Неточные совпадения
Разговаривая и здороваясь со встречавшимися знакомыми, Левин с князем прошел все комнаты: большую, где стояли уже столы и играли
в небольшую игру привычные партнеры; диванную, где играли
в шахматы и сидел Сергей Иванович, разговаривая с кем-то; бильярдную, где
на изгибе комнаты у
дивана составилась веселая партия с шампанским,
в которой участвовал Гагин; заглянули и
в инфернальную, где у одного стола, за который уже сел Яшвин, толпилось много державших.
Вронский был
в эту зиму произведен
в полковники, вышел из полка и жил один. Позавтракав, он тотчас же лег
на диван, и
в пять минут воспоминания безобразных сцен, виденных им
в последние дни, перепутались и связались с представлением об Анне и мужике-обкладчике, который играл важную роль
на медвежьей охоте; и Вронский заснул. Он проснулся
в темноте, дрожа от страха, и поспешно зажег свечу. ― «Что такое?
Константин Левин заглянул
в дверь и увидел, что говорит с огромной шапкой волос молодой человек
в поддевке, а молодая рябоватая женщина,
в шерстяном платье без рукавчиков и воротничков, сидит
на диване. Брата не видно было. У Константина больно сжалось сердце при мысли о том,
в среде каких чужих людей живет его брат. Никто не услыхал его, и Константин, снимая калоши, прислушивался к тому, что говорил господин
в поддевке. Он говорил о каком-то предприятии.
Она,
в том темно-лиловом платье, которое она носила первые дни замужества и нынче опять надела и которое было особенно памятно и дорого ему, сидела
на диване,
на том самом кожаном старинном
диване, который стоял всегда
в кабинете у деда и отца Левина, и шила broderie anglaise. [английскую вышивку.]
Он не раздеваясь ходил своим ровным шагом взад и вперед по звучному паркету освещенной одною лампой столовой, по ковру темной гостиной,
в которой свет отражался только
на большом, недавно сделанном портрете его, висевшем над
диваном, и чрез ее кабинет, где горели две свечи, освещая портреты ее родных и приятельниц и красивые, давно близко знакомые ему безделушки ее письменного стола. Чрез ее комнату он доходил до двери спальни и опять поворачивался.
Сидя
на звездообразном
диване в ожидании поезда, она, с отвращением глядя
на входивших и выходивших (все они были противны ей), думала то о том, как она приедет
на станцию, напишет ему записку и что̀ она напишет ему, то о том, как он теперь жалуется матери (не понимая ее страданий)
на свое положение, и как она войдет
в комнату, и что она скажет ему.
Она поднялась
на высокую ступеньку и села одна
в купе
на пружинный испачканный, когда-то белый
диван.
На третий день после ссоры князь Степан Аркадьич Облонский — Стива, как его звали
в свете, —
в обычайный час, то есть
в 8 часов утра, проснулся не
в спальне жены, а
в своем кабинете,
на сафьянном
диване. Он повернул свое полное, выхоленное тело
на пружинах
дивана, как бы желая опять заснуть надолго, с другой стороны крепко обнял подушку и прижался к ней щекой; но вдруг вскочил, сел
на диван и открыл глаза.
Проходя через первую гостиную, Левин встретил
в дверях графиню Боль, с озабоченным и строгим лицом что-то приказывавшую слуге. Увидав Левина, она улыбнулась и попросила его
в следующую маленькую гостиную, из которой слышались голоса.
В этой гостиной сидели
на креслах две дочери графини и знакомый Левину московский полковник. Левин подошел к ним, поздоровался и сел подле
дивана, держа шляпу
на колене.
Волны моря бессознательной жизни стали уже сходиться над его головой, как вдруг, — точно сильнейший заряд электричества был разряжен
в него, — он вздрогнул так, что всем телом подпрыгнул
на пружинах
дивана и, упершись руками, с испугом вскочил
на колени.
Туровцын сидел с кружкой питья
на высоком
диване в бильярдной, и Степан Аркадьич с Вронским о чем-то разговаривали у двери
в дальнем углу комнаты.
«Вы можете затоптать
в грязь», слышал он слова Алексея Александровича и видел его пред собой, и видел с горячечным румянцем и блестящими глазами лицо Анны, с нежностью и любовью смотрящее не
на него, а
на Алексея Александровича; он видел свою, как ему казалось, глупую и смешную фигуру, го когда Алексей Александрович отнял ему от лица руки. Он опять вытянул ноги и бросился
на диван в прежней позе и закрыл глаза.
