Неточные совпадения
Больше ничего от него
не могли добиться, потому что, выговоривши свою нескладицу, юродивый тотчас же скрылся (точно сквозь землю пропал!),
а задержать блаженного никто
не посмел. Тем
не меньше старики задумались.
Несколько раз обручаемые хотели догадаться, что надо сделать, и каждый раз ошибались, и священник шопотом поправлял их. Наконец, сделав, что нужно было, перекрестив их кольцами, он опять передал Кити
большое,
а Левину
маленькое; опять они запутались и два раза передавали кольцо из руки в руку, и всё-таки выходило
не то, что требовалось.
Скосить и сжать рожь и овес и свезти, докосить луга, передвоить пар, обмолотить семена и посеять озимое — всё это кажется просто и обыкновенно;
а чтобы успеть сделать всё это, надо, чтобы от старого до
малого все деревенские люди работали
не переставая в эти три-четыре недели втрое
больше, чем обыкновенно, питаясь квасом, луком и черным хлебом, молотя и возя снопы по ночам и отдавая сну
не более двух-трех часов в сутки. И каждый год это делается по всей России.
Если б он мог слышать, что говорили ее родители в этот вечер, если б он мог перенестись на точку зрения семьи и узнать, что Кити будет несчастна, если он
не женится на ней, он бы очень удивился и
не поверил бы этому. Он
не мог поверить тому, что то, что доставляло такое
большое и хорошее удовольствие ему,
а главное ей, могло быть дурно. Еще
меньше он мог бы поверить тому, что он должен жениться.
А вот пройди в это время мимо его какой-нибудь его же знакомый, имеющий чин ни слишком
большой, ни слишком
малый, он в ту же минуту толкнет под руку своего соседа и скажет ему, чуть
не фыркнув от смеха: «Смотри, смотри, вон Чичиков, Чичиков пошел!» И потом, как ребенок, позабыв всякое приличие, должное знанию и летам, побежит за ним вдогонку, поддразнивая сзади и приговаривая: «Чичиков!
Вдруг он припомнил и сообразил, что этот
большой ключ, с зубчатою бородкой, который тут же болтается с другими
маленькими, непременно должен быть вовсе
не от комода (как и в прошлый раз ему на ум пришло),
а от какой-нибудь укладки, и что в этой-то укладке, может быть, все и припрятано.
Но теперь, странное дело, в
большую такую телегу впряжена была
маленькая, тощая саврасая крестьянская клячонка, одна из тех, которые — он часто это видел — надрываются иной раз с высоким каким-нибудь возом дров или сена, особенно коли воз застрянет в грязи или в колее, и при этом их так больно, так больно бьют всегда мужики кнутами, иной раз даже по самой морде и по глазам,
а ему так жалко, так жалко на это смотреть, что он чуть
не плачет,
а мамаша всегда, бывало, отводит его от окошка.
«Для кого же после этого делались все приготовления?» Даже детей, чтобы выгадать место, посадили
не за стол, и без того занявший всю комнату,
а накрыли им в заднем углу на сундуке, причем обоих
маленьких усадили на скамейку,
а Полечка, как
большая, должна была за ними присматривать, кормить их и утирать им, «как благородным детям», носики.
— Он Лидочку
больше всех нас любил, — продолжала она очень серьезно и
не улыбаясь, уже совершенно как говорят
большие, — потому любил, что она
маленькая, и оттого еще, что больная, и ей всегда гостинцу носил,
а нас он читать учил,
а меня грамматике и закону божию, — прибавила она с достоинством, —
а мамочка ничего
не говорила,
а только мы знали, что она это любит, и папочка знал,
а мамочка меня хочет по-французски учить, потому что мне уже пора получить образование.
Евфросинья Потаповна. Какие тут расчеты, коли человек с ума сошел. Возьмем стерлядь: разве вкус-то в ней
не один, что
большая, что
маленькая?
А в цене-то разница, ох, велика! Полтинничек десяток и за глаза бы,
а он по полтиннику штуку платил.
