Неточные совпадения
В лесу,
на холме, он выбрал
место, откуда хорошо видны были все дачи, берег реки, мельница, дорога в небольшое село Никоново, расположенное недалеко от Варавкиных дач, сел
на песок под березами и развернул книжку Брюнетьера «Символисты и декаденты». Но читать мешало солнце, а еще более — необходимость видеть, что творится там, внизу.
В одном
месте на песке идет борьба, как в цирке, в другом покрывают крышу барака зелеными ветвями, вдали, почти
на опушке леса, разбирают барак, построенный из круглых жердей.
Деревяшка мужика углубилась в
песок, он стоял избочась, держался крепкой, корявой рукою за обломок сучка ветлы, дергал плечом, вытаскивая деревяшку из
песка, переставлял ее
на другое
место, она снова уходила в сыпучую почву, и снова мужик изгибался набок.
В сотне шагов от Самгина насыпь разрезана рекой, река перекрыта железной клеткой моста, из-под него быстро вытекает река, сверкая, точно ртуть, река не широкая, болотистая, один ее берег густо зарос камышом, осокой,
на другом размыт
песок, и
на всем видимом протяжении берега моются, ходят и плавают в воде солдаты, моют лошадей, в трех
местах — ловят рыбу бреднем, натирают груди, ноги, спины друг другу теплым, жирным илом реки.
— Пойдемте туда! — говорила она, указывая какой-нибудь бугор, и едва доходили они туда, она тащила его в другое
место или взглянуть с какой-нибудь высоты
на круто заворотившуюся излучину Волги, или шла по
песку, где вязли ноги, чтоб подойти поближе к воде.
На прощанье он сказал нам, что мы теперь видели полный образчик колонии. «Вся она такая: те же
пески,
местами болота, кусты и крупные травы».
Река Угрюмая течет в широтном направлении. Узкая долина ее покрыта густым хвойно-смешанным лесом. Следы разрушительного действия воды видны
на каждом шагу. Лежащие
на земле деревья, занесенные галькой и
песком, служат запрудами, пока какое-нибудь новое большое наводнение не перенесет их в другое
место.
Через 2 часа темное небо начало синеть. Можно было уже рассмотреть противоположный берег и бурелом
на реке, нанесенный водою. Мы пошли
на то
место, где видели зверя.
На песке около воды были ясно видны отпечатки большой кошачьей лапы. Очевидно, тигр долго бродил около бивака с намерением чем-нибудь поживиться, но собаки почуяли его и забились в палатку.
«Да, а потом? Будут все смотреть — голова разбитая, лицо разбитое, в крови, в грязи… Нет, если бы можно было
на это
место посыпать чистого
песку, — здесь и песок-то все грязный… нет, самого белого, самого чистого… вот бы хорошо было. И лицо бы осталось не разбитое, чистое, не пугало бы никого.
Шумела молодая рощица и, наверное, дождалась бы Советской власти, но вдруг в один прекрасный день — ни рощи, ни решетки, а булыжная мостовая пылит
на ее
месте желтым
песком. Как? Кто? Что? — недоумевала Москва. Слухи разные — одно только верно, что Хомяков отдал приказание срубить деревья и замостить переулок и в этот же день уехал за границу. Рассказывали, что он действительно испугался высылки из Москвы; говорили, что родственники просили его не срамить их фамилию.
— А как вы думаете относительно сибирской рыбы? У меня уже арендованы
пески на Оби в трех
местах. Тоже дело хорошее и верное. Не хотите? Ну, тогда у меня есть пять золотых приисков в оренбургских казачьих землях… Тут уж дело вернее смерти. И это не нравится? Тогда, хотите, получим концессию
на устройство подъездного пути от строящейся Уральской железной дороги в Заполье? Через пять лет вы не узнали бы своего Заполья: и банки, и гимназия, и театр, и фабрики кругом. Только нужны люди и деньги.
