Неточные совпадения
По обыкновению, шел и веселый разговор со множеством воспоминаний, шел и серьезный разговор обо всем
на свете: от тогдашних исторических дел (междоусобная война в Канзасе, предвестница нынешней великой войны Севера
с Югом, предвестница еще более великих событий не в одной Америке, занимала этот маленький кружок: теперь о политике толкуют все, тогда интересовались ею очень немногие; в числе немногих — Лопухов, Кирсанов, их
приятели) до тогдашнего
спора о химических основаниях земледелия по теории Либиха, и о законах исторического прогресса, без которых не обходился тогда ни один разговор в подобных кружках, и о великой важности различения реальных желаний, которые ищут и находят себе удовлетворение, от фантастических, которым не находится, да которым и не нужно найти себе удовлетворение, как фальшивой жажде во время горячки, которым, как ей, одно удовлетворение: излечение организма, болезненным состоянием которого они порождаются через искажение реальных желаний, и о важности этого коренного различения, выставленной тогда антропологическою философиею, и обо всем, тому подобном и не подобном, но родственном.
Я прервал
с ним тогда все сношения. Бакунин хотя и
спорил горячо, но стал призадумываться, его революционный такт толкал его в другую сторону. Белинский упрекал его в слабости, в уступках и доходил до таких преувеличенных крайностей, что пугал своих собственных
приятелей и почитателей. Хор был за Белинского и смотрел
на нас свысока, гордо пожимая плечами и находя нас людьми отсталыми.
На другой день, в воскресенье, я пошел
на Хитровку под вечер. Отыскал дом Степанова, нашел квартиру номер шесть, только что отворил туда дверь, как
на меня пахнуло каким-то отвратительным, смешанным
с копотью и табачным дымом, гнилым воздухом. Вследствие тусклого освещения я сразу ничего не мог paзобрать: шум,
спор, ругань, хохот и пение — все это смешалось в один общий гул и настолько меня поразило, что я не мог понять, каким образом мой
приятель суфлер попал в такую ужасную трущобу.
Ему нравилось, что Яков, бывая у дяди, не вмешивался в бесконечные
споры Мирона
с его
приятелем, отрёпанным, беспокойным Горицветовым. Мирон стал уже совершенно не похож
на купеческого сына; худощавый, носатый, в очках, в курточке
с позолоченными пуговицами, какими-то вензелями
на плечах, он напоминал мирового судью. Ходил и сидел он прямо, как солдат, говорил высокомерно, заносчиво, и хотя Пётр понимал, что племянник всегда говорит что-то умное, всё-таки Мирон не нравился ему.
Среди гардемаринов у Ашанина был большой
приятель — Иволгин, красивый брюнет, живой увлекающийся сангвиник, несколько легкомысленный и изменчивый, но
с добрым отзывчивым сердцем.
С ним они нередко читали вместе и
спорили. Но в Печелийском заливе Иволгин и еще один гардемарин были переведены
на клипер, где недоставало офицеров.
На корвете остались Кошкин и Быков и два кондуктора-штурмана.