В темно-синем пиджаке, в черных брюках и тупоносых ботинках фигура Дронова приобрела комическую солидность. Но лицо его осунулось, глаза стали неподвижней, зрачки помутнели,
а в белках явились красненькие жилки, точно у человека, который страдает бессонницей. Спрашивал он
не так жадно и много, как прежде, говорил
меньше, слушал рассеянно и, прижав локти к бокам, сцепив пальцы, крутил
большие, как старик. Смотрел на все как-то сбоку, часто и устало отдувался, и казалось, что говорит он
не о том, что думает.
— Ничего неприличного я
не сказал и
не собираюсь, — грубовато заявил оратор. —
А если говорю смело, так, знаете, это так и надобно, теперь даже кадеты пробуют смело говорить, — добавил он, взмахнув левой рукой,
большой палец правой он сунул за ремень,
а остальные четыре пальца быстро шевелились, сжимаясь в кулак и разжимаясь, шевелились и
маленькие медные усы на пестром лице.
Климу
больше нравилась та скука, которую он испытывал у Маргариты. Эта скука
не тяготила его,
а успокаивала, притупляя мысли, делая ненужными всякие выдумки. Он отдыхал у швейки от необходимости держаться, как солдат на параде. Маргарита вызывала в нем своеобразный интерес простотою ее чувств и мыслей. Иногда, должно быть, подозревая, что ему скучно, она пела
маленьким, мяукающим голосом неслыханные песни...
В карты играл он без ошибки и имел репутацию приятного игрока, потому что был снисходителен к ошибкам других, никогда
не сердился,
а глядел на ошибку с таким же приличием, как на отличный ход. Потом он играл и по
большой, и по
маленькой, и с крупными игроками, и с капризными дамами.
Она
не стыдливо,
а больше с досадой взяла и выбросила в другую комнату кучу белых юбок, принесенных Мариной, потом проворно прибрала со стульев узелок, брошенный, вероятно, накануне вечером, и подвинула к окну
маленький столик. Все это в две, три минуты, и опять села перед ним на стуле свободно и небрежно, как будто его
не было.
Мы
не верили глазам, глядя на тесную кучу серых, невзрачных, одноэтажных домов. Налево, где я предполагал продолжение города, ничего
не было: пустой берег,
маленькие деревушки да отдельные, вероятно рыбачьи, хижины. По мысам, которыми замыкается пролив, все те же дрянные батареи да какие-то низенькие и длинные здания, вроде казарм. К берегам жмутся неуклюжие
большие лодки. И все завешено: и домы, и лодки, и улицы,
а народ, которому бы очень
не мешало завеситься, ходит уж чересчур нараспашку.
С тех пор как Катюша узнала ее, она видела, что где бы она ни была, при каких бы ни было условиях, она никогда
не думала о себе,
а всегда была озабочена только тем, как бы услужить, помочь кому-нибудь в
большом или
малом.
— Конечно,
не на себя, Игнатий Львович, — деловым тоном отвечал немец. — Я —
маленький человек, и вы и Александр Павлыч — все мы
маленькие люди…
А где
маленькие мухи запутываются в паутине,
большие прорывают ее.
Не слабой и
маленькой,
а сильной и
большой победит она соблазн царства этого мира.
Национальный человек —
больше,
а не меньше, чем просто человек, в нем есть родовые черты человека вообще и еще есть черты индивидуально-национальные.
Можно установить четыре периода в отношении человека к космосу: 1) погружение человека в космическую жизнь, зависимость от объектного мира, невыделенность еще человеческой личности, человек
не овладевает еще природой, его отношение магическое и мифологическое (примитивное скотоводство и земледелие, рабство); 2) освобождение от власти космических сил, от духов и демонов природы, борьба через аскезу,
а не технику (элементарные формы хозяйства, крепостное право); 3) механизация природы, научное и техническое овладение природой, развитие индустрии в форме капитализма, освобождение труда и порабощение его, порабощение его эксплуатацией орудий производства и необходимость продавать труд за заработную плату; 4) разложение космического порядка в открытии бесконечно
большого и бесконечно
малого, образование новой организованности, в отличие от органичности, техникой и машинизмом, страшное возрастание силы человека над природой и рабство человека у собственных открытий.
