Неточные совпадения
—
Не брани меня, Андрей, а лучше в самом деле помоги! — начал он со вздохом. — Я сам мучусь этим; и если б ты посмотрел и послушал меня вот хоть бы сегодня, как я сам копаю себе могилу и оплакиваю себя,
у тебя бы упрек
не сошел
с языка. Все знаю, все понимаю, но силы и воли нет. Дай мне своей воли и ума и веди меня куда хочешь. За тобой я, может быть,
пойду, а один
не сдвинусь
с места. Ты правду говоришь: «Теперь или никогда больше». Еще год — поздно будет!
— Ты здесь, Боже мой!
У меня? — говорил он, и вдохновенный взгляд заменился робким озираньем по сторонам. Горячая речь
не шла больше
с языка.
Года за полтора перед тем познакомились мы
с В., это был своего рода лев в Москве. Он воспитывался в Париже, был богат, умен, образован, остер, вольнодум, сидел в Петропавловской крепости по делу 14 декабря и был в числе выпущенных; ссылки он
не испытал, но
слава оставалась при нем. Он служил и имел большую силу
у генерал-губернатора. Князь Голицын любил людей
с свободным образом мыслей, особенно если они его хорошо выражали по-французски. В русском
языке князь был
не силен.
— А ведь и в самом деле, — вмешался Лихонин, — ведь мы
не с того конца начали дело. Разговаривая о ней в ее присутствии, мы только ставим ее в неловкое положение. Ну, посмотрите,
у нее от растерянности и
язык не шевелится. Пойдем-ка, Люба, я тебя провожу на минутку домой и вернусь через десять минут. А мы покамест здесь без тебя обдумаем, что и как. Хорошо?
Женщина
с ребяческими мыслями в голове и
с пошло-старческими словами на
языке; женщина, пораженная недугом институтской мечтательности и вместе
с тем по уши потонувшая в мелочах самой скаредной обыденной жизни; женщина, снедаемая неутолимою жаждой приобретения и, в то же время, считающая
не иначе, как по пальцам; женщина,
у которой
с первым ударом колокола к «достойной» выступают на глазах слезки и кончик носа неизменно краснеет и которая, во время проскомидии, считает вполне дозволенным думать:"А что, кабы
у крестьян пустошь Клинцы перебить, да потом им же перепродать?.
К чести своей, однако ж, я должен сказать, что устоял. Одно время чуть было
у меня
не сползло
с языка нечто вроде обещания подумать и посмотреть, но на этот раз,
слава богу, Выжлятников сам сплошал. Снялся
с кресла и оставил меня, обещавши в непродолжительном времени зайти опять и возобновить разговор.
В согласность
с этою жизненною практикой выработалась
у нас и наружность. Мы смотрели тупо и невнятно,
не могли произнести сряду несколько слов, чтобы
не впасть в одышку, топырили губы и как-то нелепо шевелили ими, точно сбираясь сосать собственный
язык. Так что я нимало
не был удивлен, когда однажды на улице неизвестный прохожий, завидевши нас, сказал: вот
идут две идеально-благонамеренные скотины!
— Я сравняю тебя
с начальными людьми. Будет тебе
идти корм и всякий обиход противу начальных людей. Да
у тебя, я вижу, что-то на
языке мотается, говори без зазору, проси чего хочешь! — Государь!
не заслужил я твоей великой милости, недостоин одежи богатой, есть постарше меня. Об одном прошу, государь.
Пошли меня воевать
с Литвой,
пошли в Ливонскую землю. Или, государь, на Рязань
пошли, татар колотить!
— Так, бабуся, так! — сказал он. — От них-то все зло и
пошло на Руси! Они-то и боярина оговорили!
Не верь им, государь,
не верь им! Песьи
у них морды на сбруе, песий и брех на
языке! Господин мой верно служил тебе, а это Вяземский
с Хомяком наговорили на него. Вот и бабуся правду сказала, что таких сыроядцов и
не видано на Руси!
Шалимов. И я
не понимаю… но чувствую.
Иду по улице и вижу каких-то людей…
У них совершенно особенные физиономии… и глаза… Смотрю я на них и чувствую:
не будут они меня читать…
не интересно им это… А зимой читал я на одном вечере и тоже… вижу — смотрит на меня множество глаз, внимательно,
с любопытством смотрят, но это чужие мне люди,
не любят они меня.
Не нужен я им… как латинский
язык… Стар я для них… и все мои мысли — стары… И я
не понимаю, кто они? Кого они любят? Чего им надо?
— Мы оба сели
у окна, — угрюмо продолжал слесарь, — сели так, чтобы нас
не видело солнце, и вот слышим нежный голосок блондинки этой — она
с подругой и доктором
идет по саду, за окном, и говорит на французском
языке, который я хорошо понимаю.
Вон Франция намеднись какой-то дрянной Тунисишко захватила, а сколько из этого разговоров вышло? А отчего? Оттого, голубушка, что
не успели еще люди порядком наметиться, как кругом уж галденье
пошло. Одни говорят: нужно взять! другие —
не нужно брать! А кабы они чередом наметились да потихоньку дельце обделали: вот, мол, вам в день ангела…
с нами бог! —
у кого же бы повернулся
язык супротивное слово сказать?!