Тогда они делили лапти, отдавая нам половину, и — начинался бой. Обыкновенно они выстраивались
на открытом
месте, мы, с визгом, носились вокруг их, швыряя лаптями, они тоже выли и оглушительно хохотали, когда кто-нибудь из нас
на бегу зарывался головою в
песок, сбитый лаптем, ловко брошенным под ноги.
На практике бессрочный, приговоренный к работам в рудниках, сидел без дела в тюрьме, приговоренный к четырехлетней каторге
на заводах работал в руднике, а в тобольской каторжной тюрьме арестанты занимались переноскою с одного
места на другое ядер, пересыпкой
песка и т. п.
Иногда ручей бежит по открытому
месту, по
песку и мелкой гальке, извиваясь по ровному лугу или долочку. Он уже не так чист и прозрачен — ветер наносит пыль и всякий сор
на его поверхность; не так и холоден — солнечные лучи прогревают сквозь его мелкую воду. Но случается, что такой ручей поникает, то есть уходит в землю, и, пробежав полверсты или версту, иногда гораздо более, появляется снова
на поверхность, и струя его, процеженная и охлажденная землей, катится опять, хотя и ненадолго, чистою и холодною.
Только под доменной печью, где нарочно для него был сделан выпуск, он долго и внимательно следил за выплывавшей из отверстия печи огненной массой расплавленного чугуна, которая красными ручейками расходилась по чугунным и вырытым в
песке формам, время от времени, когда
на пути попадалось сырое
место или какая-нибудь щепочка, вскидывая кверху сноп ослепительно ярких искр.
Это река, доложу я вам, с позволения сказать-с; сегодня вот она здесь, а
на другой, сударь, год, в эвтом-то
месте уж
песок, и она во куда побегла.
Кругом всего дома был сделан из дикого камня тротуар, который в продолжение всей зимы расчищался от снега и засыпался
песком в тех видах, что за неимением в городе приличного
места для зимних прогулок генеральша с дочерью гуляла
на нем между двумя и четырьмя часами.
С.Я. Елпатьевский работал в самых опасных
местах — в притонах Канавина,
на пристанях, главным образом
на Песках, до отказа заселенных рабочим народом.
Но если б заставить его, например, переливать воду из одного ушата в другой, а из другого в первый, толочь
песок, перетаскивать кучу земли с одного
места на другое и обратно, — я думаю, арестант удавился бы через несколько дней или наделал бы тысячи преступлений, чтоб хоть умереть, да выйти из такого унижения, стыда и муки.
— Ч-чудак! Камень, говорит, а? А ты и камень сумей пожалеть, камень тоже своему
месту служит, камнем улицы мостят. Всякий материал жалеть надо, зря ничего не лежит. Что есть
песок? А и
на нем растут былинки…
Неподалёку от Кожемякина,
на песке, прикрытый дерюгой, лежал вверх лицом Тиунов, красная впадина
на месте правого глаза смотрела прямо в небо, левый был плотно и сердито прикрыт бровью, капли пота, как слёзы, обливали напряжённое лицо, он жевал губами, точно и во сне всё говорил.
Кругом болота, узкая песчаная полоса берега, и в море выдавалась огромная лагуна, заросшая камышом и кугой, обнесенная валами
песку со стороны моря, как бы краями чаши, такими высокими валами, что волны не поднимались выше их, а весь берег вправо и влево был низким
местом, ниже уровня моря, а дальше в непроходимых лесах,
на громадном пространстве
на север до реки Риона и далее до города Поти, были огромные озера-болота,
место зимовки перелетных птиц.
Тот, кому не случалось проезжать ими, с ужасом представляет себе непроницаемую глубину этих диких пустынь, сыпучие
пески, поросшие мхом и частым ельником непроходимые болота, мрачные поляны, устланные целыми поколениями исполинских сосен, которые породились, взросли и истлевали
на тех же самых
местах, где некогда возвышались их прежние, современные векам, прародители; одним словом, и в наше время многие воображают Муромские леса
Местами сосновый лес замыкает дорогу и так тесно сжимает ее, что нет ствола,
на котором бы оси колес не провели царапины или не положили дегтярного знака;
местами предстоит въезжать по самую ступицу в сыпучий
песок или, что еще хуже, приходится объезжать
на авось топкие
места на дне лощин.
