Неточные совпадения
Анна Андреевна. Ему всё бы только рыбки! Я
не иначе хочу, чтоб наш дом был первый в столице и чтоб у меня в комнате такое было амбре, чтоб нельзя было войти и нужно бы только этак зажмурить глаза. (Зажмуривает глаза и нюхает.)
Ах, как хорошо!
Городничий (с неудовольствием).А,
не до слов теперь! Знаете ли, что тот самый чиновник, которому вы жаловались, теперь женится на моей дочери? Что? а? что теперь скажете? Теперь я вас… у!.. обманываете народ… Сделаешь подряд с казною, на сто тысяч надуешь ее, поставивши гнилого сукна, да потом пожертвуешь двадцать аршин, да и давай тебе еще награду за это? Да если б знали, так бы тебе… И брюхо сует вперед: он купец; его
не тронь. «Мы, говорит, и дворянам
не уступим». Да дворянин…
ах ты, рожа!
Городничий.
Ах, боже мой, вы всё с своими глупыми расспросами!
не дадите ни слова поговорить о деле. Ну что, друг, как твой барин?.. строг? любит этак распекать или нет?
Городничий.
Ах, боже мой! Я, ей-ей,
не виноват ни душою, ни телом.
Не извольте гневаться! Извольте поступать так, как вашей милости угодно! У меня, право, в голове теперь… я и сам
не знаю, что делается. Такой дурак теперь сделался, каким еще никогда
не бывал.
Жена Коробкина.
Ах, как, Анна Андреевна, я рада вашему счастию! вы
не можете себе представить.
—
Ах! что ты? что ты, внученька?..
Терпи, многокручинная!
Терпи, многострадальная!
Нам правды
не найти...
Г-жа Простакова.
Ах, мой батюшка! Да извозчики-то на что ж? Это их дело. Это таки и наука-то
не дворянская. Дворянин только скажи: повези меня туда, — свезут, куда изволишь. Мне поверь, батюшка, что, конечно, то вздор, чего
не знает Митрофанушка.
Г-жа Простакова (обробев и иструсясь). Как! Это ты! Ты, батюшка! Гость наш бесценный!
Ах, я дура бессчетная! Да так ли бы надобно было встретить отца родного, на которого вся надежда, который у нас один, как порох в глазе. Батюшка! Прости меня. Я дура. Образумиться
не могу. Где муж? Где сын? Как в пустой дом приехал! Наказание Божие! Все обезумели. Девка! Девка! Палашка! Девка!
Г-жа Простакова. Простил!
Ах, батюшка!.. Ну! Теперь-то дам я зорю канальям своим людям. Теперь-то я всех переберу поодиночке. Теперь-то допытаюсь, кто из рук ее выпустил. Нет, мошенники! Нет, воры! Век
не прощу,
не прощу этой насмешки.
Г-жа Простакова (работая).
Ах, Господи Боже мой! Уж ребенок
не смей и избранить Пафнутьича! Уж и разгневался!
Г-жа Простакова (стоя на коленях).
Ах, мои батюшки, повинную голову меч
не сечет. Мой грех!
Не губите меня. (К Софье.) Мать ты моя родная, прости меня. Умилосердись надо мною (указывая на мужа и сына) и над бедными сиротами.
Вральман. То ли пы тело, капы
не самарили ефо на ушенье! Россиска крамат! Арихметика!
Ах, хоспоти поже мой, как туша ф теле остаёса! Как путто пы россиски тфорянин уш и
не мог ф сфете аванзировать [Продвигаться по службе (от франц. avancer).] пез россиской крамат!
Простаков.
Ах, отец родной! Мы уж видали виды. Я к ним и появиться
не смею.
Г-жа Простакова.
Ах, батюшка, это что за вопрос? Разве я
не властна и в своих людях?
Еремеевна.
Ах, Создатель, спаси и помилуй! Да кабы братец в ту ж минуту отойти
не изволил, то б я с ним поломалась. Вот что б Бог
не поставил. Притупились бы эти (указывая на ногти), я б и клыков беречь
не стала.
Тем
не менее глуповцы прослезились и начали нудить помощника градоначальника, чтобы вновь принял бразды правления; но он, до поимки Дуньки, с твердостью от того отказался. Послышались в толпе вздохи; раздались восклицания: «
Ах! согрешения наши великие!» — но помощник градоначальника был непоколебим.
