Неточные совпадения
На второй было
закрытое платье gris de perles, [серо-жемчужного цвета (фр.).] легкая шелковая косынка вилась вокруг ее гибкой шеи.
Я вздрогнул от ужаса, когда убедился, что это была она; но отчего
закрытые глаза так впали? отчего эта страшная бледность и
на одной щеке черноватое пятно под прозрачной кожей? отчего выражение всего лица так строго и холодно? отчего губы так бледны и склад их так прекрасен, так величествен и выражает такое неземное спокойствие, что холодная дрожь пробегает по моей спине и волосам, когда я вглядываюсь в него?..
Андрий схватил мешок одной рукой и дернул его вдруг так, что голова Остапа упала
на землю, а он сам вскочил впросонках и, сидя с
закрытыми глазами, закричал что было мочи: «Держите, держите чертова ляха! да ловите коня, коня ловите!» — «Замолчи, я тебя убью!» — закричал в испуге Андрий, замахнувшись
на него мешком.
Там
на длинном столе лежали радужные фазаны, серые утки, пестрые куры; там — свиная туша с коротеньким хвостом и младенчески
закрытыми глазами; там — репа, капуста, орехи, синий изюм, загорелые персики.
Бросив лопату, он сел к низкому хворостяному забору и посадил девочку
на колени. Страшно усталая, она пыталась еще прибавить кое-какие подробности, но жара, волнение и слабость клонили ее в сон. Глаза ее слипались, голова опустилась
на твердое отцовское плечо, мгновение — и она унеслась бы в страну сновидений, как вдруг, обеспокоенная внезапным сомнением, Ассоль села прямо, с
закрытыми глазами и, упираясь кулачками в жилет Лонгрена, громко сказала...
— Хе! хе! А почему вы, когда я тогда стоял у вас
на пороге, лежали
на своей софе с
закрытыми глазами и притворялись, что спите, тогда как вы вовсе не спали? Я это очень хорошо заметил.
Прислушиваясь к себе, Клим ощущал в груди, в голове тихую, ноющую скуку, почти боль; это было новое для него ощущение. Он сидел рядом с матерью, лениво ел арбуз и недоумевал: почему все философствуют? Ему казалось, что за последнее время философствовать стали больше и торопливее. Он был обрадован весною, когда под предлогом ремонта флигеля писателя Катина попросили освободить квартиру. Теперь, проходя по двору, он с удовольствием смотрел
на закрытые ставнями окна флигеля.
— Был
на закрытом докладе Озерова. Думцы. Редактора. Папаша Суворин и прочие, иже во святых. Промышленники, по производствам, связанным с сельским хозяйством, — настроены празднично. А пшеница в экспорт идет по 91 копейке, в восьмом году продавали по рубль двадцать. — Он вытащил из кармана записную книжку и прочитал: — «В металлургии капитал банков 386 миллионов из общей суммы 439, в каменноугольной — 149 из 199». Как это понимать надо?
Самгин простился со стариком и ушел, убежденный, что хорошо, до конца, понял его.
На этот раз он вынес из уютной норы историка нечто беспокойное. Он чувствовал себя человеком, который не может вспомнить необходимое ему слово или впечатление, сродное только что пережитому. Шагая по уснувшей улице, под небом,
закрытым одноцветно серой массой облаков, он смотрел в небо и щелкал пальцами, напряженно соображая: что беспокоит его?
Остаток вечера он провел в мыслях об этой женщине, а когда они прерывались, память показывала темное, острое лицо Варвары, с плотно
закрытыми глазами, с кривой улыбочкой
на губах, — неплотно сомкнутые с правой стороны, они открывали три неприятно белых зуба, с золотой коронкой
на резце. Показывала пустынный кусок кладбища, одетый толстым слоем снега, кучи комьев рыжей земли, две неподвижные фигуры над могилой, только что зарытой.
Платье сидело
на ней в обтяжку: видно, что она не прибегала ни к какому искусству, даже к лишней юбке, чтоб увеличить объем бедр и уменьшить талию. От этого даже и
закрытый бюст ее, когда она была без платка, мог бы послужить живописцу или скульптору моделью крепкой, здоровой груди, не нарушая ее скромности. Платье ее, в отношении к нарядной шали и парадному чепцу, казалось старо и поношенно.
