Неточные совпадения
Дверь отворяется, и выставляется какая-то фигура во фризовой шинели, с небритою бородою, раздутою губою и перевязанною
щекою; за нею
в перспективе показывается несколько других.
— Точно ли ты
в бога не веришь? — подскочил он к Линкину и, по важности обвинения, не выждав ответа, слегка ударил его,
в виде задатка, по
щеке.
В это время к толпе подъехала на белом коне девица Штокфиш, сопровождаемая шестью пьяными солдатами, которые вели взятую
в плен беспутную Клемантинку. Штокфиш была полная белокурая немка, с высокою грудью, с румяными
щеками и с пухлыми, словно вишни, губами. Толпа заволновалась.
«И ударившему
в правую
щеку подставь левую, и снявшему кафтан отдай рубашку», подумал Алексей Александрович.
Анна жадно оглядывала его; она видела, как он вырос и переменился
в ее отсутствие. Она узнавала и не узнавала его голые, такие большие теперь ноги, выпроставшиеся из одеяла, узнавала эти похуделые
щеки, эти обрезанные, короткие завитки волос на затылке,
в который она так часто целовала его. Она ощупывала всё это и не могла ничего говорить; слезы душили ее.
— Да, разумеется, — сказал Константин, вглядываясь
в румянец, выступивший под выдающимися костями
щек брата.
Какое же может быть излишество
в следовании учению,
в котором велено подставить другую
щёку, когда ударят по одной, и отдать рубашку, когда снимают кафтан?
Она, не выпуская руки его, вошла
в гостиную. Княгиня, увидав их, задышала часто и тотчас же заплакала и тотчас же засмеялась и таким энергическим шагом, какого не ждал Левин, подбежала к ним и, обняв голову Левину, поцеловала его и обмочила его
щеки слезами.
На другой день по своем приезде князь
в своем длинном пальто, со своими русскими морщинами и одутловатыми
щеками, подпертыми крахмаленными воротничками,
в самом веселом расположении духа пошел с дочерью на воды.
На третий день после ссоры князь Степан Аркадьич Облонский — Стива, как его звали
в свете, —
в обычайный час, то есть
в 8 часов утра, проснулся не
в спальне жены, а
в своем кабинете, на сафьянном диване. Он повернул свое полное, выхоленное тело на пружинах дивана, как бы желая опять заснуть надолго, с другой стороны крепко обнял подушку и прижался к ней
щекой; но вдруг вскочил, сел на диван и открыл глаза.
Корд для торжества скачек оделся
в свой парадный костюм, черный застегнутый сюртук, туго-накрахмаленные воротнички, подпиравшие ему
щеки, и
в круглую, черную шляпу и ботфорты.
— Что, не ждал? — сказал Степан Аркадьич, вылезая из саней, с комком грязи на переносице, на
щеке и брови, но сияющий весельем и здоровьем. — Приехал тебя видеть — раз, — сказал он, обнимая и целуя его, — на тяге постоять — два, и лес
в Ергушове продать — три.
Князь вернулся похудевший, с обвислыми мешками кожи на
щеках, но
в самом веселом расположении духа.
— Тебе бы так мучительно было одному, — сказала она и, подняв высоко руки, которые закрывали ее покрасневшие от удовольствия
щеки, свернула на затылке косы и зашпилила их. — Нет, — продолжала она, — она не знала… Я, к счастию, научилась многому
в Содене.
Тяжелый запах заменился запахом уксуса с духами, который, выставив губы и раздув румяные
щеки, Кити прыскала
в трубочку.
Ревность его
в эти несколько минут, особенно по тому румянцу, который покрыл ее
щеки, когда она говорила с Весловским, уже далеко ушла. Теперь, слушая ее слова, он их понимал уже по-своему. Как ни странно было ему потом вспоминать об этом, теперь ему казалось ясно, что если она спрашивает его, едет ли он на охоту, то это интересует ее только потому, чтобы знать, доставит ли он это удовольствие Васеньке Весловскому,
в которого она, по его понятиям, уже была влюблена.
Всё
в ее лице: определенность ямочек
щек и подбородка, склад губ, улыбка, которая как бы летала вокруг лица, блеск глаз, грация и быстрота движений, полнота звуков голоса, даже манера, с которою она сердито-ласково ответила Весловскому, спрашивавшему у нее позволения сесть на ее коба, чтобы выучить его галопу с правой ноги, — всё было особенно привлекательно; и, казалось, она сама знала это и радовалась этому.
Как она переменилась
в этот день! бледные
щеки впали, глаза сделались большие, губы горели.
Капитан мигнул Грушницкому, и этот, думая, что я трушу, принял гордый вид, хотя до сей минуты тусклая бледность покрывала его
щеки. С тех пор как мы приехали, он
в первый раз поднял на меня глаза; но во взгляде его было какое-то беспокойство, изобличавшее внутреннюю борьбу.
