Неточные совпадения
Ведь уж видно, что поношенные, а ведь месяца
на два удовлетворят, потому что заграничная работа и товар заграничный: секретарь английского
посольства прошлую неделю
на толкучем спустил; всего шесть дней и носил, да деньги очень понадобились.
Городская полиция вдруг потребовала паспорт ребенка; я отвечал из Парижа, думая, что это простая формальность, — что Коля действительно мой сын, что он означен
на моем паспорте, но что особого вида я не могу взять из русского
посольства, находясь с ним не в самых лучших сношениях.
Тут, по счастью, я вспомнил, что в Париже, в нашем
посольстве, объявляя Сазонову приказ государя возвратиться в Россию, секретарь встал, и Сазонов, ничего не подозревая, тоже встал, а секретарь это делал из глубокого чувства долга, требующего, чтоб верноподданный держал спину
на ногах и несколько согбенную голову, внимая монаршую волю. А потому, по мере того как консул вставал, я глубже и покойнее усаживался в креслах и, желая, чтоб он это заметил, сказал ему, кивая головой...
В декабре 1849 года я узнал, что доверенность
на залог моего имения, посланная из Парижа и засвидетельствованная в
посольстве, уничтожена и что вслед за тем
на капитал моей матери наложено запрещение. Терять времени было нечего, я, как уже сказал в прошлой главе, бросил тотчас Женеву и поехал к моей матери.
Это не значит согласовать свою мысль и свое поведение с директивами советского
посольства, думать и писать с постоянной оглядкой
на него.
Афанасий Иванович рискнул было
на очень хитрое средство, чтобы разбить свои цепи: неприметно и искусно он стал соблазнять ее, чрез ловкую помощь, разными идеальнейшими соблазнами; но олицетворенные идеалы: князья, гусары, секретари
посольств, поэты, романисты, социалисты даже — ничто не произвело никакого впечатления
на Настасью Филипповну, как будто у ней вместо сердца был камень, а чувства иссохли и вымерли раз навсегда.
Лекарь велел его при себе в теплую ванну всадить, а аптекарь сейчас же скатал гуттаперчевую пилюлю и сам в рот ему всунул, а потом оба вместе взялись и положили
на перину и сверху шубой покрыли и оставили потеть, а чтобы ему никто не мешал, по всему
посольству приказ дан, чтобы никто чихать не смел.
И разве он не видал, что каждый раз перед визитом благоухающего и накрахмаленного Павла Эдуардовича, какого-то балбеса при каком-то
посольстве, с которым мама, в подражание модным петербургским прогулкам
на Стрелку, ездила
на Днепр глядеть
на то, как закатывается солнце
на другой стороне реки, в Черниговской губернии, — разве он не видел, как ходила мамина грудь и как рдели ее щеки под пудрой, разве он не улавливал в эти моменты много нового и странного, разве он не слышал ее голос, совсем чужой голос, как бы актерский, нервно прерывающийся, беспощадно злой к семейным и прислуге и вдруг нежный, как бархат, как зеленый луг под солнцем, когда приходил Павел Эдуардович.
Он не без некоторого стыда понимал теперь, что многое в этом очаровании было почерпнуто из чтения французских плохих романов, в которых неизменно описывается, как Густав и Арман, приехав
на бал в русское
посольство, проходили через вестибюль.
Питомец, поступавший
на службу в департамент полиции исполнительной, живший
на каких-нибудь злосчастных тысячу рублей и заказывавший платье у Клеменца, мог иметь очень мало общего с блестящим питомцем, одевавшимся у Сарра, мчавшимся по Невскому
на вороном рысаке и имевшим виды быть в непродолжительном времени attache при
посольстве в Париже.
Французы, присутствовавшие
на банкете, по-русски не понимали, и все обратились за разъяснением и переводом к сидевшему в центре стола секретарю нашего
посольства в Париже Нелидову.
