Неточные совпадения
Трудно было дышать в зараженном воздухе; стали опасаться, чтоб к голоду не присоединилась еще чума, и для предотвращения зла, сейчас же составили комиссию, написали проект об устройстве временной
больницы на десять кроватей, нащипали корпии и послали во все места по рапорту.
— Если вы хотите взглянуть
на больницу и не устали, то это недалеко. Пойдемте, — сказал он, заглянув ей в лицо, чтоб убедиться, что ей точно было не скучно.
— C’est devenu tellement commun les écoles, [Школы стали слишком обычным делом,] — сказал Вронский. — Вы понимаете, не от этого, но так, я увлекся. Так сюда надо в
больницу, — обратился он к Дарье Александровне, указывая
на боковой выход из аллеи.
Несмотря
на огромные деньги, которых ему стоила
больница, машины, выписанные из Швейцарии коровы и многое другое, он был уверен, что он не расстраивал, а увеличивал свое состояние.
— Как не может быть? — продолжал Раскольников с жесткой усмешкой, — не застрахованы же вы? Тогда что с ними станется?
На улицу всею гурьбой пойдут, она будет кашлять и просить и об стену где-нибудь головой стучать, как сегодня, а дети плакать… А там упадет, в часть свезут, в
больницу, умрет, а дети…
«Недели через три
на седьмую версту, [
На седьмой версте от Петербурга, в Удельной, находилась известная
больница для умалишенных.] милости просим! Я, кажется, сам там буду, если еще хуже не будет», — бормотал он про себя.
Сотни, тысячи, может быть, существований, направленных
на дорогу; десятки семейств, спасенных от нищеты, от разложения, от гибели, от разврата, от венерических
больниц, — и все это
на ее деньги.
— Представьте, он — спит! — сказала она, пожимая плечами. — Хотел переодеться, но свалился
на кушетку и — уснул, точно кот. Вы, пожалуйста; не думайте, что это от неуважения к вам! Просто: он всю ночь играл в карты, явился домой в десять утра, пьяный, хотел лечь спать, но вспомнил про вас, звонил в гостиницу, к вам, в
больницу… затем отправился
на кладбище.
— Люблю дьякона — умный. Храбрый. Жалко его. Третьего дня он сына отвез в
больницу и знает, что из
больницы повезет его только
на кладбище. А он его любит, дьякон. Видел я сына… Весьма пламенный юноша. Вероятно, таков был Сен-Жюст.
— Туробоев убит… ранен, в
больнице,
на Страстном. Необходимо защищаться — как же иначе? Надо устраивать санитарные пункты! Много раненых, убитых. Послушайте, — вы тоже должны санитарный пункт! Конечно, будет восстание… Эсеры
на Прохоровской мануфактуре…
В приемной Петровской
больницы на Клима жадно бросился Лютов, растрепанный, измятый, с воспаленными глазами, в бурых пятнах
на изломанном гримасами лице.
В
больнице, когда выносили гроб, он взглянул
на лицо Варвары, и теперь оно как бы плавало пред его глазами, серенькое, остроносое, с поджатыми губами, — они поджаты криво и оставляют открытой щелочку в левой стороне рта, в щелочке торчит золотая коронка нижнего резца. Так Варвара кривила губы всегда во время ссор, вскрикивая...
Пили чай со сливками, с сухарями и, легко переходя с темы
на тему, говорили о книгах, театре, общих знакомых. Никонова сообщила: Любаша переведена из
больницы в камеру, ожидает, что ее скоро вышлют. Самгин заметил: о партийцах, о революционной работе она говорит сдержанно, неохотно.
Клим подумал: нового в ее улыбке только то, что она легкая и быстрая. Эта женщина раздражала его. Почему она работает
на революцию, и что может делать такая незаметная, бездарная? Она должна бы служить сиделкой в
больнице или обучать детей грамоте где-нибудь в глухом селе. Помолчав, он стал рассказывать ей, как мужики поднимали колокол, как они разграбили хлебный магазин. Говорил насмешливо и с намерением обидеть ее. Вторя его словам, холодно кипел дождь.
