Неточные совпадения
К дьячку с семинаристами
Пристали: «
Пой „Веселую“!»
Запели молодцы.
(Ту песню —
не народную —
Впервые
спел сын Трифона,
Григорий, вахлакам,
И с «Положенья» царского,
С народа крепи снявшего,
Она по пьяным праздникам
Как плясовая пелася
Попами и дворовыми, —
Вахлак ее
не пел,
А, слушая, притопывал,
Присвистывал; «Веселою»
Не в
шутку называл...
— Коли всем миром велено:
«Бей!» — стало,
есть за что! —
Прикрикнул Влас на странников. —
Не ветрогоны тисковцы,
Давно ли там десятого
Пороли?..
Не до
шуток им.
Гнусь-человек! —
Не бить его,
Так уж кого и бить?
Не нам одним наказано:
От Тискова по Волге-то
Тут деревень четырнадцать, —
Чай, через все четырнадцать
Прогнали, как сквозь строй...
К сожалению, летописец
не рассказывает дальнейших подробностей этой истории. В переписке же Пфейферши сохранились лишь следующие строки об этом деле:"Вы, мужчины, очень счастливы; вы можете
быть твердыми; но на меня вчерашнее зрелище произвело такое действие, что Пфейфер
не на
шутку встревожился и поскорей дал мне принять успокоительных капель". И только.
Она сказала с ним несколько слов, даже спокойно улыбнулась на его
шутку о выборах, которые он назвал «наш парламент». (Надо
было улыбнуться, чтобы показать, что она поняла
шутку.) Но тотчас же она отвернулась к княгине Марье Борисовне и ни разу
не взглянула на него, пока он
не встал прощаясь; тут она посмотрела на него, но, очевидно, только потому, что неучтиво
не смотреть на человека, когда он кланяется.
— Я
не вижу, чтобы это
была шутка, это… — начал
было Левин, но Сергей Иваныч перебил его.
Эффект, производимый речами княгини Мягкой, всегда
был одинаков, и секрет производимого ею эффекта состоял в том, что она говорила хотя и
не совсем кстати, как теперь, но простые вещи, имеющие смысл. В обществе, где она жила, такие слова производили действие самой остроумной
шутки. Княгиня Мягкая
не могла понять, отчего это так действовало, но знала, что это так действовало, и пользовалась этим.
Вместе с этим Степану Аркадьичу, любившему веселую
шутку,
было приятно иногда озадачить мирного человека тем, что если уже гордиться породой, то
не следует останавливаться на Рюрике и отрекаться от первого родоначальника — обезьяны.
Левин понял, что это
была шутка, но
не мог улыбнуться.
— О, я
не стану разлучать неразлучных, — сказал он своим обычным тоном
шутки. — Мы поедем с Михайлом Васильевичем. Мне и доктора велят ходить. Я пройдусь дорогой и
буду воображать, что я на водах.
Кроме того, он
был уверен, что Яшвин уже наверное
не находит удовольствия в сплетне и скандале, а понимает это чувство как должно, то
есть знает и верит, что любовь эта —
не шутка,
не забава, а что-то серьезнее и важнее.
— Нет, без
шуток, что ты выберешь, то и хорошо. Я побегал на коньках, и
есть хочется. И
не думай, — прибавил он, заметив на лице Облонского недовольное выражение, — чтоб я
не оценил твоего выбора. Я с удовольствием
поем хорошо.
— Что он вам рассказывал? — спросила она у одного из молодых людей, возвратившихся к ней из вежливости, — верно, очень занимательную историю — свои подвиги в сражениях?.. — Она сказала это довольно громко и, вероятно, с намерением кольнуть меня. «А-га! — подумал я, — вы
не на
шутку сердитесь, милая княжна; погодите, то ли еще
будет!»
Но так как все же он
был человек военный, стало
быть,
не знал всех тонкостей гражданских проделок, то чрез несколько времени, посредством правдивой наружности и уменья подделаться ко всему, втерлись к нему в милость другие чиновники, и генерал скоро очутился в руках еще больших мошенников, которых он вовсе
не почитал такими; даже
был доволен, что выбрал наконец людей как следует, и хвастался
не в
шутку тонким уменьем различать способности.
