Неточные совпадения
Ярким летним днем Самгин ехал в Старую Руссу; скрипучий, гремящий поезд не торопясь катился по полям Новгородской губернии; вдоль железнодорожной линии стояли в полусотне шагов друг от друга новенькие солдатики; в жарких лучах
солнца блестели, изгибались
штыки, блестели оловянные глаза
на лицах, однообразных, как пятикопеечные монеты.
В окна заглянуло
солнце, ржавый сумрак музея посветлел, многочисленные гребни
штыков заблестели еще холоднее, и особенно ледянисто осветилась железная скорлупа рыцарей. Самгин попытался вспомнить стихи из былины о том, «как перевелись богатыри
на Руси», но ‹вспомнил› внезапно кошмар, пережитый им в ночь, когда он видел себя расколотым
на десятки,
на толпу Самгиных. Очень неприятное воспоминание…
Туда, где шагали солдаты, поблескивая
штыками, ехал, красуясь против
солнца, белый всадник
на бронзовом коне.
Кто же будут эти старшие? Тут хитрые, неугомонные промышленники, американцы, здесь горсть русских: русский
штык, хотя еще мирный, безобидный, гостем пока, но сверкнул уже при лучах японского
солнца,
на японском берегу раздалось «Вперед!» Avis au Japon! [К сведению Японии — фр.]
Мы еще были внизу, а колонна змеилась уже по лестнице,
штыки сверкали
на солнце, музыка уходила вперед и играла все глуше и глуше. Скомандовали: «Левое плечо вперед!» — колонна сжалась, точно змей, в кольцо, потом растянулась и взяла направо; музыка заиграла еще глуше, как будто вошла под свод, и вдруг смолкла.
…Вот клубится
Пыль. Все ближе… Стук шагов,
Мерный звон цепей железных,
Скрип телег и лязг
штыков.
Ближе. Громче. Вот
на солнцеБлещут ружья. То конвой;
Дальше длинные шеренги
Серых сукон. Недруг злой,
Враг и свой, чужой и близкий.
Все понуро в ряд бредут,
Всех свела одна недоля,
Всех сковал железный прут…
Солнце еще не село, когда помочане веселою гурьбой тронулись с покоса. Это было целое войско, а закинутые
на плечи косы блестели, как
штыки. Кто-то затянул песню, кто-то подхватил, и она полилась, как река, выступившая в половодье из своих берегов. Суслонцы всегда возвращались с помочей с песнями, — так уж велось исстари.
Слева сад ограждала стена конюшен полковника Овсянникова, справа — постройки Бетленга; в глубине он соприкасался с усадьбой молочницы Петровны, бабы толстой, красной, шумной, похожей
на колокол; ее домик, осевший в землю, темный и ветхий, хорошо покрытый мхом, добродушно смотрел двумя окнами в поле, исковырянное глубокими оврагами, с тяжелой синей тучей леса вдали; по полю целый день двигались, бегали солдаты, — в косых лучах осеннего
солнца сверкали белые молнии
штыков.
Еще была зима, но
солнце начинало ходить выше, и в полдень, когда вышедший рано утром отряд прошел уже верст десять, пригревало так, что становилось жарко, и лучи его были так ярки, что больно было смотреть
на сталь
штыков и
на блестки, которые вдруг вспыхивали
на меди пушек, как маленькие
солнца.
Молодой, рыжий, с надвинутым
на затылок кепи офицер махнул белым платком, и двенадцать ружей блеснули
на ярком утреннем
солнце светлыми стволами и в одну линию, параллельно земле, вытянулись впереди солдат, сделавших такое движение, будто бы они хотели достать концами острых
штыков солдатика в саване, а ноги их примерзли к земле.
Кое-где
солнце играло
на штыках,
на стволах ружей.
Там развевались цеховые значки и церковные хоругви, блестели
на солнце дородоровые ризы духовенства, расшитые золотом мундиры казанских властей и
штыки гарнизонного батальона, расставленного рядами по сторонам пути.
Туман уже совершенно поднялся и, принимая формы облаков, постепенно исчезал в темно-голубой синеве неба; открывшееся
солнце ярко светило и бросало веселые отблески
на сталь
штыков, медь орудий, оттаивающую землю и блестки инея. В воздухе слышалась свежесть утреннего мороза вместе с теплом весеннего
солнца; тысячи различных теней и цветов мешались в сухих листьях леса, и
на торной глянцевитой дороге отчетливо виднелись следы шин и подковных шипов.
Огромное, близкое, страшное
солнце на каждом стволе ружья,
на каждой металлической бляхе зажгло тысячи маленьких ослепительных
солнц, и они отовсюду, с боков и снизу забирались в глаза, огненно-белые, острые, как концы добела раскаленных
штыков.
И несомненно донеслась, и солдаты с ружьями
на плечах стройными рядами двинулись в поход, освещённые лучами яркого
солнца, игравшими
на остриях
штыков.
Над всем полем, прежде столь весело-красивым, с его блестками
штыков и дымами в утреннем
солнце, стояла теперь мгла сырости и дыма, и пахло странною кислотой селитры и крови. Собрались тучки, и стал накрапывать дождик
на убитых,
на раненых,
на испуганных и
на изнуренных, и
на сомневающихся людей. Как будто он говорил: «Довольно, довольно, люди. Перестаньте… Опомнитесь. Что̀ вы делаете?»