Клим Иванович Самгин признал себя обязанным поехать в
больницу, но
на улице решил пройтись пешком.
— У Сомовой. За год перед этим я ее встретил у одной теософки, есть такая глупенькая, тощая и тщеславная бабенка, очень богата и влиятельна в некоторых кругах. И вот пришлось встретиться в камере «Крестов», — она подала жалобу
на грубое обращение и
на отказ поместить ее в
больницу.
Пред весною исчез Миша, как раз в те дни, когда для него накопилось много работы, и после того, как Самгин почти примирился с его существованием. Разозлясь, Самгин решил, что у него есть достаточно веский повод отказаться от услуг юноши. Но утром
на четвертый день позвонил доктор городской
больницы и сообщил, что больной Михаил Локтев просит Самгина посетить его. Самгин не успел спросить, чем болен Миша, — доктор повесил трубку; но приехав в
больницу, Клим сначала пошел к доктору.
Ногайцев старался утешать, а приват-доцент Пыльников усиливал тревогу. Он служил
на фронте цензором солдатской корреспонденции, приехал для операции аппендикса, с месяц лежал в
больнице, сильно похудел, оброс благочестивой светлой бородкой, мягкое лицо его подсохло, отвердело, глаза открылись шире, и в них застыло нечто постное, унылое. Когда он молчал, он сжимал челюсти, и борода его около ушей непрерывно, неприятно шевелилась, но молчал он мало, предпочитая говорить.
— Ужасающе запущено все! Бедная Анфимьевна! Все-таки умерла. Хотя это — лучше для нее. Она такая дряхлая стала. И упрямая. Было бы тяжело держать ее дома, а отправлять в
больницу — неловко. Пойду взглянуть
на нее.
Самгин взглянул в неряшливую серую бороду
на бледном, отечном лице и сказал, что не имеет времени, просит зайти в приемные часы. Человек ткнул пальцем в свою шапку и пошел к дверям
больницы, а Самгин — домой, определив, что у этого человека, вероятно, мелкое уголовное дело. Человек явился к нему ровно в четыре часа, заставив Самгина подумать...
— Петровна у меня вместо матери, любит меня, точно кошку. Очень умная и революционерка, — вам смешно? Однако это верно: терпеть не может богатых, царя, князей, попов. Она тоже монастырская, была послушницей, но накануне пострига у нее случился роман и выгнали ее из монастыря. Работала сиделкой в
больнице, была санитаркой
на японской войне, там получила медаль за спасение офицеров из горящего барака. Вы думаете, сколько ей лет — шестьдесят? А ей только сорок три года. Вот как живут!
До вечера они объехали, обегали десяток
больниц, дважды возвращались к железному кулачку замка
на двери кухни Хрисанфа. Было уже темно, когда Клим, вполголоса, предложил съездить
на кладбище.
— В
больницу ты, Лиза, не пойдешь! — кричал доктор, размахивая платком, и, увидав Самгина, махнул платком
на него: — Вот он со мной пойдет…
В 1928 году
больница для бедных, помещающаяся
на одной из лондонских окраин, огласилась дикими воплями: кричал от страшной боли только что привезенный старик, грязный, скверно одетый человек с истощенным лицом. Он сломал ногу, оступившись
на черной лестнице темного притона.
Заболеет ли кто-нибудь из людей — Татьяна Марковна вставала даже ночью, посылала ему спирту, мази, но отсылала
на другой день в
больницу, а больше к Меланхолихе, доктора же не звала. Между тем чуть у которой-нибудь внучки язычок зачешется или брюшко немного вспучит, Кирюшка или Влас скакали, болтая локтями и ногами
на неоседланной лошади, в город, за доктором.