Это заключение, точно,
было никак неожиданно и во всех отношениях необыкновенно. Приятная дама, услышав это, так и окаменела на месте, побледнела, побледнела как смерть и, точно, перетревожилась
не на
шутку.
— Как же так вдруг решился?.. — начал
было говорить Василий, озадаченный
не на
шутку таким решеньем, и чуть
было не прибавил: «И еще замыслил ехать с человеком, которого видишь в первый раз, который, может
быть, и дрянь, и черт знает что!» И, полный недоверия, стал он рассматривать искоса Чичикова и увидел, что он держался необыкновенно прилично, сохраняя все то же приятное наклоненье головы несколько набок и почтительно-приветное выражение в лице, так что никак нельзя
было узнать, какого роду
был Чичиков.
«Вырастет, забудет, — подумал он, — а пока…
не стоит отнимать у тебя такую игрушку. Много ведь придется в будущем увидеть тебе
не алых, а грязных и хищных парусов; издали нарядных и белых, вблизи — рваных и наглых. Проезжий человек пошутил с моей девочкой. Что ж?! Добрая
шутка! Ничего —
шутка! Смотри, как сморило тебя, — полдня в лесу, в чаще. А насчет алых парусов думай, как я:
будут тебе алые паруса».
Раскольников протеснился, по возможности, и увидал, наконец, предмет всей этой суеты и любопытства. На земле лежал только что раздавленный лошадьми человек, без чувств, по-видимому, очень худо одетый, но в «благородном» платье, весь в крови. С лица, с головы текла кровь; лицо
было все избито, ободрано, исковеркано. Видно
было, что раздавили
не на
шутку.
— Эх, Анна Сергеевна, станемте говорить правду. Со мной кончено. Попал под колесо. И выходит, что нечего
было думать о будущем. Старая
шутка смерть, а каждому внове. До сих пор
не трушу… а там придет беспамятство, и фюить!(Он слабо махнул рукой.) Ну, что ж мне вам сказать… я любил вас! это и прежде
не имело никакого смысла, а теперь подавно. Любовь — форма, а моя собственная форма уже разлагается. Скажу я лучше, что какая вы славная! И теперь вот вы стоите, такая красивая…
— Отличаясь малой воспитанностью и резкостью характера, допустил он единожды такую
шутку,
не выгодную для себя. Пригласил владыку Макария на обед и, предлагая ему кабанью голову, сказал: «Примите, ядите, ваше преосвященство!» А владыка,
не будь плох, и говорит: «Продолжайте, ваше превосходительство!»
— Н-да…
Есть у нас такие умы: трудолюбив, но бесплоден, — сказал Макаров и обратился к Самгину: — Помнишь, как сома ловили? Недавно, в Париже, Лютов вдруг сказал мне, что никакого сома
не было и что он договорился с мельником пошутить над нами. И, представь, эту
шутку он считает почему-то очень дурной. Аллегория какая-то, что ли? Объяснить —
не мог.
— Благодару вам! — откликнулся Депсамес, и
было уже совершенно ясно, что он нарочито исказил слова, — еще раз это
не согласовалось с его изуродованным лицом, седыми волосами. — Господин Брагин знает сионизм как милую
шутку: сионизм — это когда один еврей посылает другого еврея в Палестину на деньги третьего еврея. Многие любят шутить больше, чем думать…
—
Не жалуйся, кум,
не греши: капитал
есть, и хороший… — говорил опьяневший Тарантьев с красными, как в крови, глазами. — Тридцать пять тысяч серебром —
не шутка!
—
Шутка не оправдание такой «ошибки»! — возразила она строго, обиженная его равнодушием и небрежным тоном. — Мне легче
было бы, если б вы наказали меня каким-нибудь жестким словом, назвали бы мой проступок его настоящим именем.