Он с ужасом побежал бы от женщины, если она вдруг прожжет его глазами или сама застонет, упадет к нему
на плечо с
закрытыми глазами, потом очнется и обовьет руками шею до удушья… Это фейерверк, взрыв бочонка с порохом; а потом что? Оглушение, ослепление и опаленные волосы!
Она пристально смотрела
на Веру; та лежала с
закрытыми глазами. Татьяна Марковна, опершись щекой
на руку, не спускала с нее глаз и изредка, удерживая вздохи, тихо облегчала ими грудь.
Он умерил шаг, вдумываясь в ткань романа, в фабулу, в постановку характера Веры, в психологическую, еще пока
закрытую задачу… в обстановку, в аксессуары; задумчиво сел и положил руки с локтями
на стол и
на них голову. Потом поцарапал сухим пером по бумаге, лениво обмакнул его в чернила и еще ленивее написал в новую строку, после слов «Глава I...
Он нарисовал глаза
закрытыми, глядя
на нее и наслаждаясь живым образом спящего покоя мысли, чувства и красоты.
Когда Вера, согретая в ее объятиях, тихо заснула, бабушка осторожно встала и, взяв ручную лампу, загородила рукой свет от глаз Веры и несколько минут освещала ее лицо, глядя с умилением
на эту бледную, чистую красоту лба,
закрытых глаз и
на все, точно рукой великого мастера изваянные, чистые и тонкие черты белого мрамора, с глубоким, лежащим в них миром и покоем.
На ночь он уносил рисунок в дортуар, и однажды, вглядываясь в эти нежные глаза, следя за линией наклоненной шеи, он вздрогнул, у него сделалось такое замиранье в груди, так захватило ему дыханье, что он в забытьи, с
закрытыми глазами и невольным, чуть сдержанным стоном, прижал рисунок обеими руками к тому месту, где было так тяжело дышать. Стекло хрустнуло и со звоном полетело
на пол…
Она,
закрытая совсем кустами, сидела
на берегу, с обнаженными ногами, опустив их в воду, распустив волосы, и, как русалка, мочила их, нагнувшись с берега. Райский прошел дальше, обогнул утес: там, стоя по горло в воде, купался m-r Шарль.
Она шла, наклонив голову, совсем
закрытую черной мантильей. Видны были только две бледные руки, державшие мантилью
на груди. Она шагала неторопливо, не поворачивая головы по сторонам, осторожно обходя образовавшиеся небольшие лужи, медленными шагами вошла
на крыльцо и скрылась в сенях.
Он обошел весь сад, взглянул
на ее
закрытые окна, подошел к обрыву и погрузил взгляд в лежащую у ног его пропасть тихо шумящих кустов и деревьев.
Бабушка лежала с
закрытой головой. Он боялся взглянуть, спит ли она или все еще одолевает своей силой силу горя. Он
на цыпочках входил к Вере и спрашивал Наталью Ивановну: «Что она?»
Он сам, этот мрачный и
закрытый человек, с тем милым простодушием, которое он черт знает откуда брал (точно из кармана), когда видел, что это необходимо, — он сам говорил мне, что тогда он был весьма «глупым молодым щенком» и не то что сентиментальным, а так, только что прочел «Антона Горемыку» и «Полиньку Сакс» — две литературные вещи, имевшие необъятное цивилизующее влияние
на тогдашнее подрастающее поколение наше.
Глаза разбегались у нас, и мы не знали,
на что смотреть:
на пешеходов ли, спешивших, с маленькими лошадками и клажей
на них, из столицы и в столицу;
на дальнюю ли гору, которая мягкой зеленой покатостью манила войти
на нее и посидеть под кедрами; солнце ярко выставляло ее напоказ, а тут же рядом пряталась в прохладной тени долина с огороженными высоким забором хижинами, почти совсем
закрытыми ветвями.
Здесь пока, до начала горы, растительность была скудная, и дачи, с опаленною кругом травою и тощими кустами, смотрели жалко. Они с
закрытыми своими жалюзи, как будто с
закрытыми глазами, жмурились от солнца. Кругом немногие деревья и цветники, неудачная претензия
на сад, делали эту наготу еще разительнее. Только одни исполинские кусты алоэ, вдвое выше человеческого роста, не боялись солнца и далеко раскидывали свои сочные и колючие листья.
