Неточные совпадения
Несмотря
на крики китайца, несмотря
на огонь, дикие свиньи прямо шли к
кукурузе.
Когда заря потухла
на небе, китаец сбегал к
кукурузе и зажег около нее огонь.
Я не понял его и подумал, что китайцы загоняют своих свиней
на ночь. Дерсу возражал. Он говорил, что, пока не убрана
кукуруза и не собраны овощи с огородов, никто свиней из загонов не выпускает.
К рассвету он, по-видимому, устал. Тогда я забылся крепким сном. В 9 часов я проснулся и спросил про кабанов. После нашего ухода кабаны все-таки пришли
на пашню и потравили остальную
кукурузу начисто. Китаец был очень опечален. Мы взяли с собой только одного кабана, а остальных бросили
на месте.
Было знойно и тихо. В огороде качались желтые подсолнухи. К ним, жужжа, липли пчелы.
На кольях старого тына чернели опрокинутые горшки, жесткие листья
кукурузы шелестели брюзгливо и сухо. Старые глаза озирались с наивным удивлением: что это тут кругом? Куда девались панцырные товарищи, пан Холевинский, его хоругвь, прежняя шляхта?..
Засели мы в
кукурузе на две ночи.
Тотчас же раздался выстрел. Увидев, что Лаевский стоит
на месте, а не упал, все посмотрели в ту сторону, откуда послышался крик, и увидели дьякона. Он, бледный, с мокрыми, прилипшими ко лбу и к щекам волосами, весь мокрый и грязный, стоял
на том берегу в
кукурузе, как-то странно улыбался и махал мокрой шляпой. Шешковский засмеялся от радости, заплакал и отошел в сторону…
Они пошли дальше вверх по реке и скоро скрылись из виду. Кучер-татарин сел в коляску, склонил голову
на плечо и заснул. Подождав минут десять, дьякон вышел из сушильни и, снявши черную шляпу, чтобы его не заметили, приседая и оглядываясь, стал пробираться по берегу меж кустами и полосами
кукурузы; с деревьев и с кустов сыпались
на него крупные капли, трава и
кукуруза были мокры.
Отъехав шагов пятьсот от духана, экипажи остановились. Самойленко выбрал небольшой лужок,
на котором были разбросаны камни, удобные для сидения, и лежало дерево, поваленное бурей, с вывороченным мохнатым корнем и с высохшими желтыми иглами. Тут через речку был перекинут жидкий бревенчатый мост, и
на другом берегу, как раз напротив,
на четырех невысоких сваях стоял сарайчик, сушильня для
кукурузы, напоминавшая сказочную избушку
на курьих ножках; от ее двери вниз спускалась лесенка.
Кончились запасы — идут, куда понесут ноги:
на ближайший хутор, в деревню, в лимонадную лавочку
на 9-ю или
на 5-ю версту Балаклавского шоссе. Сядут в кружок среди колючих ожинков
кукурузы, хозяин вынесет вина прямо в большом расширяющемся кверху эмалированном ведре с железной дужкой, по которой ходит деревянная муфточка, — а ведро полно верхом. Пьют чашками, учтиво, с пожеланиями и непременно — чтобы все разом. Один подымает чашку и скажет: «стани-ясо», а другие отвечают: «си-ийя».
Трудные переходы, пыль, жара, усталость, сбитые до крови ноги, коротенькие отдыхи днем, мертвый сон ночью, ненавистный рожок, будящий чуть свет. И всё поля, поля, не похожие
на родные, покрытые высокою зеленою, громко шелестящею длинными шелковистыми листьями
кукурузой или тучной пшеницей, уже начинавшей кое-где желтеть.
Вступали мы к ним со всем русским радушием, потому что молдаване все православные, но страна их нам с первого же впечатления не понравилась: низменность,
кукуруза, арбузы и земляные груши прекрасные, но климат нездоровый. Очень многие у нас еще
на походе переболели, а к тому же ни приветливости, ни благодарности нигде не встречаем.
Все ее занятие в том состояло, что, бывало, какую-то любимую свою маленькую курочку с сережками у себя
на коленях лущеной
кукурузой кормит.
Горы и скалы, пастбища и поля, засеянные
кукурузой, замелькали перед нами. Мы ехали по долине Куры и любовались ее плавным течением. Изредка
на пути попадались нам развалины крепости и замков.
Люди считали мать Беко колдуньей. Она никуда не выходила из своего жилища, точно боялась солнечного света. Зато к ней охотно шли темные, наивные жители бедного квартала. Она гадала им
на картах, зернах
кукурузы и кофейной гуще.
«Акафист
Кукурузе» начинался так: «Бысть послан комиссар (помощник эконома)
на базар рыбы купити, узрев же тя
кукурузу сущу возпи гласом велиим и рече: „Радуйся, кукурузо, пище презельная и пресладкая, радуйся, кукурузо, пище ядомая и николи же изъядаемая, радуйся, кукурузо, отцом ректором николи же зримая, радуйся, и инспектором николи же ядомая“ и т. д.
Впрочем, эти полезные деятельницы, помнится, названы в одном из вариантов «акафиста матери
кукурузе», который был сложен студентами Киевской духовной академии, как протест против дурного стола и ежедневного почти появления
на нем
кукурузы в пору ее созревания.