Неточные совпадения
«Ну а меховое одеяло зачем?» — спросил я. «На Лене почти всегда бывает хиус…» — «Что это такое хиус?» — «Это ветер, который
метет снег; а ветер при
морозе — беда:
не спасут никакие панталоны; надо одеяло…» — «С кульком, чтоб ноги прятать», — прибавил другой. «Только все летом!» — повторяют все. «Ах, если б летом пожаловали, тогда-то бы мехов у нас!..»
— И
заметил ты, Смуров, что в средине зимы, если градусов пятнадцать или даже восемнадцать, то кажется
не так холодно, как например теперь, в начале зимы, когда вдруг нечаянно ударит
мороз, как теперь, в двенадцать градусов, да еще когда снегу мало. Это значит, люди еще
не привыкли. У людей все привычка, во всем, даже в государственных и в политических отношениях. Привычка — главный двигатель. Какой смешной, однако, мужик.
— Даже и мы порядочно устали, — говорит за себя и за Бьюмонта Кирсанов. Они садятся подле своих жен. Кирсанов обнял Веру Павловну; Бьюмонт взял руку Катерины Васильевны. Идиллическая картина. Приятно видеть счастливые браки. Но по лицу дамы в трауре пробежала тень, на один миг, так что никто
не заметил, кроме одного из ее молодых спутников; он отошел к окну и стал всматриваться в арабески, слегка набросанные
морозом на стекле.
Солоха, испугавшись сама, металась как угорелая и, позабывшись, дала знак Чубу лезть в тот самый мешок, в котором сидел уже дьяк. Бедный дьяк
не смел даже изъявить кашлем и кряхтением боли, когда сел ему почти на голову тяжелый мужик и
поместил свои намерзнувшие на
морозе сапоги по обеим сторонам его висков.
Епиходов. Сейчас утренник,
мороз в три градуса, а вишня вся в цвету.
Не могу одобрить нашего климата. (Вздыхает.)
Не могу. Наш климат
не может способствовать в самый раз. Вот, Ермолай Алексеич, позвольте вам присовокупить, купил я себе третьего дня сапоги, а они,
смею вас уверить, скрипят так, что нет никакой возможности. Чем бы смазать?
Старче всё тихонько богу плачется,
Просит у Бога людям помощи,
У Преславной Богородицы радости,
А Иван-от Воин стоит около,
Меч его давно в пыль рассыпался,
Кованы доспехи съела ржавчина,
Добрая одежа поистлела вся,
Зиму и лето гол стоит Иван,
Зной его сушит —
не высушит,
Гнус ему кровь точит —
не выточит,
Волки, медведи —
не трогают,
Вьюги да
морозы —
не для него,
Сам-от он
не в силе с места двинуться,
Ни руки поднять и ни слова сказать,
Это, вишь, ему в наказанье дано...
— Очень, — ответил сосед с чрезвычайною готовностью, — и
заметьте, это еще оттепель. Что ж, если бы
мороз? Я даже
не думал, что у нас так холодно. Отвык.
Да
не спал еще Юстин Помада, который
не заметил, как догорела и сгасла свечка и как причудливо разрисованное
морозом окно озарилось бледным лунным светом.
Но здесь, как соскочившая на полном ходу гайка, от наших рядов оторвалась тонкая, упруго-гибкая женская фигура и с криком: «Довольно!
Не сметь!» — бросилась прямо туда, в четырехугольник. Это было — как метеор — 119 лет назад: вся прогулка застыла, и наши ряды — серые гребни скованных внезапным
морозом волн.
— Прочь! — воскликнул
Морозов, отталкивая Грязного, —
не смей, кромешник, касаться боярина Морозова, которого предкам твои предки в псарях и в холопях служили!
Но бывают гнилые зимы, с оттепелями, дождями и гололедицей. Это гибель для табунов — лед
не пробьешь, и лошади голодают.
Мороза лошадь
не боится — обросшие, как медведь, густой шерстью, бродят табуны в открытой степи всю зиму и тут же, с конца февраля, жеребятся. Но плохо для лошадей в бураны. Иногда они продолжаются неделями — и день и ночь
метет, ничего за два шага
не видно: и сыпет, и кружит, и рвет, и заносит моментально.
С дубинкой или палкой в руке охотник, всегда один, преследует зверя иногда по нескольку верст; задыхаясь от усталости, обливаясь потом, он нередко бросает шапку, рукавицы, тулуп и в одной рубахе, несмотря на сильный
мороз,
не отстает от волка и
не дает ему вздохнуть; он старается загнать зверя в лес, потому что там он задевает капканом за пеньки и деревья и иногда так завязнете них, что
не может пошевельнуться с места; тогда охотник уже
смело бросается на свою добычу и несколькими ударами по голове убивает волка.
Мучим голодом, страхом томимый,
Сановит и солиден на вид,
В сильный ветер, в
мороз нестерпимый,
Кто по Невскому быстро бежит?
И кого он на Невском встречает?
И о чем начался разговор?
В эту пору никто
не гуляет,
Кроме мнительных, тучных обжор.
Говоря меж собой про удары,
Повторяя обеты
не есть,
Ходят эти угрюмые пары,
До обеда
не смея присесть,
А потом наедаются вдвое,
И на утро разносится слух,
Слух ужасный — о новом герое,
Испустившем нечаянно дух!
Они вошли в хорошую, просторную избу, и, только войдя сюда, Макар
заметил, что на дворе был сильный
мороз. Посредине избы стоял камелек чудной резной работы, из чистого серебра, и в нем пылали золотые поленья, давая ровное тепло, сразу проникавшее все тело. Огонь этого чудного камелька
не резал глаз,
не жег, а только грел, и Макару опять захотелось вечно стоять здесь и греться. Поп Иван также подошел к камельку и протянул к нему иззябшие руки.
Игнатий старательно выпрямлял спину, сурово смотрел по сторонам и думал, что он все такой же, как прежде; он
не замечал ни новой и страшной слабости в ногах, ни того, что длинная борода его стала совсем белой, словно жестокий
мороз ударил на нее.
И затем много времени проходит в молчании. Гусев думает, бредит и то и дело пьет воду; ему трудно говорить, трудно слушать, и боится он, чтоб с ним
не заговорили. Проходит час, другой, третий; наступает вечер, потом ночь, но он
не замечает этого, а все сидит и думает о
морозе.
— Уж лошади ж были! — продолжал рассказ Балага. — Я тогда молодых пристяжных к каурому запрег, — обратился он к Долохову, — так веришь ли, Федор Иваныч, 60 верст звери летели; держать нельзя, руки закоченели,
мороз был. Бросил вожжи, держи,
мол, ваше сиятельство, сам, так в сани и повалился. Так ведь
не то что погонять, до места держать нельзя. В три часа донесли черти. Издохла левая только.