— Ведь вам тогда после родителя вашего на каждого из трех братцев без
малого по сорока тысяч могло прийтись,
а может, и того больше-с,
а женись тогда Федор Павлович на этой самой госпоже-с, Аграфене Александровне, так уж та весь бы капитал тотчас же после венца на себя перевела, ибо они очень
не глупые-с, так что вам всем троим братцам и двух рублей
не досталось бы после родителя.
— Я-то изыду! — проговорил отец Ферапонт, как бы несколько и смутившись, но
не покидая озлобления своего, — ученые вы! От
большого разума вознеслись над моим ничтожеством. Притек я сюда малограмотен,
а здесь, что и знал, забыл, сам Господь Бог от премудрости вашей меня,
маленького, защитил…
— Естем до живего доткнентным! (Я оскорблен до последней степени!) — раскраснелся вдруг
маленький пан как рак и живо, в страшном негодовании, как бы
не желая
больше ничего слушать, вышел из комнаты. За ним, раскачиваясь, последовал и Врублевский,
а за ними уж и Митя, сконфуженный и опешенный. Он боялся Грушеньки, он предчувствовал, что пан сейчас раскричится. Так и случилось. Пан вошел в залу и театрально встал пред Грушенькой.
— Уверен, представьте себе! — отвела вдруг она его руку,
не выпуская ее, однако, из своей руки, краснея ужасно и смеясь
маленьким, счастливым смешком, — я ему руку поцеловала,
а он говорит: «и прекрасно». — Но упрекала она несправедливо: Алеша тоже был в
большом смятении.
Тигр
не шел прямо,
а выбирал такие места, где было
меньше снегу, где гуще были заросли и
больше бурелома. В одном месте он взобрался на поваленное дерево и долго стоял на нем, но вдруг чего-то испугался, прыгнул на землю и несколько метров полз на животе. Время от времени он останавливался и прислушивался; когда мы приближались, то уходил сперва прыжками,
а потом шагом и рысью.
— По ярмаркам, по
большим трахтам, по
малым трахтам, по конокрадам, по городам, по деревням, по хуторам — всюду, всюду!
А насчет денег ты
не беспокойся: я, брат, наследство получил! Последнюю копейку просажу —
а уж добуду своего друга! И
не уйдет от нас казак, наш лиходей! Куда он — туда и мы! Он под землю — и мы под землю! Он к дьяволу —
а мы к самому сатане!
В азарт она
не приходила,
а впадала
больше буколическое настроение, с восторгом вникая во все подробности бедноватого быта Лопуховых и находя, что именно так следует жить, что иначе нельзя жить, что только в скромной обстановке возможно истинное счастье, и даже объявила Сержу, что они с ним отправятся жить в Швейцарию, поселятся в
маленьком домике среди полей и гор, на берегу озера, будут любить друг друга, удить рыбу, ухаживать за своим огородом...
Марья Алексевна хотела сделать
большой вечер в день рождения Верочки,
а Верочка упрашивала, чтобы
не звали никаких гостей; одной хотелось устроить выставку жениха, другой выставка была тяжела. Поладили на том, чтоб сделать самый
маленький вечер, пригласить лишь несколько человек близких знакомых. Позвали сослуживцев (конечно, постарше чинами и повыше должностями) Павла Константиныча, двух приятельниц Марьи Алексевны, трех девушек, которые были короче других с Верочкой.
Конногвардейский бульвар и Маша, Рахель и Гороховая улица, так ведь о них и сказано по пяти слов или того
меньше, потому что действие их такое, которое
больше пяти слов
не стоит,
а посмотрите — ко, сколько страниц отдано Рахметову.
