Лицо Мартына Петровича, когда он ввалился в комнату и тотчас же опустился
на стул возле двери, имело такое необычайное выражение, оно так было задумчиво и даже бледно, что матушка моя невольно и громко повторила свое восклицание.
Неточные совпадения
— Вот, посмотрите сюда, в эту вторую большую комнату. Заметьте эту
дверь, она заперта
на ключ.
Возле дверей стоит
стул, всего один
стул в обеих комнатах. Это я принес из своей квартиры, чтоб удобнее слушать. Вот там сейчас за
дверью стоит стол Софьи Семеновны; там она сидела и разговаривала с Родионом Романычем. А я здесь подслушивал, сидя
на стуле, два вечера сряду, оба раза часа по два, — и, уж конечно, мог узнать что-нибудь, как вы думаете?
Приехал я к нему летом, часов в семь вечера. У него только что отошла всенощная, и священник, молодой человек, по-видимому весьма робкий и недавно вышедший из семинарии, сидел в гостиной
возле двери,
на самом краюшке
стула. Мардарий Аполлоныч, по обыкновению, чрезвычайно ласково меня принял: он непритворно радовался каждому гостю, да и человек он был вообще предобрый. Священник встал и взялся за шляпу.
Засим оба они пожали друг другу руки, и Ахилла предложил Термосесову сесть
на то кресло, за которым стоял, но Термосесов вежливо отклонил эту честь и поместился
на ближайшем
стуле,
возле отца Захарии, меж тем как верный законам своей рутинной школы Препотенский отошел как можно дальше и сел напротив отворенной
двери в зал.
Одна из гостиных в доме Сорина, обращенная Константином Треплевым в рабочий кабинет. Направо и налево
двери, ведущие во внутренние покои. Прямо стеклянная
дверь на террасу. Кроме обычной гостиной мебели, в правом углу письменный стол,
возле левой
двери турецкий диван, шкап с книгами, книги
на окнах,
на стульях. — Вечер. Горит одна лампа под колпаком. Полумрак. Слышно, как шумят деревья и воет ветер в трубах.
Его новая знакомая, которую мы отныне будем звать Эмилией, ввела его чрез темный и сырой чуланчик в довольно большую, но низкую и неопрятную комнату, с громадным шкафом у задней стены, клеенчатым диваном, облупившимися портретами двух архиереев в клобуках и одного турка в чалме над
дверями и между окон, картонами и коробками по углам, разрозненными
стульями и кривоногим ломберным столом,
на котором лежала мужская фуражка
возле недопитого стакана с квасом.
— Все ли в добром здоровье, сударыня? — с умильной улыбочкой спрашивала Анисья Терентьевна, садясь
на краешек
стула возле двери.