— Ну да, так я и знал, народные предрассудки: «лягу, дескать, да, чего доброго, уж и не встану» — вот чего очень часто боятся в народе и предпочитают лучше проходить болезнь
на ногах, чем лечь в
больницу. А вас, Макар Иванович, просто тоска берет, тоска по волюшке да по большой дорожке — вот и вся болезнь; отвыкли подолгу
на месте жить. Ведь вы — так называемый странник? Ну, а бродяжество в нашем народе почти обращается в страсть. Это я не раз заметил за народом. Наш народ — бродяга по преимуществу.
Так и было вплоть, пока не сломался совсем
на работе; починить нельзя было; умер в
больнице.
Бесконечное страдание и сострадание были в лице ее, когда она, восклицая, указывала
на несчастного. Он сидел в кресле, закрыв лицо руками. И она была права: это был человек в белой горячке и безответственный; и, может быть, еще три дня тому уже безответственный. Его в то же утро положили в
больницу, а к вечеру у него уже было воспаление в мозгу.
Еще я видел
больницу, острог, казенные хлебные магазины; потом проехал мимо базара с пестрой толпой якутов и якуток. Много и русского и нерусского, что со временем будет тоже русское. Скоро я уже сидел
на квартире в своей комнате за обедом.
Кончились выборы: предводитель берет лист бумаги и говорит: «Заключимте, милостивые государи, наши заседания посильным пожертвованием в пользу бедных нашей губернии да
на школы,
на больницы», — и пишет двести, триста рублей.
— Ну, а насчет
больницы, — вдруг сказала она, взглянув
на него своим косым взглядом, — если вы хотите, я пойду и вина тоже не буду пить…
— Совесть же моя требует жертвы своей свободой для искупления моего греха, и решение мое жениться
на ней, хотя и фиктивным браком, и пойти за ней, куда бы ее ни послали, остается неизменным», с злым упрямством сказал он себе и, выйдя из
больницы, решительным шагом направился к большим воротам острога.
Чувство это было то самое простое чувство жалости и умиления, которое он испытал в первый раз
на свидании с нею в тюрьме и потом, с новой силой, после
больницы, когда он, поборов свое отвращение, простил ее за воображаемую историю с фельдшером (несправедливость которой разъяснилась потом); это было то же самое чувство, но только с тою разницею, что тогда оно было временно, теперь же оно стало постоянным.
Затихшее было жестокое чувство оскорбленной гордости поднялось в нем с новой силой, как только она упомянула о
больнице. «Он, человек света, за которого за счастье сочла бы выдти всякая девушка высшего круга, предложил себя мужем этой женщине, и она не могла подождать и завела шашни с фельдшером», думал он, с ненавистью глядя
на нее.
На другой день после посещения Масленникова Нехлюдов получил от него
на толстой глянцовитой с гербом и печатями бумаге письмо великолепным твердым почерком о том, что он написал о переводе Масловой в
больницу врачу, и что, по всей вероятности, желание его будет исполнено. Было подписано: «любящий тебя старший товарищ», и под подписью «Масленников» был сделан удивительно искусный, большой и твердый росчерк.
Так прожила Маслова семь лет. За это время она переменила два дома и один раз была в
больнице.
На седьмом году ее пребывания в доме терпимости и
на восьмом году после первого падения, когда ей было 26 лет, с ней случилось то, за что ее посадили в острог и теперь вели
на суд, после шести месяцев пребывания в тюрьме с убийцами и воровками.
— Здравствуйте пожалуйста, — сказал Иван Петрович, встречая его
на крыльце. — Очень, очень рад видеть такого приятного гостя. Пойдемте, я представлю вас своей благоверной. Я говорю ему, Верочка, — продолжал он, представляя доктора жене, — я ему говорю, что он не имеет никакого римского права сидеть у себя в
больнице, он должен отдавать свой досуг обществу. Не правда ли, душенька?