Фрегат повели, приделав фальшивый руль, осторожно, как носят раненого в госпиталь, в отысканную в другом заливе, верстах в 60 от Симодо,
закрытую бухту Хеда, чтобы там повалить
на отмель, чинить — и опять плавать. Но все надежды оказались тщетными. Дня два плаватели носимы были бурным ветром по заливу и наконец должны были с неимоверными усилиями перебраться все (при морозе в 4˚) сквозь буруны
на шлюпках, по канату,
на берег, у подошвы японского Монблана, горы Фудзи, в противуположной стороне от бухты Хеда.
В
закрытой от жара комнате нам подали
на завтрак, он же и обед, вкусной, нежной рыбы и жесткой ветчины, до которой, однако, мы не дотрогивались.
Наконец, слава Богу, вошли почти в город. Вот подходим к пристани, к доку, видим уже трубу нашей шкуны; китайские ялики снуют взад и вперед. В куче судов видны клиппера, поодаль стоит,
закрытый излучиной, маленький, двадцатишестипушечный английский фрегат «Spartan», еще далее французские и английские пароходы.
На зданиях развеваются флаги европейских наций, обозначая консульские дома.
По окончании всех приготовлений адмирал, в конце ноября, вдруг решился
на отважный шаг: идти в центр Японии, коснуться самого чувствительного ее нерва, именно в город Оосаки, близ Миако, где жил микадо, глава всей Японии, сын неба, или, как неправильно прежде называли его в Европе, «духовный император». Там, думал не без основания адмирал, японцы струсят неожиданного появления иноземцев в этом
закрытом и священном месте и скорее согласятся
на предложенные им условия.
Привалов ничего не отвечал. Он думал о том, что именно ему придется вступить в борьбу с этой всесильной кучкой. Вот его будущие противники, а может быть, и враги. Вернее всего, последнее. Но пока игра представляла
закрытые карты, и можно было только догадываться, у кого какая масть
на руках.
Алеша глядел с полминуты
на гроб,
на закрытого, недвижимого, протянутого в гробу мертвеца, с иконой
на груди и с куколем с восьмиконечным крестом
на голове.
От него сильно несло табаком и водкой;
на красных и толстых его пальцах, почти
закрытых рукавами архалука, виднелись серебряные и тульские кольца.
Толстяк поправил у себя
на голове волосы, кашлянул в руку, почти совершенно
закрытую рукавом сюртука, застегнулся и отправился к барыне, широко расставляя
на ходу ноги.
Нам закрыты обычаем пути независимой деятельности, которые не закрыты законом. Но из этих путей,
закрытых только обычаем, я могу вступить
на какой хочу, если только решусь выдержать первое противоречие обычая. Один из них слишком много ближе других для меня. Мой муж медик. Он отдает мне все время, которое у него свободно. С таким мужем мне легко попытаться, не могу ли я сделаться медиком.
Она сошла вниз,
на минутку, с повязанным лбом, бледная, худенькая, с почти
закрытыми глазами; слабо улыбнулась, сказала...
Она побежала к дому. Я побежал вслед за нею — и несколько мгновений спустя мы кружились в тесной комнате, под сладкие звуки Ланнера. Ася вальсировала прекрасно, с увлечением. Что-то мягкое, женское проступило вдруг сквозь ее девически-строгий облик. Долго потом рука моя чувствовала прикосновение ее нежного стана, долго слышалось мне ее ускоренное, близкое дыханье, долго мерещились мне темные, неподвижные, почти
закрытые глаза
на бледном, но оживленном лице, резво обвеянном кудрями.
Ольга Порфирьевна уже скончалась, но ее еще не успели снять с постели. Миниатюрная головка ее, сморщенная, с обострившимися чертами лица, с
закрытыми глазами, беспомощно высовывалась из-под груды всякого тряпья, наваленного ради тепла; у изголовья,
на стуле, стоял непочатый стакан малинового настоя. В углу, у образов, священник, в ветхой рясе, служил панихиду.
С помощью Афанасья она влезла
на печь и села возле умирающего. Федот лежал с
закрытыми глазами: грудь уже не вздымалась, так что трудно было разобрать, дышит ли он. Но старый слуга, даже окутанный облаком агонии, почуял приближение барыни и коснеющим языком пробормотал...
Возле леса,
на горе, дремал с
закрытыми ставнями старый деревянный дом; мох и дикая трава покрывали его крышу; кудрявые яблони разрослись перед его окнами; лес, обнимая своею тенью, бросал
на него дикую мрачность; ореховая роща стлалась у подножия его и скатывалась к пруду.
