Неточные совпадения
Залились
невидимые жаворонки над бархатом зеленей и обледеневшим жнивьем, заплакали чибисы над налившимися бурою неубравшеюся
водой нивами и болотами, и высоко пролетели с весенним гоготаньем журавли и гуси.
Он вышел на берег реки, покрытой серой чешуей ледяного «сала».
Вода, прибывая, тихонько терлась о засоренный берег, поскрипывал руль небольшой баржи, покачивалась ее мачта, и где-то близко ритмически стонали
невидимые люди...
«Вероятно, шут своего квартала», — решил Самгин и, ускорив шаг, вышел на берег Сены. Над нею шум города стал гуще, а река текла так медленно, как будто ей тяжело было уносить этот шум в темную щель, прорванную ею в нагромождении каменных домов. На черной
воде дрожали, как бы стремясь растаять, отражения тусклых огней в окнах. Черная баржа прилепилась к берегу, на борту ее стоял человек, щупая
воду длинным шестом, с реки кто-то
невидимый глухо говорил ему...
Я очутился на дворе. Двор был тоже неприятный: весь завешан огромными мокрыми тряпками, заставлен чанами с густой разноцветной
водою. В ней тоже мокли тряпицы. В углу, в низенькой полуразрушенной пристройке, жарко горели дрова в печи, что-то кипело, булькало, и
невидимый человек громко говорил странные слова...
Мышь пробежала по полу. Что-то сухо и громко треснуло, разорвав неподвижность тишины
невидимой молнией звука. И снова стали ясно слышны шорохи и шелесты осеннего дождя на соломе крыши, они шарили по ней, как чьи-то испуганные тонкие пальцы. И уныло падали на землю капли
воды, отмечая медленный ход осенней ночи…
На
воде, неподвижной, как лёд, тихо вздрагивали огни
невидимых судов, один из них двигался в воздухе, точно красная птица.
Невидимые лошади остановились, фыркая, хлюпая копытами по
воде, толстый кучер Яким, кроткий человек, ласково и робко успокаивал коней.
Впереди, в темноте сырой, тяжело возится и дышит
невидимый буксирный пароход, как бы сопротивляясь упругой силе, влекущей его. Три огонька — два над
водою и один высоко над ними — провожают его; ближе ко мне под тучами плывут, точно золотые караси, еще четыре, один из них — огонь фонаря на мачте нашей баржи.
На камень панелей тяжко падают с крыш капли
воды, звонко бьет подкова о булыжник мостовой, и где-то высоко в тумане плачет, заунывно зовет к утренней молитве
невидимый муэдзин. [Муэдзин — служитель мечети, созывающий с минарета верующих на молитву.]
Мрак сеял таинственные узоры, серые, седые пятна маячили в его глубине; рыжий свет фонаря бессильно отражал тьму и тяжесть
невидимого пространства; нелепые образы толпились в полуосвещенной
воде, безграничной и жуткой.
На секунду встает в воображении Меркулова колодец, густая темнота ночи, мелкий дождик, журчанье
воды, бегущей из желоба, и шлепанье по грязи чьих-то
невидимых ног. О! Как там теперь холодно, неприятно и жутко… Все тело, все существо Меркулова проникается блаженной животной радостью. Он крепко прижимает локти к телу, съеживается, уходит поглубже головой в подушку и шепчет самому себе...
Стоит Семён в тени, осматривая людей
невидимыми глазами; на голове у него чёрный башлык, под ним — мутное пятно лица, с плеч до ног колоколом висит омытая дождём клеёнка, любопытно скользят по ней отблески огня и, сверкая, сбегает
вода. Он похож на монаха в этой одежде и бормочет, точно читая молитву...
Вода в одном месте из жидкой делается летучею, водяным газом,
невидимым паром; в другом месте из летучей
воды делается жидкая.
На этом основании и к характеристике материи как тварного ничто Платон применяет уже известный нам апофатический метод, определяя ее почти одними отрицаниями: «она есть некоторый род
невидимый (οίνόρατον), бесформенный (αμορφον), всеприемлющий (πανδεχές), неуловимый (δυσαλώτατον); мы не назовем его ни землею, ни
водою, ни воздухом, ни огнем, ни тем, что произошло из них» (51 а) [Ср. там же.
После того шторма, что так напугал
невидимую и странную г-жу Норден, наступила неделя вялого затишья, сырой и теплой погоды, прозрачных и душных туманов, не ощущаемых вблизи, но всю даль крывших безразличной мглою и полдень превращавших в серые сумерки; и вместе с туманами далеко отошла от берега мелкая
вода, и открылись островки и целые материки песчаных отмелей.
При моментальном блеске этих огоньков вдруг открывается, что что-то самое странное плывет с того берега через реку. Это как будто опрокинутый черный горшок с выбитым боком. Около него ни шуму, ни брызг, но вокруг его в стороны расходятся легкие кружки. Внизу под
водою точно кто-то работает
невидимой гребною снастью. Еще две минуты, и Константин Ионыч ясно различил, что это совсем не горшок, а человеческое лицо, окутанное черным покровом.