Нет, хоть и думается все это же, но думаются еще четыре слова, такие
маленькие четыре слова: «он
не хочет этого», и все
больше и
больше думаются эти четыре
маленькие слова, и вот уж солнце заходит,
а все думается прежнее и эти четыре
маленькие слова; и вдруг перед самым тем временем, как опять входит неотвязная Маша и требует, чтобы Вера Павловна пила чай — перед самым этим временем, из этих четырех
маленьких слов вырастают пять других
маленьких слов: «и мне
не хочется этого».
И когда она просыпается поздно поутру, уж вместо всех прежних слов все только борются два слова с одним словом: «
не увижусь» — «увижусь» — и так идет все утро; забыто все, забыто все в этой борьбе, и то слово, которое побольше, все хочет удержать при себе
маленькое слово, так и хватается за него, так и держит его: «
не увижусь»;
а маленькое слово все отбегает и пропадает, все отбегает и пропадает: «увижусь»; забыто все, забыто все, в усилиях
большего слова удержать при себе
маленькое, да, и оно удерживает его, и зовет на помощь себе другое
маленькое слово, чтобы некуда было отбежать этому прежнему
маленькому слову: «нет,
не увижусь»… «нет,
не увижусь», — да, теперь два слова крепко держат между собою изменчивое самое
маленькое слово, некуда уйти ему от них, сжали они его между собою: «нет,
не увижусь» — «нет,
не увижусь»…
Я мало видел
больше гармонических браков, но уже это и
не был брак, их связывала
не любовь,
а какое-то глубокое братство в несчастии, их судьба тесно затягивалась и держалась вместе тремя
маленькими холодными ручонками и безнадежной пустотою около и впереди.
Я отворил окно — день уж начался, утренний ветер подымался; я попросил у унтера воды и выпил целую кружку. О сне
не было и в помышлении. Впрочем, и лечь было некуда: кроме грязных кожаных стульев и одного кресла, в канцелярии находился только
большой стол, заваленный бумагами, и в углу
маленький стол, еще более заваленный бумагами. Скудный ночник
не мог освещать комнату,
а делал колеблющееся пятно света на потолке, бледневшее
больше и
больше от рассвета.
Этот анекдот, которого верность
не подлежит ни малейшему сомнению, бросает
большой свет на характер Николая. Как же ему
не пришло в голову, что если человек, которому он
не отказывает в уважении, храбрый воин, заслуженный старец, — так упирается и так умоляет пощадить его честь, то, стало быть, дело
не совсем чисто?
Меньше нельзя было сделать, как потребовать налицо Голицына и велеть Стаалю при нем объяснить дело. Он этого
не сделал,
а велел нас строже содержать.
— Положение среднее. Жалованье
маленькое, за битую посуду
больше заплатишь. Пурбуарами живем. Дай Бог здоровья, русские господа
не забывают. Только раз одна русская дама, в Эмсе, повадилась ко мне в отделение утром кофе пить,
а тринкгельду [на чай (от нем. Trinkgeld).] два пфеннига дает. Я было ей назад: возьмите, мол, на бедность себе! — так хозяину, шельма, нажаловалась. Чуть было меня
не выгнали.
Черт в одну минуту похудел и сделался таким
маленьким, что без труда влез к нему в карман.
А Вакула
не успел оглянуться, как очутился перед
большим домом, вошел, сам
не зная как, на лестницу, отворил дверь и подался немного назад от блеска, увидевши убранную комнату; но немного ободрился, узнавши тех самых запорожцев, которые проезжали через Диканьку, сидевших на шелковых диванах, поджав под себя намазанные дегтем сапоги, и куривших самый крепкий табак, называемый обыкновенно корешками.
— Тебе, любезный Иван Федорович, — так она начала, — известно, что в твоем хуторе осьмнадцать душ; впрочем, это по ревизии,
а без того, может, наберется
больше, может, будет до двадцати четырех. Но
не об этом дело. Ты знаешь тот лесок, что за нашею левадою, и, верно, знаешь за тем же лесом широкий луг: в нем двадцать без
малого десятин;
а травы столько, что можно каждый год продавать
больше чем на сто рублей, особенно если, как говорят, в Гадяче будет конный полк.
