— Однажды я стоял на
небольшом холме, у рощи олив, охраняя деревья, потому что крестьяне портили их, а под холмом работали двое — старик и юноша, рыли какую-то канаву. Жарко, солнце печет, как огнем, хочется быть рыбой, скучно, и, помню, я смотрел на этих людей очень сердито. В полдень они, бросив работу, достали хлеб, сыр, кувшин вина, — чёрт бы вас побрал, думаю я. Вдруг старик, ни разу не взглянувший на меня до этой поры, что-то сказал юноше, тот отрицательно тряхнул головою, а старик крикнул...
Неточные совпадения
Двадцать пять верст показались Аркадию за целых пятьдесят. Но вот на скате пологого
холма открылась наконец
небольшая деревушка, где жили родители Базарова. Рядом с нею, в молодой березовой рощице, виднелся дворянский домик под соломенною крышей. У первой избы стояли два мужика в шапках и бранились. «Большая ты свинья, — говорил один другому, — а хуже малого поросенка». — «А твоя жена — колдунья», — возражал другой.
В лесу, на
холме, он выбрал место, откуда хорошо видны были все дачи, берег реки, мельница, дорога в
небольшое село Никоново, расположенное недалеко от Варавкиных дач, сел на песок под березами и развернул книжку Брюнетьера «Символисты и декаденты». Но читать мешало солнце, а еще более — необходимость видеть, что творится там, внизу.
— Вот и Отрадное видать, — сказал кучер, показывая кнутовищем вдаль, на
холм: там, прижимаясь к
небольшой березовой роще, возвышался желтый дом с колоннами, — таких домов Самгин видел не менее десятка вокруг Москвы, о десятках таких домов читал.
Эта
небольшая речка вьется чрезвычайно прихотливо, ползет змеей, ни на полверсты не течет прямо, и в ином месте, с высоты крутого
холма, видна верст на десять с своими плотинами, прудами, мельницами, огородами, окруженными ракитником и густыми садами.
Небольшое сельцо Колотовка, принадлежавшее некогда помещице, за лихой и бойкий нрав прозванной в околотке Стрыганихой (настоящее имя ее осталось неизвестным), а ныне состоящее за каким-то петербургским немцем, лежит на скате голого
холма, сверху донизу рассеченного страшным оврагом, который, зияя как бездна, вьется, разрытый и размытый, по самой середине улицы и пуще реки, — через реку можно по крайней мере навести мост, — разделяет обе стороны бедной деревушки.
Мы ехали по широкой распаханной равнине; чрезвычайно пологими волнообразными раскатами сбегали в нее невысокие, тоже распаханные
холмы; взор обнимал всего каких-нибудь пять верст пустынного пространства; вдали
небольшие березовые рощи своими округленно зубчатыми верхушками одни нарушали почти прямую черту небосклона.
Круглые, низкие
холмы, распаханные и засеянные доверху, разбегаются широкими волнами; заросшие кустами овраги вьются между ними; продолговатыми островами разбросаны
небольшие рощи; от деревни до деревни бегут узкие дорожки; церкви белеют; между лозниками сверкает речка, в четырех местах перехваченная плотинами; далеко в поле гуськом торчат драхвы; старенький господский дом со своими службами, фруктовым садом и гумном приютился к
небольшому пруду.
Погода прекрасная; кротко синеет майское небо; гладкие молодые листья ракит блестят, словно вымытые; широкая, ровная дорога вся покрыта той мелкой травой с красноватым стебельком, которую так охотно щиплют овцы; направо и налево, по длинным скатам пологих
холмов, тихо зыблется зеленая рожь; жидкими пятнами скользят по ней тени
небольших тучек.
Из-за скалистого
холма, где тек ручей, возвышался другой, поглаже и пошире; на нем лепился
небольшой поселок из пяти-шести дворов.
Еще бы, кажется,
небольшое усилие, одна потуга, и степь взяла бы верх. Но невидимая гнетущая сила мало-помалу сковала ветер и воздух, уложила пыль, и опять, как будто ничего не было, наступила тишина. Облако спряталось, загорелые
холмы нахмурились, воздух покорно застыл, и одни только встревоженные чибисы где-то плакали и жаловались на судьбу…
Холмов уже не было, а всюду, куда ни взглянешь, тянулась без конца бурая, невеселая равнина; кое-где на ней высились
небольшие курганы и летали вчерашние грачи.