К тому времени я уже два года жег зеленую лампу, а однажды, возвращаясь вечером (я
не считал нужным, как сначала, безвыходно сидеть дома 7 часов), увидел человека в цилиндре, который смотрел на мое зеленое окно
не то с досадой,
не то с презрением. «Ив — классический дурак! — пробормотал тот человек,
не замечая меня. — Он ждет обещанных чудесных вещей… да, он хоть имеет надежды, а я… я почти разорен!» Это
были вы. Вы прибавили: «Глупая
шутка.
Не стоило бросать денег».
Бедный! Ответа
не было. Он начал понемногу посещать гимназию, но на уроках впадал в уныние,
был рассеян,
не замечал
шуток, шалостей своих учеников,
не знавших жалости и пощады к его горю и видевших в нем только «смешного».
— Как прощальный! — с испугом перебила она, — я слушать
не хочу! Вы едете теперь, когда мы…
Не может
быть! Вы пошутили: жестокая
шутка! Нет, нет, скорей засмейтесь, возьмите назад ужасные слова!..
Бабушка болезненно вздохнула в ответ. Ей
было не до
шуток. Она взяла у него книгу и велела Пашутке отдать в людскую.
«Если неправда, зачем она сказала это? для
шутки — жестокая
шутка! Женщина
не станет шутить над любовью к себе, хотя бы и
не разделяла ее. Стало
быть —
не верит мне… и тому, что я чувствую к ней, как я терзаюсь!»
«Я кругом виновата, милая Наташа, что
не писала к тебе по возвращении домой: по обыкновению, ленилась, а кроме того,
были другие причины, о которых ты сейчас узнаешь. Главную из них ты знаешь — это (тут три слова
были зачеркнуты)… и что иногда
не на
шутку тревожит меня. Но об этом наговоримся при свидании.
— Нет, ты строг к себе. Другой счел бы себя вправе, после всех этих глупых
шуток над тобой… Ты их знаешь, эти записки… Пусть с доброй целью — отрезвить тебя, пошутить — в ответ на твои
шутки. — Все же — злость, смех! А ты и
не шутил… Стало
быть, мы, без нужды,
были только злы и ничего
не поняли… Глупо! глупо! Тебе
было больнее, нежели мне вчера…
— Смотри ты! — погрозила она мне пальцем, но так серьезно, что это вовсе
не могло уже относиться к моей глупой
шутке, а
было предостережением в чем-то другом: «
Не вздумал ли уж начинать?»
Но я знаю из первых рук, что все это
не так, а
была лишь
шутка.
Бен высокого роста, сложен плотно и сильно; ходит много, шагает крупно и твердо, как слон, в гору ли, под гору ли — все равно.
Ест много, как рабочий,
пьет еще больше; с лица красноват и лыс. Он от ученых разговоров легко переходит к
шутке,
поет так, что мы хором
не могли перекричать его.
Теперь на мысе Доброй Надежды, по берегам, европейцы пустили глубоко корни; но кто хочет видеть страну и жителей в первобытной форме, тот должен проникнуть далеко внутрь края, то
есть почти выехать из колонии, а это
не шутка: граница отодвинулась далеко на север и продолжает отодвигаться все далее и далее.
Нехлюдову приятно
было теперь вспомнить всё это; приятно
было вспомнить, как он чуть
не поссорился с офицером, который хотел сделать из этого дурную
шутку, как другой товарищ поддержал его и как вследствие этого ближе сошелся с ним, как и вся охота
была счастливая и веселая, и как ему
было хорошо, когда они возвращались ночью назад к станции железной дороги.
В эти секунды, когда вижу, что
шутка у меня
не выходит, у меня, ваше преподобие, обе щеки к нижним деснам присыхать начинают, почти как бы судорога делается; это у меня еще с юности, как я
был у дворян приживальщиком и приживанием хлеб добывал.
Наступаю на него и узнаю штуку: каким-то он образом сошелся с лакеем покойного отца вашего (который тогда еще
был в живых) Смердяковым, а тот и научи его, дурачка, глупой
шутке, то
есть зверской
шутке, подлой
шутке — взять кусок хлеба, мякишу, воткнуть в него булавку и бросить какой-нибудь дворовой собаке, из таких, которые с голодухи кусок,
не жуя, глотают, и посмотреть, что из этого выйдет.
