Неточные совпадения
Грэй
дал еще денег. Музыканты ушли. Тогда он зашел в комиссионную контору и
дал тайное поручение за крупную сумму — выполнить срочно, в течение шести дней. В то время, как Грэй вернулся на свой корабль, агент конторы уже садился на пароход. К вечеру привезли шелк; пять парусников, нанятых Грэем, поместились с матросами; еще
не вернулся Летика и
не прибыли музыканты; в ожидании их Грэй отправился потолковать с Пантеном.
— Ну, что ж нам растягивать эту историю, — говорил он, равнодушно и, пожалуй, даже печально уставив глаза на Самгина. — Вы, разумеется, показаний
не дадите, —
не то — спросил,
не то — посоветовал он. — Нам известно, что,
прибыв из Москвы, воспользовавшись помощью местного комитета большевиков и в пользу этого комитета, вы устроили ряд платных собраний, на которых резко критиковали мероприятия правительства, — угодно вам признать это?
Маврикию Маврикиевичу
дали инструкцию:
прибыв в Мокрое и
не поднимая никакой тревоги, следить за «преступником» неустанно до прибытия надлежащих властей, равно как изготовить понятых, сотских и проч., и проч.
Скоро все дело разъяснилось. Петр Васильич набрал у старателей в кредит золота фунтов восемь да прибавил своего около двух фунтов и хотел продать его за настоящую цену помимо Ястребова. Он давно задумал эту операцию, которая
дала бы ему
прибыли около двух тысяч. Но в городе все скупщики отказались покупать у него все золото, потому что
не хотели ссориться с Ястребовым: у них рука руку мыла. Тогда Петр Васильич сунулся к Ермошке.
Ты уже должен знать, что 14 августа Иван Дмитриевич
прибыл в Иркутск с старшим своим сыном Вячеславом. Дорога ему помогла, но болезнь еще
не уничтожена. Будет там опять пачкаться.
Дай бог, чтоб это шло там удачнее, нежели здесь в продолжение нескольких месяцев. Просто страшно было на него смотреть.
Не знаю, можно ли ему будет добраться до вас. Мне это необыкновенно, кажется, удалось, но и тут тебя, добрый друг,
не поймал. Авось когда-нибудь как-нибудь свидимся.
А в городе хозяин ходит, как граф, пользу да штраф, да
прибыль, провизия, значит,
не в ремизе я, а там на товар процент
дает хороший дивиденд, а уж при подряде своего тоже
не упустим, такого Петра Кириллова запустим, что на поди! Значит, пей да гуляй, да певиц бриллиантами наделяй, а ежели учинишь дебош, адвокат у нас хорош, это нам
не в убытки, потому прибытки прытки».
Я слишком понимаю, что я,
прибыв сюда и собрав вас сам вместе, обязан вам объяснениями (опять неожиданное раскрытие), но я
не могу
дать никаких, прежде чем
не узнаю, какого образа мыслей вы держитесь.
— Так недаром же он стречка
дал из Нижнего. Когда князь Пожарский
прибыл к нам в город, так, говорят, его везде искали, да
не нашли… Ну, брат Алексей, ошеломил ты меня!.. Мне все еще
не верится…
Нам известно бессилие ляхов; они сильны одним несогласием нашим; но ты изрек истину, говоря о междоусобиях и крамолах, могущих возникнуть между бояр и знаменитых воевод, а потому я мыслю так: нижегородцам
не присягать Владиславу, но и
не ходить к Москве, а сбирать войско, дабы
дать отпор, если ляхи замыслят нас покорить силою; Гонсевскому же объявить, что мы
не станем целовать креста королевичу польскому, пока он
не прибудет сам в царствующий град,
не крестится в веру православную и
не утвердит своим царским словом и клятвенным обещанием договорной грамоты, подписанной боярскою думой и гетманом Жолкевским.
— Вы говорили, что галантерейный магазин может
дать процентов двадцать и более, смотря по тому, как поставить дело. Ну-с, мы готовы
дать вам под вексель на срок — до предъявления,
не иначе, — наши деньги, а вы открываете магазин. Торговать вы будете под моим контролем, а
прибыль мы делим пополам. Товар вы страхуете на моё имя, а кроме того, вы
даёте мне на него ещё одну бумажку — пустая бумажка! Но она необходима для формы. Нуте-ка, подумайте над этим и скажите: да или нет?
Я только
прибыл из Польши и, как живой свидетель, под влиянием неостывших впечатлений, стал рассказывать о том, как наши польские
дамы не совсем, может, вежливо относятся к русским офицерам… как потом были захвачены в казармах солдаты и все уничтожены…
— Позволенья никто
не дает, а только что от мужчины в доме ничего
не прибудет, а женщина-жено — утлый сосуд, — продолжал внушать купец.