Разбудил его веселый голос Хан-Магомы, возвращавшегося с Батою из своего
посольства. Хан-Магома тотчас же подсел к Хаджи-Мурату и стал рассказывать, как солдаты встретили их и проводили к самому князю, как он говорил с самим князем, как князь радовался и обещал утром встретить их там, где русские будут рубить лес, за Мичиком,
на Шалинской поляне. Бата перебивал речь своего сотоварища, вставляя свои подробности.
Это был 1883 год — вторая половина апреля. Москва почти
на военном положении, обыски, аресты — готовятся к коронации Александра III, которая назначена
на 14 мая. Гостиницы переполняются всевозможными приезжими, частные дома и квартиры снимаются под разные
посольства и депутации.
Тут были даже государственные люди, дипломаты, тузы с европейскими именами, мужи совета и разума, воображающие, что золотая булла издана папой и что английский"роог-tax"есть налог
на бедных; тут были, наконец, и рьяные, но застенчивые поклонники камелий, светские молодые львы с превосходнейшими проборами
на затылках, с прекраснейшими висячими бакенбардами, одетые в настоящие лондонские костюмы, молодые львы, которым, казалось, ничего не мешало быть такими же пошляками, как и пресловутый французский говорун; но нет! не в ходу, знать, у нас родное, — и графиня Ш., известная законодательница мод и гран-жанра, прозванная злыми языками"Царицей ос"и"Медузою в чепце", предпочитала, в отсутствии говоруна, обращаться к тут же вертевшимся итальянцам, молдаванцам, американским"спиритам", бойким секретарям иностранных
посольств немчикам с женоподобною, но уже осторожною физиономией и т. п.
Если б я был
на твоем месте, то подсел бы к какому-нибудь советнику
посольства, стал бы ему подличать и преуниженно попросил бы наконец: поместить меня при первой вакансии супрефектом в Тобольск или Иркутск.
Назначение его начальником «великого
посольства» в 1697 году показывает, до какой степени полагался
на него царь.
Но
на самом деле русский двор требовал от шведского короля объяснений, зачем Дальберг не оказал должных почестей царю московскому, бывшему в великом
посольстве.
Едва только Антон Прокофьевич появился в дверях, как в то же мгновение был обступлен всеми. Антон Прокофьевич
на все вопросы закричал одним решительным словом: «Не будет». Едва только он это произнес, и уже град выговоров, браней, а может быть, и щелчков, готовился посыпаться
на его голову за неудачу
посольства, как вдруг дверь отворилась и — вошел Иван Никифорович.
— Так как я целых два дня был убежден, что придется, может быть, отправиться по нашему делу
на минутку в Рим, то и пошел в канцелярию
посольства святейшего отца в Париже, чтоб визировать паспорт.
Не в первый раз султану
Австрийским мы обязаны
посольством.
При Федоре, покойном государе,
Мы учинили с вами договор:
От турок вам помочь казною нашей,
С тем чтобы вы взвели Максимильяна,
Рудольфа брата,
на литовский трон.
Вы приняли исправно наши деньги,
Но, под рукой, с Литвою сговорились —
И Жигимонта свейского признали,
Врага Руси, литовским королем!
Его пример подействовал; два журналиста, в качестве литераторов, почли обязанностию написать каждый по теме; секретарь неаполитанского
посольства и молодой <человек>, недавно возвратившихся из путешествия, бредя о Флоренции, положили в урну свои свернутые бумажки; наконец, одна некрасивая девица, по приказанию своей матери, со слезами
на глазах написала несколько строк по-италиянски, и покраснев по уши, отдала их импровизатору, между тем как дамы смотрели
на нее молча, с едва заметной усмешкою.
Надо ли говорить, что у Меня уже есть племянник? У каждого американца в Европе есть племянник, и Мой не хуже других. Его также зовут Вандергудом, он служит в каком-то
посольстве, очень приличен, и его плешивое темя так напомажено, что мой поцелуй мог бы стать целым завтраком, если бы я любил пахучее сало. Но надо кое-чем и жертвовать, и особенно обонянием. Мне поцелуй не стоит ни цента, а молодому человеку он открыл широкий кредит
на новые духи и мыло.