— Простите меня… — начал Миусов, обращаясь к старцу, — что я, может
быть, тоже кажусь вам участником в этой недостойной
шутке. Ошибка моя в том, что я поверил, что даже и такой, как Федор Павлович, при посещении столь почтенного лица захочет понять свои обязанности… Я
не сообразил, что придется просить извинения именно за то, что с ним входишь…
— Помилосердуйте, ведь это
не шутка! Вы, может
быть, хмельны. Вы можете же, наконец, говорить, понимать… иначе… иначе я ничего
не понимаю!
— Отчасти
буду рад, ибо тогда моя цель достигнута: коли пинки, значит, веришь в мой реализм, потому что призраку
не дают пинков.
Шутки в сторону: мне ведь все равно, бранись, коли хочешь, но все же лучше
быть хоть каплю повежливее, хотя бы даже со мной. А то дурак да лакей, ну что за слова!
— Это
была шутка… Я
не вижу, почему вас это может интересовать. Я взял для
шутки… и чтобы потом отдать…
Нам
было не до
шуток. Жандармы тоже поглядывали подозрительно и, вероятно, принимали нас за бродяг. Наконец мы добрели до поселка и остановились в первой попавшейся гостинице. Городской житель, наверное, возмущался бы ее обстановкой, дороговизной и грязью, но мне она показалась раем. Мы заняли 2 номера и расположились с большим комфортом.
— Да, милая Верочка,
шутки шутками, а ведь в самом деле лучше всего жить, как ты говоришь. Только откуда ты набралась таких мыслей? Я-то их знаю, да я помню, откуда я их вычитал. А ведь до ваших рук эти книги
не доходят. В тех, которые я тебе давал, таких частностей
не было. Слышать? —
не от кого
было. Ведь едва ли
не первого меня ты встретила из порядочных людей.
Отправились домой в 11 часов. Старухи и дети так и заснули в лодках; хорошо, что запасено
было много теплой одежды, зато остальные говорили безумолку, и на всех шести яликах
не было перерыва
шуткам и смеху.
Так это странно мне показалось, ведь я вовсе
не к тому сказала; да и как же этого ждать
было? да я и ушам своим
не верила, расплакалась еще больше, думала, что он надо мною насмехается: «грешно вам обижать бедную девушку, когда видите, что я плачу»; и долго ему
не верила, когда он стал уверять, что говорит
не в
шутку.
—
Не вовремя гость — хуже татарина, — сказал Лопухов, шутливым тоном, но тон выходил
не совсем удачно шутлив. — Я тревожу тебя, Александр; но уж так и
быть, потревожься. Мне надобно поговорить с тобою серьезно. Хотелось поскорее, утром проспал,
не застал бы. — Лопухов говорил уже без
шутки. «Что это значит? Неужели догадался?» подумал Кирсанов. — Поговорим — ко, — продолжал Лопухов, усаживаясь. — Погляди мне в глаза.
Снегурочка, обманщица, живи,
Люби меня!
Не призраком лежала
Снегурочка в объятиях горячих:
Тепла
была; и чуял я у сердца,
Как сердце в ней дрожало человечье.
Любовь и страх в ее душе боролись.
От света дня бежать она молила.
Не слушал я мольбы — и предо мною
Как вешний снег растаяла она.
Снегурочка, обманщица
не ты:
Обманут я богами; это
шуткаЖестокая судьбы. Но если боги
Обманщики —
не стоит жить на свете!
— Ты все дурачишься! Это
не шутка, а
быль моего сердца; если так, я и читать
не стану, — и стал читать.
…Едва Соколовский кончил свои анекдоты, как несколько других разом начали свои; точно все мы возвратились после долгого путешествия, — расспросам,
шуткам, остротам
не было конца.
Не сердитесь за эти строки вздору, я
не буду продолжать их; они почти невольно сорвались с пера, когда мне представились наши московские обеды; на минуту я забыл и невозможность записывать
шутки, и то, что очерки эти живы только для меня да для немногих, очень немногих оставшихся. Мне бывает страшно, когда я считаю — давно ли перед всеми
было так много, так много дороги!..