— А я бы
не дал за это ни гроша, — сказал Зарядьев. — Дело другое, если б я мог размозжить ему голову… Неугомонный! буян!.. Ну что
прибыли, что он ворвался в траншеи с сотнею солдат?.. Эка потеха!.. терять людей из одного удальства!..
Скажу только, что, наконец, гости, которые после такого обеда, естественно, должны были чувствовать себя друг другу родными и братьями, встали из-за стола; как потом старички и люди солидные, после недолгого времени, употребленного на дружеский разговор и даже на кое-какие, разумеется, весьма приличные и любезные откровенности, чинно прошли в другую комнату и,
не теряя золотого времени, разделившись на партии, с чувством собственного достоинства сели за столы, обтянутые зеленым сукном; как
дамы, усевшись в гостиной, стали вдруг все необыкновенно любезны и начали разговаривать о разных материях; как, наконец, сам высокоуважаемый хозяин дома, лишившийся употребления ног на службе верою и правдою и награжденный за это всем, чем выше упомянуто было, стал расхаживать на костылях между гостями своими, поддерживаемый Владимиром Семеновичем и Кларой Олсуфьевной, и как, вдруг сделавшись тоже необыкновенно любезным, решился импровизировать маленький скромный бал, несмотря на издержки; как для сей цели командирован был один расторопный юноша (тот самый, который за обедом более похож был на статского советника, чем на юношу) за музыкантами; как потом
прибыли музыканты в числе целых одиннадцати штук и как, наконец, ровно в половине девятого раздались призывные звуки французской кадрили и прочих различных танцев…
— Приехала, матушка, в ту пятницу
прибыла, — ответила казначея. — Расчет во всем подала как следует — сто восемьдесят привезла, за негасимую должны оставались. Да гостинцу вам, матушка, Силантьевы с нею прислали: шубку беличью, камлоту на ряску, ладану росного пять фунтов с походом, да масла бутыль, фунтов, должно быть, пятнадцать вытянет. Завтра обо всем подробно доложу, а теперь
не пора ли вам и покою
дать? Устали, чай, с дороги-то?
И жалованья достаточно и всего прочего, да
не в этом главное дело, а вот в чем: прослужишь ты на этом месте год, и, если по твоему усердию и уменью в том году довольно
прибыли будет, опричь жалованья, тебе пай
дадут…
Он желал быть «допущен на очи» к приезжим
дамам и в витиевато сложенной речи изложил им, что он «раб своей госпожи, бывшей княгини Д*», и был за границей с покойным князем, и служил «у него при дворе» в Петербурге, а теперь
прибыл от своей госпожи, которая «больна мнением»: она уже всю зиму
не выходит из одной комнаты… в другую переступить боится… а если переступит, то сейчас забеспокоится и говорит: «Я, верно, что-то забыла!..
— С тоски, Аграфена Петровна, с одной только тоски, — отвечал Самоквасов. — Опротивел мне Божий свет, во всем я отчаялся. «
Дай, подумал я, съезжу в Комаров, там много знакомых.
Не размыкаю ли с ними кручину». Однако напрасно ездил. Хоть бы словечко кто мне по душе сказал. Все только говорили, что очень я переменился — ни прежнего-де удальства, ни прежней отваги, ни веселости нисколько во мне
не осталось. Тоски в Комарове
прибыло, и там я пробыл всего трое суток.
— Эк сказал. На медведей бы мы всем селом облавой пошли, нам же
прибыль была б. В аптеке, сказывают, нынче за медвежье сало по полтиннику за фунт
дают. Каки там медведи… И свои лохматые, какие были, из лесу невесть куда ушли.
Не то что человек, зверь лесной и тот
не выдержал.
Прибыл он туда
не как турист-парижанин, а как капиталист, представитель крупных парижских банкирских фирм с предложением
дать болгарским воротилам — excusez du peu — двадцать миллионов.
Поезд, на котором
прибыла барыня с заболевшей дочкой, отошел. Станция была пуста и в дамской комнате
не было никого, кроме пассажирки, на которую обрушилось несчастье, и сопровождавшей ее почтенной
дамы.
В Зиновьеве между тем тела убитых княгини и Тани обмыли, одели и положили под образа — княгиню в зале, а Татьяну в девичьей. К ночи
прибыли из Тамбова гробы, за которыми посылали нарочного. Вечером, после отъезда чиновника, отслужили первую панихиду и положили тела в гроб. Об этой панихиде
не давали знать князю Луговому, и на ней
не присутствовала княжна Людмила, для которой, бросив работу над приданым, спешно шили траурное платье.