—
Ах, с Бузулуковым была история — прелесть! — закричал Петрицкий. — Ведь его страсть — балы, и он ни одного придворного бала
не пропускает. Отправился он на большой бал в новой каске. Ты видел новые каски? Очень хороши, легче. Только стоит он… Нет, ты слушай.
Брат лег и ― спал или
не спал ― но, как больной, ворочался, кашлял и, когда
не мог откашляться, что-то ворчал. Иногда, когда он тяжело вздыхал, он говорил: «
Ах, Боже мой» Иногда, когда мокрота душила его, он с досадой выговаривал: «А! чорт!» Левин долго
не спал, слушая его. Мысли Левина были самые разнообразные, но конец всех мыслей был один: смерть.
—
Ах да, тут очень интересная статья, — сказал Свияжский про журнал, который Левин держал в руках. — Оказывается, — прибавил он с веселым оживлением, — что главным виновником раздела Польши был совсем
не Фридрих. Оказывается…
—
Ах, пожалуйста,
не будем говорить про Нильсон!
—
Ах, как он мил,
не пугайте его! — неожиданно сказала Кити, глядя на воробья, который сел на перила и, перевернув стерженек малины, стал клевать его.
Степан Аркадьич вздохнул, отер лицо и тихими шагами пошел из комнаты. «Матвей говорит: образуется; но как? Я
не вижу даже возможности.
Ах,
ах, какой ужас! И как тривиально она кричала, — говорил он сам себе, вспоминая ее крик и слова: подлец и любовница. — И, может быть, девушки слышали! Ужасно тривиально, ужасно». Степан Аркадьич постоял несколько секунд один, отер глаза, вздохнул и, выпрямив грудь, вышел из комнаты.
—
Ах, какой вздор! — продолжала Анна,
не видя мужа. — Да дайте мне ее, девочку, дайте! Он еще
не приехал. Вы оттого говорите, что
не простит, что вы
не знаете его. Никто
не знал. Одна я, и то мне тяжело стало. Его глаза, надо знать, у Сережи точно такие же, и я их видеть
не могу от этого. Дали ли Сереже обедать? Ведь я знаю, все забудут. Он бы
не забыл. Надо Сережу перевести в угольную и Mariette попросить с ним лечь.
— Потому что Алексей, я говорю про Алексея Александровича (какая странная, ужасная судьба, что оба Алексеи,
не правда ли?), Алексей
не отказал бы мне. Я бы забыла, он бы простил… Да что ж он
не едет? Он добр, он сам
не знает, как он добр.
Ах! Боже мой, какая тоска! Дайте мне поскорей воды!
Ах, это ей, девочке моей, будет вредно! Ну, хорошо, ну дайте ей кормилицу. Ну, я согласна, это даже лучше. Он приедет, ему больно будет видеть ее. Отдайте ее.
—
Ах, только
не мужем, с простою усмешкой сказала она. — Я
не знаю, я
не думаю о нем. Его нет.
—
Ах, пожалуйста,
не трещи, я так
не люблю, — сказала она.
«
Ах да!» Он опустил голову, и красивое лицо его приняло тоскливое выражение. «Пойти или
не пойти?» говорил он себе. И внутренний голос говорил ему, что ходить
не надобно, что кроме фальши тут ничего быть
не может, что поправить, починить их отношения невозможно, потому что невозможно сделать ее опять привлекательною и возбуждающею любовь или его сделать стариком, неспособным любить. Кроме фальши и лжи, ничего
не могло выйти теперь; а фальшь и ложь были противны его натуре.
—
Ах,
не слушал бы! — мрачно проговорил князь, вставая с кресла и как бы желая уйти, но останавливаясь в дверях. — Законы есть, матушка, и если ты уж вызвала меня на это, то я тебе скажу, кто виноват во всем: ты и ты, одна ты. Законы против таких молодчиков всегда были и есть! Да-с, если бы
не было того, чего
не должно было быть, я — старик, но я бы поставил его на барьер, этого франта. Да, а теперь и лечите, возите к себе этих шарлатанов.
—
Ах, как я рада вас видеть! — сказала она, подходя к ней. — Я вчера на скачках только что хотела дойти до вас, а вы уехали. Мне так хотелось видеть вас именно вчера.
Не правда ли, это было ужасно? — сказала она, глядя на Анну своим взглядом, открывавшим, казалось, всю душу.
— Ничего
не понимаю.
Ах, Боже мой, и как мне на беду спать хочется! — сказала она, быстро перебирая рукой волосы и отыскивая оставшиеся шпильки.
—
Ах, няня, милая, я
не знала, что вы в доме, — на минуту очнувшись, сказала Анна.