Ее свежее дыхание касалось моего лица; иногда локон, отделившийся
в вихре вальса от своих товарищей, скользил по горящей
щеке моей…
В эту минуту я встретил ее глаза:
в них бегали слезы; рука ее, опираясь на мою, дрожала;
щеки пылали; ей было жаль меня! Сострадание — чувство, которому покоряются так легко все женщины, — впустило свои когти
в ее неопытное сердце. Во все время прогулки она была рассеянна, ни с кем не кокетничала, — а это великий признак!
Полицеймейстер
в ту же минуту написал к нему записочку пожаловать на вечер, и квартальный,
в ботфортах, с привлекательным румянцем на
щеках, побежал
в ту же минуту, придерживая шпагу, вприскочку на квартиру Ноздрева.
После небольшого послеобеденного сна он приказал подать умыться и чрезвычайно долго тер мылом обе
щеки, подперши их извнутри языком; потом, взявши с плеча трактирного слуги полотенце, вытер им со всех сторон полное свое лицо, начав из-за ушей и фыркнув прежде раза два
в самое лицо трактирного слуги.
Удержалось у него тысячонок десяток, запрятанных про черный день, да дюжины две голландских рубашек, да небольшая бричка,
в какой ездят холостяки, да два крепостных человека, кучер Селифан и лакей Петрушка, да таможенные чиновники, движимые сердечною добротою, оставили ему пять или шесть кусков мыла для сбережения свежести
щек — вот и все.
Это было у места, потому что Фемистоклюс укусил за ухо Алкида, и Алкид, зажмурив глаза и открыв рот, готов был зарыдать самым жалким образом, но, почувствовав, что за это легко можно было лишиться блюда, привел рот
в прежнее положение и начал со слезами грызть баранью кость, от которой у него обе
щеки лоснились жиром.
Итак, отдавши нужные приказания еще с вечера, проснувшись поутру очень рано, вымывшись, вытершись с ног до головы мокрою губкой, что делалось только по воскресным дням, — а
в тот день случись воскресенье, — выбрившись таким образом, что
щеки сделались настоящий атлас
в рассуждении гладкости и лоска, надевши фрак брусничного цвета с искрой и потом шинель на больших медведях, он сошел с лестницы, поддерживаемый под руку то с одной, то с другой стороны трактирным слугою, и сел
в бричку.
Потом появились прибавления с хозяйской стороны, изделия кухни: пирог с головизною, куда вошли хрящ и
щеки девятипудового осетра, другой пирог — с груздями, пряженцы, маслянцы, [Маслянцы — клецки
в растопленном масле.] взваренцы.
Таким образом, уже на прокурорских дрожках доехал он к себе
в гостиницу, где долго еще у него вертелся на языке всякий вздор: белокурая невеста с румянцем и ямочкой на правой
щеке, херсонские деревни, капиталы.
В то самое время, когда Чичиков
в персидском новом халате из золотистой термаламы, развалясь на диване, торговался с заезжим контрабандистом-купцом жидовского происхождения и немецкого выговора, и перед ними уже лежали купленная штука первейшего голландского полотна на рубашки и две бумажные коробки с отличнейшим мылом первостатейнейшего свойства (это было мыло то именно, которое он некогда приобретал на радзивилловской таможне; оно имело действительно свойство сообщать нежность и белизну
щекам изумительную), —
в то время, когда он, как знаток, покупал эти необходимые для воспитанного человека продукты, раздался гром подъехавшей кареты, отозвавшийся легким дрожаньем комнатных окон и стен, и вошел его превосходительство Алексей Иванович Леницын.
Здесь Ноздрев захохотал тем звонким смехом, каким заливается только свежий, здоровый человек, у которого все до последнего выказываются белые, как сахар, зубы, дрожат и прыгают
щеки, и сосед за двумя дверями,
в третьей комнате, вскидывается со сна, вытаращив очи и произнося: «Эк его разобрало!»
В продолжение сих дней он полоскал беспрестанно горло молоком с фигой, которую потом съедал, и носил привязанную к
щеке подушечку из ромашки и камфары.
— Ба, брат, ты здесь! — сказал он, увидев Платонова. Они обнялись и поцеловались. Платонов рекомендовал Чичикова. Чичиков благоговейно подступил к хозяину, лобызнул его
в щеку, принявши и от него впечатленье поцелуя.
Бакенбарды по
щекам его были протянуты
в струнку; волосы, прическа, нос, губы, подбородок — все как бы лежало дотоле под прессом.
— Да кулебяку сделай на четыре угла.
В один угол положи ты мне
щеки осетра да вязигу,
в другой запусти гречневой кашицы, да грибочков с лучком, да молок сладких, да мозгов, да еще чего знаешь там этакого…
У иных были лица, точно дурно выпеченный хлеб:
щеку раздуло
в одну сторону, подбородок покосило
в другую, верхнюю губу взнесло пузырем, которая
в прибавку к тому еще и треснула; словом, совсем некрасиво.