Но привезли
песок, прошло и два, и четыре дня, и неделя, а
на месте будущего фундамента все еще зияла канава.
Что он под шумок что-то подстраивает и округляет: там переселеньице
на вертячие
пески устроит, в другом
месте коноплянички или капустнички оттянет, будто как испокон веку так владел.
— Ну-к
на песке и есть, не в другим
месте.
Я подъехал ближе, остановился; драгун начал опять трубить; звуки трубы сливались по-прежнему с воем ветра; а проклятый француз, как
на смех, не подымал головы и, остановясь
на одном
месте, принялся чертить штыком по
песку, вероятно, вензель какой-нибудь парижской красавицы.
По происхождению своему она была дочь экзекутора из какого-то присутственного
места, и без преувеличения можно сказать, что
на ворованные деньги от метел, от
песку, от дров была рождена, возращена и воспитана.
Он упал животом
на песок, схватил кота и Тетку и принялся обнимать их. Тетка, пока он тискал ее в своих объятиях, мельком оглядела тот мир, в который занесла ее судьба, и, пораженная его грандиозностью,
на минуту застыла от удивления и восторга, потом вырвалась из объятий хозяина и от остроты впечатления, как волчок, закружилась
на одном
месте. Новый мир был велик и полон яркого света; куда ни взглянешь, всюду, от пола до потолка, видны были одни только лица, лица, лица и больше ничего.
Я снова зарыл цепь в
песок и приметил
место, выложив
на берегу ряд камней, по касательной моему открытию линии, а потом перенес находку к себе, работая пять ночей.
Долго ждала красавица своего суженого; наконец вышла замуж за другого;
на первую ночь свадьбы явился призрак первого жениха и лег с новобрачными в постель; «она моя», говорил он — и слова его были ветер, гуляющий в пустом черепе; он прижал невесту к груди своей — где
на месте сердца у него была кровавая рана; призвали попа со крестом и святой водою; и выгнали опоздавшего гостя; и выходя он заплакал, но вместо слез
песок посыпался из открытых глаз его.
Никита ещё засветло уехал в лес; почти каждый день он привозит оттуда воза два перегноя, сваливая его
на месте, расчищенном для сада, он уже насадил берёз, клёна, рябины, черёмухи, а теперь копает в
песке глубокие ямы, забивая их перегноем, илом, глиной, — это для плодовых деревьев.
Скоро дождь и брызги волн смыли красное пятно
на том
месте, где лежал Челкаш, смыли следы Челкаша и следы молодого парня
на прибрежном
песке… И
на пустынном берегу моря не осталось ничего в воспоминание о маленькой драме, разыгравшейся между двумя людьми.
Песчаный и пустынный берег дрогнул от его крика, и намытые волнами моря желтые волны
песку точно всколыхнулись. Дрогнул и Челкаш. Вдруг Гаврила сорвался с своего
места, бросился к ногам Челкаша, обнял их своими руками и дернул к себе. Челкаш пошатнулся, грузно сел
на песок и, скрипнув зубами, резко взмахнул в воздухе своей длинной рукой, сжатой в кулак. Но он не успел ударить, остановленный стыдливым и просительным шепотом Гаврилы...
Через несколько дней
на месте прежней ухабистой и живописно терявшейся меж кустов тропки протянулась широкая мостовая, а еще недели через две она выступала
на зеленом фоне белою ровною полоской, утрамбованная щебнем и посыпанная белым
песком.
Часовню эту почти
на треть высоты заметало сором и
песком, кирпич ее
местами выломан во время драк и
на починку печей, и даже железный, когда-то золоченый, крест — согнут.