—
Ах! — вскрикнула она, увидав его и вся просияв от радости. — Как ты, как же вы (до этого последнего дня она говорила ему то «ты», то «вы»)? Вот
не ждала! А я разбираю мои девичьи платья, кому какое…
— Вы говорите, — продолжала хозяйка начатый разговор, — что мужа
не может интересовать всё русское. Напротив, он весел бывает за границей, но никогда так, как здесь. Здесь он чувствует себя в своей сфере. Ему столько дела, и он имеет дар всем интересоваться.
Ах, вы
не были в нашей школе?
—
Ах, графиня, непременно свезите, ради Бога, свезите меня к ним! Я никогда ничего
не видал необыкновенного, хотя везде отыскиваю, — улыбаясь сказал Вронский.
—
Ах, какие пустяки! Она кормит, и у нее
не ладится дело, я ей советовала… Она очень рада. Она сейчас придет, — неловко,
не умея говорить неправду, говорила Долли. — Да вот и она.
—
Ах, многое важнее, — отвечала Варенька,
не зная, что сказать. Но в это время из окна послышался голос княгини...
—
Ах, уж, пожалуйста, обо мне
не заботьтесь, — отвечала Анна, вглядываясь в лицо Долли и стараясь понять, было или
не было примирения.
—
Ах, Алексей Александрович, ради Бога,
не будем делать рекриминаций! Что прошло, то прошло, и ты знаешь, чего она желает и ждет, — развода.
«
Ах, ужасно! ай, ай, ай! ужасно! — твердил себе Степан Аркадьич и ничего
не мог придумать.
—
Ах, голос! — повторил Облонский, чувствуя, что надо быть как можно осторожнее в этом обществе, в котором происходит или должно происходить что-то особенное, к чему он
не имеет еще ключа.
—
Ах перестань! Христос никогда бы
не сказал этих слов, если бы знал, как будут злоупотреблять ими. Изо всего Евангелия только и помнят эти слова. Впрочем, я говорю
не то, что думаю, а то, что чувствую. Я имею отвращение к падшим женщинам. Ты пауков боишься, а я этих гадин. Ты ведь, наверно,
не изучал пауков и
не знаешь их нравов: так и я.
—
Ах, мне всё равно, — как будто сказала она ему и уже более ни разу
не взглядывала на него.
—
Ах, да, знаете, один молодой человек, прекрасный, просился.
Не знаю, почему сделали затруднение. Я хотела просить вас, я его знаю, напишите, пожалуйста, записку. Он от графини Лидии Ивановны прислан.
— Я только хочу сказать, что могут встретиться дела необходимые. Вот теперь мне надо будет ехать в Москву, по делу дома…
Ах, Анна, почему ты так раздражительна? Разве ты
не знаешь, что я
не могу без тебя жить?
— Нет, ничего
не будет, и
не думай. Я поеду с папа гулять на бульвар. Мы заедем к Долли. Пред обедом тебя жду.
Ах, да! Ты знаешь, что положение Долли становится решительно невозможным? Она кругом должна, денег у нее нет. Мы вчера говорили с мама и с Арсением (так она звала мужа сестры Львовой) и решили тебя с ним напустить на Стиву. Это решительно невозможно. С папа нельзя говорить об этом… Но если бы ты и он…
—
Ах, я уж ничего
не понимаю! Нынче всё хотят своим умом жить, матери ничего
не говорят, а потом вот и…
— Она так жалка, бедняжка, так жалка, а ты
не чувствуешь, что ей больно от всякого намека на то, что причиной.
Ах! так ошибаться в людях! — сказала княгиня, и по перемене ее тона Долли и князь поняли, что она говорила о Вронском. — Я
не понимаю, как нет законов против таких гадких, неблагородных людей.
— Но
не так, как с Николенькой покойным… вы полюбили друг друга, — докончил Левин. — Отчего
не говорить? — прибавил он. — Я иногда упрекаю себя: кончится тем, что забудешь.
Ах, какой был ужасный и прелестный человек… Да, так о чем же мы говорили? — помолчав, сказал Левин.
— То есть как тебе сказать?… Я по душе ничего
не желаю, кроме того, чтобы вот ты
не споткнулась.
Ах, да ведь нельзя же так прыгать! — прервал он свой разговор упреком за то, что она сделала слишком быстрое движение, переступая через лежавший на тропинке сук. — Но когда я рассуждаю о себе и сравниваю себя с другими, особенно с братом, я чувствую, что я плох.