Это случилось уже через две-три недели после моего приезда. Мне понадобилось засвидетельствовать две доверенности
на имя моего тогдашнего приятеля князя А.И.Урусова для получения за меня поспектакльной платы из конторы московских театров. И вот я по указаниям знакомых испанцев отыскал наше
посольство, вошел во двор и увидал в нем бородатого, плотного мужчину, сидевшего под навесом еще с кем-то.
Палтусову подал руку худой блондин в длиннейшем пальто с котиковым воротником. Его прыщавое чопорное лицо в золотом pince-nez, бритое, с рыжеватыми усами, смотрело
на Палтусова, приторно улыбаясь… Сестру он напоминал разве с носа. Такого вида молодых людей Палтусов встречал только в русских
посольствах за границей да за абсентом Café Riche
на Итальянском бульваре. «Разновидность Виктора Станицына», — определил он.
Это не устрашило новгородцев, они надеялись
на собственные свои силы и
на мужество всегда могучих сынов св. Софии, как называли они себя, продолжали своевольничать и не пускали
на вече никого из московских сановников. В это время король польский прислал в Новгород послом своего воеводу, князя Михаила Оленьковича, и с ним прибыло много литовских витязей и попов. Зачем было прислано это
посольство, долго никто не знал, тем более что смерть новгородского владыки Ионы отвлекла внимание заезжих гостей.
Это не устрашило новгородцев, они надеялись
на собственные свои силы и
на мужество всегда могучих сынов святой Софии, как называли они себя, продолжали своевольничать и не пускали
на вече никого из московских сановников. В это время король польский прислал в Новгород послом своего воеводу, князя Михаила Оленьковича, и с ним прибыло много литовских витязей. Зачем было прислано это
посольство, долго никто не знал, тем более, что смерть новгородского владыки Ионы отвлекла внимание от заезжих гостей.
— Приехал я
на счет
посольства в Россию без гроша денег.
В таком положении были дела графа Свенторжецкого, когда прибыло
посольство мальтийских рыцарей, а с ним и Владислав Родзевич, с которым граф познакомился в Риме, в период самого разгара траты русских денег, и сошелся
на дружескую ногу.
Я была
на маленьком вечере у Порошиных. Было недурно: секретарь
посольства был, наш русский, откуда-то, чуть ли не из Рио-Жанейро, два, три лицеиста, ну, разумеется,"le beau brun" [красивый брюнет (фр.).]. В маленькой гостиной сидели мы в кружке. Поль Поганцев вертелся и представлял нам, как жандарм осаживает лошадь
на гулянье. Мы все хохотали.
Архиепископ Феофил, с священниками семи церквей и с прочими сановными мужами, поехали
на поклон и просьбу к великому князю по общему приговору народа, но когда
посольство это вернулось назад без успеха, волнения в городе еще более усилились.
«Непонимающие» мужчины были другого мнения, они стояли
на почве законности и не допускали ошибки в таком важном учреждении, как русское
посольство в Константинополе.
Государь принял
посольство, облаченный в порфиру, с короною
на голове, по тогдашнему церемониалу, установленному для торжественных аудиенций, даваемых иностранным послам.
Рассказывали, что после нескольких лет безумной жизни с переменными обожателями (маркиз или, по другой редакции, оперный певец, вскоре был тоже отставлен), Зинаида Павловна, обобрав изрядно напоследок сына одного московского миллионера и пожуировав еще года два
на денежки этого «московского саврасика», возвращенного с помощью русского
посольства из «угарного» Парижа в отцовский дом в Замоскворечье, с оставшимися крохами, но со множеством сундуков и баулов, наполненных парижскими туалетами, благополучно возвратилась в свой родной город Т.
С таким же, если не с еще большим нетерпением ждали возвращения Ермакова
посольства в хоромах строгановских. Семен Иоаникиевич и его племянники, каждый в отдельности, скрывали друг от друга беспокойство об исходе
посольства. Доходившие из Москвы «
на конец России» вести рисовали царя Иоанна Васильевича человеком минуты, под впечатлением которой он и жалует, и карает.
