Неточные совпадения
— Вы — не обижайтесь, я тоже дурак.
На деле Зотовой я мог бы одним ударом сделать
карьеру.
В продолжение своей
карьеры он перебывал в связях со многими либеральнейшими людьми своей эпохи, и в России и за границей, знавал лично и Прудона и Бакунина и особенно любил вспоминать и рассказывать, уже под концом своих странствий, о трех
днях февральской парижской революции сорок восьмого года, намекая, что чуть ли и сам он не был в ней участником
на баррикадах.
Тот же самый противный юноша встретил меня и
на другой
день: у него была особая комната, из чего я заключил, что он нечто вроде начальника отделения. Начавши так рано и с таким успехом
карьеру, он далеко уйдет, если бог продлит его живот.
Смотря
на дочерей своих, она мучилась подозрением, что беспрерывно чем-то вредит их
карьере, что характер ее смешон, неприличен и невыносим, за что, разумеется, беспрерывно обвиняла своих же дочерей и Ивана Федоровича и по целым
дням с ними ссорилась, любя их в то же время до самозабвения и чуть не до страсти.
Поэтому, хотя он в настоящую минуту и не у
дел, но считает
карьеру свою далеко не оконченною, и когда проезжает мимо сената, то всегда хоть одним глазком да посмотрит
на него.
Молодой прокурор, решившийся в последнее время кончить свою танцевальную
карьеру и жениться именно
на дочери губернского предводителя, тоже вошел к управляющему губерниею с вопросом, по какому именно
делу содержится в тюремном замке арестант, коллежский советник, князь Иван Раменский и в какой мере важны взводимые
на него обвинения.
«Ты еще все, говорит, такой же мечтатель!» — потом вдруг переменил разговор, как будто считая его пустяками, и начал серьезно расспрашивать меня о моих
делах, о надеждах
на будущее, о
карьере, как дядюшка.
Не важно, какому бы тягчайшему наказанию подверг Берди-Паша дерзилу. Гораздо опаснее было бы, если бы весь батальон, раздраженный Пашой до крайности и от души сочувствовавший смельчаку, вступился в его защиту. Вот тут как раз и висели
на волоске события, которые грозили бы многим юнкерам потерею
карьеры за несколько
дней до выпуска, а славному дорогому училищу темным пятном.
Памятна мне вечеринка перед
днем пятидесятилетия журнала, где обсуждался выпуск большого юбилейного номера.
На нем Федор Иванович Шаляпин, еще начинавший только что свою
карьеру, восхищал всех своим молодым голосом и в первый раз в Москве
на этой вечеринке спел «Дубинушку», а мы хором подпевали.
Профессорство это было во мнении Марьи Николаевны такое величие, что она его не желала сменять для брата ни
на какую другую
карьеру. Притом же она так давно об этом мечтала, так долго и так неуклонно к этому стремилась, что бабушка сразу поняла, что
дело Ольги Федотовны было проиграно.
В провинции Иван Ильич сразу устроил себе такое же легкое и приятное положение, каково было его положение в Правоведении. Он служил, делал
карьеру и, вместе с тем, приятно и прилично веселился; изредка он ездил по поручению начальства в уезды, держал себя с достоинством и с высшими и с низшими и с точностью и неподкупной честностью, которой не мог не гордиться, исполнял возложенные
на него поручения, преимущественно по
делам раскольников.
Михаил Степанович был сын брата Льва Степановича — Степана Степановича. В то время, как Лев Степанович посвящал
дни свои блестящей гражданской деятельности, получал высокие знаки милости и целовал светлейшее плечо,
карьера его меньшого брата разыгрывалась
на ином поприще, не столько громком, но более сердечном.
Но тетушка имела
на него гораздо более важные виды: через несколько
дней она позвала его к себе и спросила, не хочет ли он «изменить свой
карьер».
Он не мог допустить, чтобы человек серьезный, готовящийся к ученой
карьере, тяжелый
на подъем, бросил
дело и поехал в театр только затем, чтобы встретиться там с малознакомой, не умной, малоинтеллигентной девушкой…
Эта девушка, между тем, с первых же
дней знакомства с нею произвела
на него неотразимое впечатление. Ее выдающаяся красота составляла только часть той силы, которою притягивала его к себе. За обладание этой девушкой он, не колеблясь, отдал бы свою жизнь и не задумался бы отказаться от предстоящей ему
карьеры.
— Об этом нечего и думать; это значит
на первых же порах испортить себе
карьеру. Обстановка и внешность для адвоката первое
дело. Без этого закрывай лавочку.
Но она им хочет показать
на деле, что и интеллигенты умеют быть настоящим пролетариатом, а не для
карьеры идут
на фабрики и заводы.
— Это сделает тебя более самостоятельным в твоих собственных глазах. Подумай о своем будущем, о своей
карьере… Ты можешь принести много пользы, служа по выборам… России нужны молодые силы… Ты умен… этого отнять у тебя нельзя, — заметил старик, — даже твоя бурно проведенная юность доказывает, что в тебе есть темперамент, пыл, энергия… Надо только направить эти качества
на дело, а не
на безделье… Признайся, что многое, что ты натворил в Петербурге и Варшаве, сделано тобой от скуки.
Если бы даже, чем черт не шутит? — его оправдали присяжные, то
карьера его навсегда разрушена, и он выйдет из суда с вечным несмываемым клеймом позора, — думал он, и холодный пот выступал у него
на лбу и висках;
на последних, за эти
дни, появились даже серебряные нити.
— Так… Начинать
карьеру с займа плохое
дело. Это значит строить здание
на песке. Если впоследствии случится нужда и надо будет перехватить, поверьте, вы у меня не встретите отказа, но
на обстановку, будто бы нужную для адвокатской лавочки (ваше собственное выражение), хоть сердитесь
на меня, не дам…
Ради нее он губит лучшие
дни своей
карьеры и молодости, тратит последние деньги
на дачу, бросил
на произвол судьбы мать и сестер, но главное — изнемогает в мученической борьбе с самим собою.
Николай Леопольдович, внимательно выслушав сперва доклад Милашевича, а затем объяснения Луганского, рассмотрел документы и согласился взяться за ведение этого
дела на свой счет, с выдачею даже Луганскому небольшого аванса для приличной жизни. Таким образом, возникло наделавшее так недавно столько шуму в Петербурге
дело миллионера Луганского. Принимая его, Гиршфельд и не думал, что оно будет последним и роковым в его адвокатской
карьере.