Не откладывая, принялся он немедленно за туалет, отпер свою шкатулку, налил
в стакан горячей воды, вынул щетку и мыло и расположился бриться, чему, впрочем, давно была пора и время, потому что, пощупав бороду рукою и взглянув
в зеркало, он уже произнес: «Эк какие пошли писать леса!» И
в самом деле, леса не леса, а по всей
щеке и подбородку высыпал довольно густой посев.
Но здоровые и полные
щеки его так хорошо были сотворены и вмещали
в себе столько растительной силы, что бакенбарды скоро вырастали вновь, еще даже лучше прежних.
Да, Чичиков, уж ты не противься, одну безешку позволь напечатлеть тебе
в белоснежную
щеку твою!
Стремит Онегин? Вы заране
Уж угадали; точно так:
Примчался к ней, к своей Татьяне,
Мой неисправленный чудак.
Идет, на мертвеца похожий.
Нет ни одной души
в прихожей.
Он
в залу; дальше: никого.
Дверь отворил он. Что ж его
С такою силой поражает?
Княгиня перед ним, одна,
Сидит, не убрана, бледна,
Письмо какое-то читает
И тихо слезы льет рекой,
Опершись на руку
щекой.
Я вздрогнул от ужаса, когда убедился, что это была она; но отчего закрытые глаза так впали? отчего эта страшная бледность и на одной
щеке черноватое пятно под прозрачной кожей? отчего выражение всего лица так строго и холодно? отчего губы так бледны и склад их так прекрасен, так величествен и выражает такое неземное спокойствие, что холодная дрожь пробегает по моей спине и волосам, когда я вглядываюсь
в него?..
Однако несчастия никакого не случилось; через час времени меня разбудил тот же скрип сапогов. Карл Иваныч, утирая платком слезы, которые я заметил на его
щеках, вышел из двери и, бормоча что-то себе под нос, пошел на верх. Вслед за ним вышел папа и вошел
в гостиную.
Я очень хорошо помню, как раз за обедом — мне было тогда шесть лет — говорили о моей наружности, как maman старалась найти что-нибудь хорошее
в моем лице, говорила, что у меня умные глаза, приятная улыбка, и, наконец, уступая доводам отца и очевидности, принуждена была сознаться, что я дурен; и потом, когда я благодарил ее за обед, потрепала меня по
щеке и сказала...
Но не слышал никто из них, какие «наши» вошли
в город, что привезли с собою и каких связали запорожцев. Полный не на земле вкушаемых чувств, Андрий поцеловал
в сии благовонные уста, прильнувшие к
щеке его, и небезответны были благовонные уста. Они отозвались тем же, и
в сем обоюднослиянном поцелуе ощутилось то, что один только раз
в жизни дается чувствовать человеку.
И когда затихла она, безнадежное, безнадежное чувство отразилось
в лице ее; ноющею грустью заговорила всякая черта его, и все, от печально поникшего лба и опустившихся очей до слез, застывших и засохнувших по тихо пламеневшим
щекам ее, — все, казалось, говорило: «Нет счастья на лице сем!»
Она, казалось, также была поражена видом козака, представшего во всей красе и силе юношеского мужества, который, казалось, и
в самой неподвижности своих членов уже обличал развязную вольность движений; ясною твердостью сверкал глаз его, смелою дугою выгнулась бархатная бровь, загорелые
щеки блистали всею яркостью девственного огня, и как шелк, лоснился молодой черный ус.
В минуту оделся он; вычернил усы, брови, надел на темя маленькую темную шапочку, — и никто бы из самых близких к нему козаков не мог узнать его. По виду ему казалось не более тридцати пяти лет. Здоровый румянец играл на его
щеках, и самые рубцы придавали ему что-то повелительное. Одежда, убранная золотом, очень шла к нему.
Все лицо было смугло, изнурено недугом; широкие скулы выступали сильно над опавшими под ними
щеками; узкие очи подымались дугообразным разрезом кверху, и чем более он всматривался
в черты ее, тем более находил
в них что-то знакомое.
Ее волосы сдвинулись
в беспорядке; у шеи расстегнулась пуговица, открыв белую ямку; раскинувшаяся юбка обнажала колени; ресницы спали на
щеке,
в тени нежного, выпуклого виска, полузакрытого темной прядью; мизинец правой руки, бывшей под головой, пригибался к затылку.
Амалия Ивановна не снесла и тотчас же заявила, что ее «фатер аус Берлин буль ошень, ошень важны шеловек и обе рук по карман ходиль и всё делал этак: пуф! пуф!», и чтобы действительнее представить своего фатера, Амалия Ивановна привскочила со стула, засунула свои обе руки
в карманы, надула
щеки и стала издавать какие-то неопределенные звуки ртом, похожие на пуф-пуф, при громком хохоте всех жильцов, которые нарочно поощряли Амалию Ивановну своим одобрением, предчувствуя схватку.
Тут смех опять превратился
в нестерпимый кашель, продолжавшийся пять минут. На платке осталось несколько крови, на лбу выступили капли пота. Она молча показала кровь Раскольникову и, едва отдыхнувшись, тотчас же зашептала ему опять с чрезвычайным одушевлением и с красными пятнами на
щеках...