Доктор Герценштубе и встретившийся Ивану Федоровичу в
больнице врач Варвинский
на настойчивые вопросы Ивана Федоровича твердо отвечали, что падучая болезнь Смердякова несомненна, и даже удивились вопросу: «Не притворялся ли он в день катастрофы?» Они дали ему понять, что припадок этот был даже необыкновенный, продолжался и повторялся несколько дней, так что жизнь пациента была в решительной опасности, и что только теперь, после принятых мер, можно уже сказать утвердительно, что больной останется в живых, хотя очень возможно (прибавил доктор Герценштубе), что рассудок его останется отчасти расстроен «если не
на всю жизнь, то
на довольно продолжительное время».
— Красный-то лучше, а в белом
на больницу похоже, — сентенциозно заметил он. — Ну что там у тебя? Что твой старец?
На второй день после решения суда он заболел нервною лихорадкой и был отправлен в городскую нашу
больницу, в арестантское отделение.
— Никак нет-с.
На другой же день, наутро, до
больницы еще, ударила настоящая, и столь сильная, что уже много лет таковой не бывало. Два дня был в совершенном беспамятстве.
Больница эта состояла из бывшего господского флигеля; устроила ее сама помещица, то есть велела прибить над дверью голубую доску с надписью белыми буквами: «Красногорская
больница», и сама вручила Капитону красивый альбом для записывания имен больных.
На первом листке этого альбома один из лизоблюдов и прислужников благодетельной помещицы начертал следующие стишки...
И во всей России — от Берингова пролива до Таурогена — людей пытают; там, где опасно пытать розгами, пытают нестерпимым жаром, жаждой, соленой пищей; в Москве полиция ставила какого-то подсудимого босого, градусов в десять мороза,
на чугунный пол — он занемог и умер в
больнице, бывшей под начальством князя Мещерского, рассказывавшего с негодованием об этом.
Он никогда не бывал дома. Он заезжал в день две четверки здоровых лошадей: одну утром, одну после обеда. Сверх сената, который он никогда не забывал, опекунского совета, в котором бывал два раза в неделю, сверх
больницы и института, он не пропускал почти ни один французский спектакль и ездил раза три в неделю в Английский клуб. Скучать ему было некогда, он всегда был занят, рассеян, он все ехал куда-нибудь, и жизнь его легко катилась
на рессорах по миру оберток и переплетов.
Утром один студент политического отделения почувствовал дурноту,
на другой день он умер в университетской
больнице. Мы бросились смотреть его тело. Он исхудал, как в длинную болезнь, глаза ввалились, черты были искажены; возле него лежал сторож, занемогший в ночь.
В канцелярии, в углу, кто-то лежал
на стульях и стонал; я посмотрел — молодой человек красивой наружности и чисто одетый, он харкал кровью и охал; частный лекарь советовал пораньше утром отправить его в
больницу.
Гааз жил в
больнице. Приходит к нему перед обедом какой-то больной посоветоваться. Гааз осмотрел его и пошел в кабинет что-то прописать. Возвратившись, он не нашел ни больного, ни серебряных приборов, лежавших
на столе. Гааз позвал сторожа и спросил, не входил ли кто, кроме больного? Сторож смекнул дело, бросился вон и через минуту возвратился с ложками и пациентом, которого он остановил с помощию другого больничного солдата. Мошенник бросился в ноги доктору и просил помилования. Гааз сконфузился.
Бедные работники оставались покинутыми
на произвол судьбы, в
больницах не было довольно кроватей, у полиции не было достаточно гробов, и в домах, битком набитых разными семьями, тела оставались дня по два во внутренних комнатах.
Самая мысль учреждения
больниц, богаделен и воспитательных домов
на доли процентов, которые ссудные банки получают от оборотов капиталами, замечательно умна.
В несколько дней было открыто двадцать
больниц, они не стоили правительству ни копейки, все было сделано
на пожертвованные деньги.