Кончилось отправлением в участок, откуда
малого снесли в ночлежку,
а Сашку Кочергу препроводили по характеру болезни в Мясницкую больницу, и
больше ее в ночлежке
не видали.
На следующий же урок Буткевич принес мне
маленькую брошюрку, кажется киевского издания. На обложке было заглавие, если
не ошибаюсь: «Про Чуприну та Чортовуса»,
а виньетка изображала мертвого казака, с «оселедцем» на макушке и огромнейшими усами, лежавшего, раскинув могучие руки, на
большом поваленном пне…
Но самое
большое впечатление произвело на него обозрение Пулковской обсерватории. Он купил и себе ручной телескоп, но это совсем
не то. В Пулковскую трубу на луне «как на ладони видно: горы, пропасти, овраги… Одним словом — целый мир, как наша земля. Так и ждешь, что вот — вот поедет мужик с телегой…
А кажется
маленькой потому, что, понимаешь, тысячи, десятки тысяч… Нет, что я говорю: миллионы миллионов миль отделяют от луны нашу землю».
— Мы теперь обе овдовели, — говорила она, целуя подругу, — ты по-настоящему,
а я по-соломенному. Ах, как у тебя хорошо здесь, Прасковья Ивановна! Все свое, никто тебя
не потревожит: сама
большая, сама
маленькая.
— Ах, какой ты! Со богатых-то вы все оберете,
а нам уж голенькие остались. Только бы на ноги встать, вот главная причина. У тебя вон пароходы в башке плавают,
а мы по сухому бережку с молитвой будем ходить. Только бы мало-мало в люди выбраться, чтобы перед другими
не стыдно было. Надоело уж под начальством сидеть,
а при своем деле сам
большой, сам
маленький. Так я говорю?
— Свое-то
маленькое бросил, Галактион Михеич,
а за
большим чужим погнался. С бритоусыми и табашниками начал знаться, с жидами и немцами смесился… Они-то, как волки, пришли к нам,
а ты в ихнюю стаю забежал… Ох, нехорошо, Галактион Михеич! Ох, велики наши грехи, и конца им нет!.. Зачем подружию милую обидел? Чадо милое,
не лютуй,
не злобься,
не впадайся в ненужную ярость, ибо великий ответ дадим на великом судилище христове…
— Место-то найдется, да я
не люблю себя стеснять…
А там я сам
большой, сам
маленький, и никому до меня дела нет.
Жених держал себя с
большим достоинством и знал все порядки по свадебному делу. Он приезжал каждый день и проводил с невестой как раз столько времени, сколько нужно — ни
больше, ни
меньше. И остальных девушек
не забывал: для каждой у него было свое словечко. Все невестины подруги полюбили Галактиона Михеича,
а старухи шептали по углам...
Вообще, как ни поверни, — скверно. Придется еще по волости отсчитываться за десять лет, — греха
не оберешься. Прежде-то все сходило, как по маслу,
а нынче еще неизвестно, на кого попадешь. Вот то ли дело Ермилычу: сам
большой, сам
маленький, и никого знать
не хочет.
Отречение от разума мира сего — безумие в Боге есть высший подвиг свободы,
а не рабство и мракобесие: отречением от
малого разума, преодолением ограниченности логики обретается разум
большой, входит в свои права Логос.
Церковное сознание всегда полнее сознания сектантского и еретического, в Церкви всегда
больше,
а не меньше, чем в сектантско-еретической мистике.
Те из жителей, которые, подобно корсаковцам, имеют
большие пахотные участки, от 3 до 6 и даже 8 десятин,
не бедствуют, но таких участков мало и с каждым годом становится всё
меньше и
меньше, и в настоящее время
больше половины хозяев владеют участками от 1/8 до 1 1/2 дес.,
а это значит, что хлебопашество дает им одни только убытки.