Неточные совпадения
Но ему нравилась эта жизнь, и он не покидал ее. Дома он читал увражи по агрономической и вообще по хозяйственной части, держал сведущего
немца, специалиста по лесному хозяйству, но не отдавался ему в опеку,
требовал его советов, а распоряжался сам, с помощию двух приказчиков и артелью своих и нанятых рабочих. В свободное время он любил читать французские романы: это был единственный оттенок изнеженности в этой, впрочем, обыкновенной жизни многих обитателей наших отдаленных углов.
— Это ужасно! — воскликнул он. — Из целого Петербурга мне выпали на долю только эти два дуралея, с которыми, если еще пробыть месяц, так и сам поглупеешь, как бревно. Нет! — повторил он и, тотчас позвав к себе лакея, строжайшим образом приказал ему студента совсем не пускать, а
немца решился больше не
требовать. Тот, с своей стороны, очень остался этим доволен и вовсе уж не являлся.
Софья Николавна перепугалась, что так небережно поступают с ее бесценным сокровищем, а повивальная бабка испугалась, чтоб новорожденного не сглазил
немец; она хотела было его отнять, но Клоус буянил; он бегал с ребенком по комнате,
потребовал корыто, губку, мыло, пеленок, теплой воды, засучил рукава, подпоясался передником, сбросил парик и принялся мыть новорожденного, приговаривая: «А, варваренок, теперь не кричишь: тебе хорошо в тепленькой-то водице!..» Наконец, прибежал не помнивший себя от восхищения Алексей Степаныч; он отправлял нарочного с радостным известием к Степану Михайлычу, написал письмо к старикам и к сестре Аксинье Степановне, прося ее приехать как можно скорее крестить его сына.
— Что вы! да ведь это целая революция! — А вы как об этом полагали! Мы ведь не
немцы, помаленьку не любим! Вон головорезы-то, слышали, чай? миллион триста тысяч голов
требуют, ну, а мы, им в пику, сорок миллионов поясниц заполучить желаем!
Немец завел бы дрожки, оранжерею, штиблеты — «сестры» ездили в простых телегах, но зато это была такая телега, в которой от колеса до последнего винта все подавляло высоким достоинством своего качества; любители заморского удивляются чистоте немецких домиков, но войдите в избу разбогатевшего русского мужика, особенно из раскольников — не знаю, какой еще чистоты можно
требовать от места, в котором живут, а не удивляют своей чистотой.
— Разумеется, слабы, — червь, а не человек, поношение человеков. А бог захочет — и червя сохранит, устроит тебя так, что лучше
требовать нельзя, сам этак никогда и не выдумаешь. Слаб ты — он тебе
немца пошлет и живи за его головою.
Был вчера у
немцев, но у них не то, что у русских: к веревкам хотя и приценивались, но, покупая,
требовали непременного свидетельства в том, что на них вешались, вследствие чего торговал плохо. Только и торговли было, что продал за целковый аршин какому-то сапожнику, да и тот купил эту веревку не для игры, а чтобы учить своих учеников уму-разуму.
О,
немцы,
немцы! Мы так доверчивы к вам и позволяем себя стричь в лучшем виде, но как только дело коснулось до вас, вы сейчас на дыбы и
требуете свидетельство.
Когда утром, перед отъездом на поезд, он
потребовал счет, то хозяин гостиницы, толстенький, чистенький обрусевший
немец, явился сам и объяснил, что по приказанию князя Александра Павловича, он все записал на его счет, а потому денег принять не может.