К концу того же дня Литвинов подъезжал к Татьяниной деревне. Домик, где жила бывшая его невеста, стоял на
холме, над
небольшой речкой, посреди недавно разведенного сада. Домик тоже был новенький, только что построенный, и далеко виднелся через речку и поле. Литвинову он открылся версты за две с своим острым мезонином и рядом окошек, ярко рдевших на вечернем солнце.
Было тихое летнее утро. Солнце уже довольно высоко стояло на чистом небе; но поля еще блестели росой, из недавно проснувшихся долин веяло душистой свежестью, и в лесу, еще сыром и не шумном, весело распевали ранние птички. На вершине пологого
холма, сверху донизу покрытого только что зацветшею рожью, виднелась
небольшая деревенька. К этой деревеньке, по узкой проселочной дорожке, шла молодая женщина, в белом кисейном платье, круглой соломенной шляпе и с зонтиком в руке. Казачок издали следовал за ней.
— Все мое!» Усадьба Харлова находилась на вершине пологого
холма; внизу к
небольшому пруду лепилось несколько плохих мужичьих избенок.
Долгим лугом называлась широкая и ровная поляна на правой стороне речки Снежинки, в версте от имения гг. Перекатовых. Левый берег, весь покрытый молодым густым дубняком, круто возвышался над речкой, почти заросшей лозниками, исключая
небольших «заводей», пристанища диких уток. В полуверсте от речки, по правую же сторону Долгого луга, начинались покатые, волнистые
холмы, редко усеянные старыми березами, кустами орешника и калины.
Но навстречу попадался только ленивый дымок юрты над озером, или якутская могила —
небольшой сруб вроде избушки с высоким крестом — загадочно смотрела с
холма над водой, обвеянная грустным шепотом деревьев…
Мы миновали
небольшую кучку юрт, расположившихся на
холме над озером, и зеленый луг опять принял нас в свои молчаливые объятия.
Видит, в углубленье меж
холмов, под ветвистым дубом, сидит человек с десяток мужчин и женщин: не поют, не читают, а о чем-то тихонько беседу ведут. Возле них
небольшой костер сушникá горит. Тускло горит он, курится — дымится, и нет веселья вокруг… то не купальский костер.
Пологий берег к. юго-западу от мыса Аку слагается из невысоких
холмов, спускающихся широкими и пологими скатами к морю и местами переходящих даже в равнины. На этом протяжений в море впадают
небольшие речки: Нагача, Ичача, Ича, Уо и река Спасения.
И опять волшебный сноп света упал на дорогу и стал нащупывать лежащую впереди и сбоку неё беспросветную мглу. Там, подальше, посреди поля, лежал действительно высокий пригорок, обросший мелким, по земле стелющимся кустарником. Сбоку, поближе к лесу, темнело какое-то здание, не то сарай, не то пустой амбар, одиноко стоявший в поле. Между пригорком-холмом, тянувшимся на протяжении доброй четверти версты и сараем, к которому прилегала
небольшая рощица, было расстояние всего в сотни три шагов.
Хатина имела три окна, и все они в ряд выходили на упомянутую навозную кучу, или, лучше сказать, навозный
холм. При хате имелись дощатые сени, над дверями которых новые наемщики тотчас же по водворении водрузили
небольшой медный литой крест из тех, что называют «корсунчиками».
Кругом оврага обстают
холмы, выступают мысы и разливаются в разных направлениях хребты
небольших гор.
Небольшая речка, гремящая по камням, которыми дно ее было усыпано, в прихотливых извилинах своих весело пробиралась между
холмами, увенчанными разнородными рощицами.
Правое возвышение круто, ощетинилось мрачным лесом и оканчивается
холмами, на которых ель редко и нехотя растет; левое — отлого, усеяно
небольшими, приятными рощами, оканчивается бором и примыкает к горе, довольно высокой и, как ладонь, обнаженной.