Неточные совпадения
«Тут!» — сказали они. «Что тут?» — «Пешкьюем надо». — «Где же Лена?» — спрашиваю я. Якуты, как и смотритель, указали назад,
на пески и
луга. Я посмотрел
на берег: там ровно ничего. Кустов дивно, правда, между ними бродит стадо
коров да два-три барана, которых я давно не видал. За Лену их недавно послано несколько для разведения между русскими поселенцами и якутами. Еще
на берегу же стоял пастушеский шалаш из ветвей.
Дело было в том, что мужики, как это говорил приказчик, нарочно пускали своих телят и даже
коров на барский
луг. И вот две
коровы из дворов этих баб были пойманы в
лугу и загнаны. Приказчик требовал с баб по 30 копеек с
коровы или два дня отработки. Бабы же утверждали, во-первых, что
коровы их только зашли, во-вторых, что денег у них нет, и, в-третьих, хотя бы и за обещание отработки, требовали немедленного возвращения
коров, стоявших с утра
на варке без корма и жалобно мычавших.
Перед домом расстилался густо-зеленый
луг,
на коем паслись швейцарские
коровы, звеня своими колокольчиками.
Я отдал себя всего тихой игре случайности, набегавшим впечатлениям: неторопливо сменяясь, протекали они по душе и оставили в ней, наконец, одно общее чувство, в котором слилось все, что я видел, ощутил, слышал в эти три дня, — все: тонкий запах смолы по лесам, крик и стук дятлов, немолчная болтовня светлых ручейков с пестрыми форелями
на песчаном дне, не слишком смелые очертания гор, хмурые скалы, чистенькие деревеньки с почтенными старыми церквами и деревьями, аисты в
лугах, уютные мельницы с проворно вертящимися колесами, радушные лица поселян, их синие камзолы и серые чулки, скрипучие, медлительные возы, запряженные жирными лошадьми, а иногда
коровами, молодые длинноволосые странники по чистым дорогам, обсаженным яблонями и грушами…
Один из работников капитана, молодой парубок Иван, не стесняясь нашим присутствием, по — своему объяснял социальную историю Гарного
Луга. Чорт нес над землей кошницу с панами и сеял их по свету. Пролетая над Гарным
Лугом, проклятый чертяка ошибся и сыпнул семена гуще. От этого здесь панство закустилось, как бурьян,
на том месте, где случайно «ляпнула»
корова. А настоящей траве, то есть мужикам, совсем не стало ходу…
Но этого мало, что хлеба у немца
на песках родятся буйные, у него и
коровам не житье, а рай, благодаря изобилию
лугов.
Из безводного и лесного села Троицкого, где было так мало
лугов, что с трудом прокармливали по
корове, да по лошади
на тягло, где с незапамятных времен пахали одни и те же загоны, и несмотря
на превосходную почву, конечно, повыпахали и поистощили землю, — переселились они
на обширные плодоносные поля и
луга, никогда не тронутые ни косой, ни сохой человека,
на быструю, свежую и здоровую воду с множеством родников и ключей,
на широкий, проточный и рыбный пруд и
на мельницу у самого носа, тогда как прежде таскались они за двадцать пять верст, чтобы смолоть воз хлеба, да и то случалось несколько дней ждать очереди.
Впоследствии эти хуторяне, сколько по великодушию, столько же от соседских насмешек, что они «живьем у себя барина заморили», накинули
на себя мирское тягло в пользу Рогожина: они взялись ему убирать огород и
луг для его
коровы и пары кляч и перекрыли ему соломой горенку.
Сделав несколько замечаний насчет украшений сада, посмеясь над деревянным раскрашенным китайцем, который с огромным зонтиком стоял посреди одной куртины, и над алебастровой
коровою, которая паслась
на небольшом
лугу, они сели
на скамейку против террасы дома, уставленной померанцевыми деревьями.
Через четверть часа Маша шла с Кистером к Долгому
лугу. Проходя мимо стада, она покормила хлебом свою любимую
корову, погладила ее по голове и Кистера заставила приласкать ее. Маша была весела и болтала много. Кистер охотно вторил ей, хотя с нетерпением ждал объяснений… Танюша шла сзади в почтительном отдалении и лишь изредка лукаво взглядывала
на барышню.
Двор, бывший некогда украшен тремя правильным<и> цветник<ами>, меж которых шла широкая дорога усыпанная песком, теперь обращен был в некошанный
луг,
на котором паслась бурая
корова.
Пошла как-то коровка в господские
луга —
на тихие берега, нажралась сырого клевера по горло, брюхо-то у ей, милые мои, и расперло… Завертелась бабка, — без коровки-то зябко, кликнула кузнеца, черного молодца… Колол он
корову шилом, кормил сырым мылом, — лекарь был хоть куда, нашему полковому под кадриль. Да коровка-то, дура, упрямая была, — взяла да и померла.