Тут показалось новое диво: облака слетели с самой высокой горы, и
на вершине ее показался во всей рыцарской сбруе человек
на коне, с
закрытыми очами, и так виден, как бы стоял вблизи.
Месяц, остановившийся над его головою, показывал полночь; везде тишина; от пруда веял холод; над ним печально стоял ветхий дом с
закрытыми ставнями; мох и дикий бурьян показывали, что давно из него удалились люди. Тут он разогнул свою руку, которая судорожно была сжата во все время сна, и вскрикнул от изумления, почувствовавши в ней записку. «Эх, если бы я знал грамоте!» — подумал он, оборачивая ее перед собою
на все стороны. В это мгновение послышался позади его шум.
Тихо вошел он, не скрыпнувши дверью, поставил
на стол,
закрытый скатертью, горшок и стал бросать длинными руками своими какие-то неведомые травы; взял кухоль, выделанный из какого-то чудного дерева, почерпнул им воды и стал лить, шевеля губами и творя какие-то заклинания.
К известному часу подъезжали к «Голубятне» богатые купцы, но всегда
на извозчиках, а не
на своих рысаках, для конспирации, поднимались
на второй этаж, проходили мимо ряда
закрытых кабинетов за буфет, а оттуда по внутренней лестнице пробирались в отгороженное помещение и занимали места вокруг арены.
За десятки лет все его огромные средства были потрачены
на этот музей,
закрытый для публики и составлявший в полном смысле этого слова жизнь для своего старика владельца, забывавшего весь мир ради какой-нибудь «новенькой старинной штучки» и никогда не отступившего, чтобы не приобрести ее.
А если сверху крикнут: «Первый!» — это значит
закрытый пожар: дым виден, а огня нет. Тогда конный
на своем коне-звере мчится в указанное часовым место для проверки, где именно пожар, — летит и трубит. Народ шарахается во все стороны, а тот, прельщая сердца обывательниц, летит и трубит! И горничная с завистью говорит кухарке, указывая в окно...
Этюды с этих лисичек и другие классные работы можно было встретить и
на Сухаревке, и у продавцов «под воротами». Они попадали туда после просмотра их профессорами
на отчетных
закрытых выставках, так как их было девать некуда, а
на ученические выставки классные работы не принимались, как бы хороши они ни были. За гроши продавали их ученики кому попало, а встречались иногда среди школьных этюдов вещи прекрасные.
У Никитских ворот, в доме Боргеста, был трактир, где одна из зал была увешана
закрытыми бумагой клетками с соловьями, и по вечерам и рано утром сюда сходились со всей Москвы любители слушать соловьиное пение. Во многих трактирах были клетки с певчими птицами, как, например, у А. Павловского
на Трубе и в Охотничьем трактире
на Неглинной. В этом трактире собирались по воскресеньям, приходя с Трубной площади, где продавали собак и птиц, известные московские охотники.
В прекрасный зимний день Мощинского хоронили. За гробом шли старик отец и несколько аристократических господ и дам, начальство гимназии, много горожан и учеников. Сестры Линдгорст с отцом и матерью тоже были в процессии. Два ксендза в белых ризах поверх черных сутан пели по — латыни похоронные песни, холодный ветер разносил их высокие голоса и шевелил полотнища хоругвей, а над толпой,
на руках товарищей, в гробу виднелось бледное лицо с
закрытыми глазами, прекрасное, неразгаданное и важное.
Белые облака лежали
на самом горизонте, не
закрытом домами и крышами.
Порой в окне, где лежала больная, в щель неплотно сдвинутых гардин прокрадывался луч света, и мне казалось, что он устанавливает какую-то связь между мною,
на темной улице, и комнатой с запахом лекарств, где
на белой подушке чудилось милое лицо с больным румянцем и
закрытыми глазами.
На рассвете, не помню уже где именно, — в Новоград — Волынске или местечке Корце, — мы проехали
на самой заре мимо развалин давно
закрытого базилианского монастыря — школы… Предутренний туман застилал низы длинного здания, а вверху резко чернели ряды пустых окон… Мое воображение населяло их десятками детских голов, и среди них знакомое, серьезное лицо Фомы из Сандомира, героя первой прочитанной мною повести…