но дальше рассказывать несвоевременно…
Сам он тоже выпускал какой-то «Листок объявлений», выходивший раза 3—4 в год. Желание
иметь свою газету в нем кипело. Пробовал просить разрешение на издание, но столь прославленному скандалисту получить его
не удавалось. Узнав, что дела Погодиных плохи, В.Н. Бестужев вошел в газету с тем, что
имена издателя и редактора остаются, а фактически газета будет принадлежать ему.
Говорят, он
имел и паспорт на чужое
имя, и полную возможность успеть улизнуть за границу, и весьма значительные деньги с собой, а между тем остался в Петербурге и никуда
не поехал.
Всего трогательнее было то, что из этих пяти человек наверное четверо
не имели при этом никакой стяжательной цели, а хлопотали только во
имя «общего дела».
— Мало, что мадонна, но даже копия, написанная с мадонны Корреджио [Корреджио — Корреджо, настоящее
имя — Антонио Аллегри (около 1489 или 1494—1534) — итальянский живописец.], и я разумею
не русскую собственно школу, а только говорю, что желал бы
иметь у себя исключительно художников русских по происхождению своему и по воспитанию.
Мы оба обвинялись в одних и тех же преступлениях, а именно: 1) в тайном сочувствии к превратным толкованиям, выразившемся в тех уловках, которые мы употребляли, дабы сочувствие это ни в чем
не проявилось; 2) в сочувствии к мечтательным предприятиям вольнонаемного полководца Редеди; 3) в том, что мы поступками своими вовлекли в соблазн полицейских чинов Литейной части, последствием какового соблазна было со стороны последних бездействие власти; 4) в покушении основать в Самарканде университет и в подговоре к тому же купца Парамонова; 5) в том, что мы, зная силу законов, до нерасторжимости браков относящихся, содействовали совершению брака адвоката Балалайкина, при живой жене, с купчихой Фаиной Стегнушкиной; 6) в том, что мы,
не участвуя лично в написании подложных векселей от
имени содержательницы кассы ссуд Матрены Очищенной,
не воспрепятствовали таковому писанию, хотя
имели полную к тому возможность; 7) в том, что, будучи на постоялом дворе в Корчеве, занимались сомнительными разговорами и, между прочим, подстрекали мещанина Разно Цветова к возмущению против купца Вздолшикова; 8) в принятии от купца Парамонова счета, под названием"Жизнеописание", и в несвоевременном его опубликовании, и 9) во всем остальном.
— Слушай слова мои, это тебе годится! Кириллов — двое было, оба — епископы; один — александрийской, другой — ерусалимской. Первый ратоборствовал супроти окаянного еретика Нестория, который учил похабно, что-де Богородица человек есть, а посему —
не имела бога родить, но родила человека же,
именем и делами Христа, сиречь — спасителя миру; стало быть, надо ее называть
не Богородица, а христородица, — понял? Это названо — ересь! Ерусалимской же Кирилл боролся против Ария-еретика…
Имена же речки Узы, а равно и речки Куркул-даук, которая сейчас встретится, значения
не имеют.
Он смотрел им вслед, провожал донельзя мелькание белого бурнуса между березками. Она
не имела силы обернуться. Вольдемар остался. «Да неужели, — думал он, — я должен оставить ее, и навсегда!» Он положил голову на руку, закрыл глаза и с полчаса сидел уничтоженный, задавленный горем, как вдруг кто-то его назвал по
имени; он поднял голову и едва узнал общее советничье лицо советника; Бельтов сухо поклонился ему.