Потом пошел в шалаш и, остановясь перед углублением в
песке, вспомнил, что
на этом
месте он упал и что если б не упал он, то поймал бы сына.
Но тут игумен с
места встал,
Речь нечестивую прервал,
И негодуя все вокруг
На гордый вид и гордый дух,
Столь непреклонный пред судьбой,
Шептались грозно меж собой,
И слово пытка там и там
Вмиг пробежало по устам;
Но узник был невозмутим,
Бесчувственно внимал он им.
Так бурей брошен
на песокХудой, увязнувший челнок,
Лишенный весел и гребцов,
Недвижим ждет напор валов.
В самом деле
место тут каменистое. Белоснежным кварцевым
песком и разноцветными гальками усыпаны отлогие берега речек, а
на полях и по болотам там и сям торчат из земли огромные валуны гранита. То осколки Скандинавских гор,
на плававших льдинах занесенные сюда в давние времена образования земной коры. За Волгой иное толкуют про эти каменные громады: последние-де русские богатыри, побив силу татарскую, похвалялись здесь бой держать с силой небесною и за гордыню оборочены в камни.
О, Египет, Египет, Египет! Горе, горе тебе! От одной горной цепи до другой горной цепи разносишь ты плач и стоны детей и жен твоих! Как смрадный змей, пресмыкаешься ты между двух пустынь! Горе тебе, народ грешный, народ, отягченный беззаконием, племя злодеев, дитя погибели! Вот,
пески пустыни засыпят вас! Куда вас еще бить, когда вся голова ваша в язвах и сердце исчахло! От подошвы до темени нет в вас здорового
места! Земля ваша пуста, поля ваши
на глазах ваших поедают чужие!
Мы тому проходимцу будто и поверили, а он говорит: «Золотой, дескать,
песок неподалеку от ваших
мест объявился —
на Ветлуге».
— Напрямик такого слова не сказано, — отвечал Пантелей, — а понимать надо так — какой же по здешним
местам другой золотой
песок может быть? Опять же Ветлугу то и дело поминают. Не знаешь разве, чем
на Ветлуге народ займуется?
— Слышишь? — обратился к нему Патап Максимыч. — Про золотой
песок парень-от сказывал.
На Ветлуге, дескать, подлинно есть такие
места.
С шипением она взбегала еще дальше, чем в первый раз, и, достигнув каймы из буро-зеленых водорослей и мелких древесных обломков, свежевыброшенных прибоем раковин, просачивалась сквозь
песок, словно вперегонки, а
на ее
место набегали новые пенистые языки.
Среди плавника попадались и кости кита: огромные челюсти, ребра и массивные позвонки весом по 15–16 килограммов каждый. Чжан-Бао взял один из обломков в руку. К нему поспешно подошел Карпушка и стал просить не трогать костей
на песке. Не понимая, в чем дело, китаец бросил ребро в сторону. Ороч поспешно поднял его и бережно положил
на прежнее
место, старательно придав ему то положение, в котором оно находилось ранее.
— Все записано верно, никаких обстоятельств из обоих действий не скрыто и не ослаблено, только «хытра пысака що зробыв». Худые дела Сечи написал строка от строки пальца
на два и словами величиной с воробьев, а что доброго сделала Сечь — часто и мелко, точно
песком усыпал. От того наши худые дела занимают больше
места, нежели добрые… Только одна надежда, что не выдаст Грицко Нечеса.
В 1805 году Крестовский остров, ныне второстепенное
место публичных гуляний, далеко не отличающееся никаким особенным изяществом, был, напротив того, сборным пунктом для самой блестящей петербургской публики, которая под звуки двух или трех военных оркестров, гуляла по широкой, очень широкой, усыпанной красноватым
песком и обставленной зелеными деревянными диванчиками, дороге, шедшей по берегу зеркальной Невы, в виду расположенных
на противоположном берегу изящных дач камергера Зиновьева, графа Лаваля и Дмитрия Львовича Нарышкина, тогдашнего обер-егермейстера.