Куафер, удивленный, пристально посмотрел
на него и прошел дальше. Но фамилия его была произнесена, да к его несчастию, еще в присутствии нескольких чиновников из русского
посольства, которым известно было, что Савин разыскивается русскими властями и уже три раза бежал из-под ареста за границей.
В Вене он остановился в «Hotel Imperial»
на Ринге и, переодевшись и позавтракав, отправился сделать визиты двум знакомым, служащим в русском
посольстве, товарищам по службе его старшего брата.
Со всех концов столицы и стар, и мал собрались поглазеть
на невиданное зрелище: прибытие во дворец чрезвычайного
посольства гросмейстера мальтийского ордена.
Архиепископ Феофил со священниками семи церквей и с прочими сановными мужами поехали
на поклон и просьбу к великому князю по общему приговору народа, но когда
посольство это вернулось назад без успеха, волнения в городе еще более усилились.
Собрался совет и
на нем положили, чтобы архипастырь остался блюсти столицу, в которой господствовало необычное смятение: все дела пресеклись, суды, приказы, лавки и караульни опустели. Ударить челом царю и «плакаться» избрано было
посольство, в числе которого поехал в Александровскую слободу и князь Никита Прозоровский.
Вы помните, что Мамон брал у дворянина из немецкого
посольства уроки, как биться
на мечах.
Сопровождаемый императорским комиссаром, обер-церемониймейстером и секретарем
посольства, предшествуемый тремя рыцарями, несшими
на златотканных подушках часть десницы Иоанна Крестителя — мощи, хранившиеся в Ла-Валетте, — крест Ла-Валетта и несколько других крестов для царской фамилии, кольчугу для императора, изготовленную
на Мальте.
Но в тот самый момент, когда Герман Лесток вышел из французского
посольства, сообщив Шетарди о согласии
на назначенный им срок цесаревны, в Петербурге было получено известие, что граф Левенгаупт, командовавший шведскими войсками, двинулся вперед и вследствие этого гвардейские полки получили приказание быть наготове к немедленному выступлению.
Полиция работала в течение нескольких месяцев, были исписаны груды бумаги, сообщены во все города России приметы «бежавшей из родительского дома, — как значилось в официальных бумагах тайного советника девицы Зинаиды Владимировны Похвисневой, — 20 лет от роду»; вошли даже в сношение по этому поводу с русскими
посольствами за границей, но несмотря
на все эти принятые меры, розыски были совершенно безуспешны.
На третий день после этого церемониального въезда в Петербург,
посольство имело торжественную аудиенцию у государя в Зимнем дворце.
Но, оставаясь русским, он мог скорее навлечь
на себя неприятность и, случись что-нибудь, ему пришлось бы обращаться к русским консулам или в
посольство, а там прежде всего спросят его, где его паспорт и откуда он был ему выдан при выезде из России за границу.
По дороге в Москву Ермак Тимофеевич, конечно, поручил Ивану Кольцу заехать к Строгановым, вручив ему две грамотки: одну к Семену Иоаникиевичу, а другую к Ксении Яковлевне, где он делился с ними своею радостью, сообщая, что посылает
посольство к батюшке-царю бить челом «новым царством», что твердо уверен в царском прощении и только живет надеждой
на единственную заманчивую для него награду — брак с его дорогой лапушкой, голубкой сизой Ксенией Яковлевной.
В исходе первого часа ночи
на 25 ноября перед домом французского
посольства остановились сани. В них сидели Елизавета Петровна, закутанная в шубу, Воронцов, Лесток, Шварц. Семеро гренадер конвоировали экипаж.
На челобитье Семена Аникича с племянниками о Ермаке пришел незадолго до прибытия Ивана Кольца с
посольством грозный царев ответ. Собственно, это даже не был ответ
на челобитье, которое, видимо, было оставлено втуне.
Когда об этом узнали
на Мальте, то для изъявления государю благодарности и было снаряжено упомянутое нами чрезвычайное
посольство, с графом Джулио Литта во главе.
Между тем в доме
посольства люди были вооружены, пистолеты заряжены и компрометирующие бумаги были сожжены.
Посольство готовилось выдержать осаду, но никто не дерзнул посягнуть
на посланника.