— И отчего это
у нас ничего
не идет! — вдруг как-то нечаянно сорвалось
у меня
с языка, — машин накупим —
не действуют; удобрения накопим видимо-невидимо —
не родит земля, да и баста! Знаешь что? Я так думаю, чем машины-то покупать, лучше прямо
у Донона текущий счет открыть — да и покончить на этом!
Так говорит сам Наполеон, так говорят почти все французские писатели; а есть люди (мы
не скажем, к какой они принадлежат нации), которые полагают, что французские писатели всегда говорят правду — даже и тогда, когда уверяют, что в России нет соловьев; но есть зато фрукт величиною
с вишню, который называется арбузом; что русские происходят от татар, а венгерцы от славян; что Кавказские горы отделяют Европейскую Россию от Азиатской; что
у нас знатных людей обыкновенно венчают архиереи; что ниема глебониш пописко рюскоф — самая употребительная фраза на чистом русском
языке; что название славян происходит от французского слова esclaves [рабы] и что, наконец, в 1812 году французы били русских, когда
шли вперед, били их же, когда бежали назад; били под Москвою, под Тарутиным, под Красным, под Малым Ярославцем, под Полоцком, под Борисовым и даже под Вильною, то есть тогда уже, когда некому нас было бить, если б мы и сами этого хотели.
В глазах
у меня стало темнеть, но слова все еще
шли с языка, и мысли летели вперед, вспыхивая и угасая, так что я более
не поспевал за ними и остановился.
Алексей. Да… Очень я был бы хорош, если бы
пошел в бой
с таким составом, который мне
послал Господь Бог в вашем лице. Но, господа, то, что простительно юноше-добровольцу, непростительно (третьему офицеру) вам, господин поручик! Я думал, что каждый из вас поймет, что случилось несчастье, что
у командира вашего
язык не поворачивается сообщить позорные вещи. Но вы недогадливы. Кого вы желаете защищать? Ответьте мне.
— Прискорбно,
не поверишь, как прискорбно мне, дорогой ты мой Василий Борисыч, — говорила ему Манефа. — Ровно я гоню тебя вон из обители, ровно
у меня и места ради друга
не стало.
Не поскорби, родной, сам видишь, каково наше положение. Языки-то людские, ой-ой, как злы!.. Иная со скуки да от нечего делать того наплетет, что после только ахнешь. Ни
с того ни
с сего насудачат… При соли хлебнется, к слову молвится, а тут и
пошла писать…
— Полно, батько, постыдись, — вступилась Аксинья Захаровна. — Про Фленушку ничего худого
не слышно. Да и стала бы разве матушка Манефа
с недоброй
славой ее в такой любви, в таком приближенье держать? Мало ль чего
не мелют пустые
языки! Всех речей
не переслушаешь; а тебе, старому человеку, девицу обижать грех:
у самого дочери растут.
Жил старый Трифон Лохматый да Бога благодарил. Тихо жил, смирно,
с соседями в любви да в совете; добрая
слава шла про него далеко. Обиды от Лохматого никто
не видал, каждому человеку он по силе своей рад был сделать добро. Пуще всего
не любил мирских пересудов. Терпеть
не мог, как иной раз дочери, набравшись вестей на супрядках аль
у колодца, зачнут
языками косточки кому-нибудь перемывать.
Я
не кончил…
Язык у меня запутался от мысли, что я говорю
с людьми ничтожными,
не стоящими и полуслова! Мне нужна была зала, полная людей, блестящих женщин, тысячи огней… Я поднялся, взял свой стакан и
пошел ходить по комнатам. Когда мы кутим, мы
не стесняем себя пространством,
не ограничиваемся одной только столовой, а берем весь дом и часто даже всю усадьбу…
А для того, чтобы богатому любить
не словом или
языком, а делом и истиной, надо давать просящему, как сказал Христос. А если давать просящему, то как бы много имения ни было
у человека, он скоро перестанет быть богат. А как только перестанет быть богат, так и случится
с ним то самое, что Христос сказал богатому юноше, то есть
не будет уже того, что мешало богатому юноше
идти за ним.
— Сашка! Я давно уже тебя люблю, только стеснялся сказать. Вижу,
идешь ты по коридору, даже
не смотришь на меня… Господи! — думаю. — За что? Уж я ли к нему… Друг мой дорогой! И
с удивлением слушал самого себя. Говорят, — что
у трезвого на уме, то
у пьяного на
языке; неужели я, правда, так люблю этого длинного дурака? Как же я этого раньше сам
не замечал? А в душе все время было торжествование и радость от того, что мне сказал Шлепянов.
Здесь и
у стен печорского монастыря было сборное место русских войск, главное становище, или, говоря
языком нашего века, главная квартира военачальника Шереметева; отсюда, укрепленные силами, делали они свои беглые нападения на Лифляндию; сюда,
не смея еще в ней утвердиться, возвращались
с победами, хотя еще без
славы,
с добычею без завоеваний;
с чувством уже собственной силы, но
не искусства.