Я лег
на диван, завернувшись
в шинель и оставив свечу
на лежанке, скоро задремал и проспал бы спокойно, если б, уж очень поздно, Максим Максимыч, взойдя
в комнату, не разбудил меня. Он бросил трубку
на стол, стал ходить по комнате, шевырять
в печи, наконец лег, но долго кашлял, плевал, ворочался…
Я лежал
на диване, устремив глаза
в потолок и заложив руки под затылок, когда Вернер взошел
в мою комнату. Он сел
в кресла, поставил трость
в угол, зевнул и объявил, что
на дворе становится жарко. Я отвечал, что меня беспокоят мухи, — и мы оба замолчали.
— Ну, слушайте же, что такое эти мертвые души, — сказала дама приятная во всех отношениях, и гостья при таких словах вся обратилась
в слух: ушки ее вытянулись сами собою, она приподнялась, почти не сидя и не держась
на диване, и, несмотря
на то что была отчасти тяжеловата, сделалась вдруг тонее, стала похожа
на легкий пух, который вот так и полетит
на воздух от дуновенья.
И весьма часто, сидя
на диване, вдруг, совершенно неизвестно из каких причин, один, оставивши свою трубку, а другая работу, если только она держалась
на ту пору
в руках, они напечатлевали друг другу такой томный и длинный поцелуй, что
в продолжение его можно бы легко выкурить маленькую соломенную сигарку.
— Пойдем ужинать! — сказала хозяйка, поднявшись с
дивана, и выступила
на середину комнаты, закутывая
в шаль молодые продрогнувшие свои члены.
То садился он
на диван, то подходил к окну, то принимался за книгу, то хотел мыслить, — безуспешное хотенье! — мысль не лезла к нему
в голову.
В то самое время, когда Чичиков
в персидском новом халате из золотистой термаламы, развалясь
на диване, торговался с заезжим контрабандистом-купцом жидовского происхождения и немецкого выговора, и перед ними уже лежали купленная штука первейшего голландского полотна
на рубашки и две бумажные коробки с отличнейшим мылом первостатейнейшего свойства (это было мыло то именно, которое он некогда приобретал
на радзивилловской таможне; оно имело действительно свойство сообщать нежность и белизну щекам изумительную), —
в то время, когда он, как знаток, покупал эти необходимые для воспитанного человека продукты, раздался гром подъехавшей кареты, отозвавшийся легким дрожаньем комнатных окон и стен, и вошел его превосходительство Алексей Иванович Леницын.
— Правда, с такой дороги и очень нужно отдохнуть. Вот здесь и расположитесь, батюшка,
на этом
диване. Эй, Фетинья, принеси перину, подушки и простыню. Какое-то время послал Бог: гром такой — у меня всю ночь горела свеча перед образом. Эх, отец мой, да у тебя-то, как у борова, вся спина и бок
в грязи! где так изволил засалиться?
Поцелуй совершился звонко, потому что собачонки залаяли снова, за что были хлопнуты платком, и обе дамы отправились
в гостиную, разумеется голубую, с
диваном, овальным столом и даже ширмочками, обвитыми плющом; вслед за ними побежали, ворча, мохнатая Адель и высокий Попури
на тоненьких ножках.
После обеда господин выкушал чашку кофею и сел
на диван, подложивши себе за спину подушку, которую
в русских трактирах вместо эластической шерсти набивают чем-то чрезвычайно похожим
на кирпич и булыжник.
В сей утомительной прогулке
Проходит час-другой, и вот
У Харитонья
в переулке
Возок пред домом у ворот
Остановился. К старой тетке,
Четвертый год больной
в чахотке,
Они приехали теперь.
Им настежь отворяет дверь,
В очках,
в изорванном кафтане,
С чулком
в руке, седой калмык.
Встречает их
в гостиной крик
Княжны, простертой
на диване.
Старушки с плачем обнялись,
И восклицанья полились.
Порфирий Петрович, как только услышал, что гость имеет до него «дельце», тотчас же попросил его сесть
на диван, сам уселся
на другом конце и уставился
в гостя,
в немедленном ожидании изложения дела, с тем усиленным и уж слишком серьезным вниманием, которое даже тяготит и смущает с первого раза, особенно по незнакомству, и особенно если то, что вы излагаете, по собственному вашему мнению, далеко не
в пропорции с таким необыкновенно важным, оказываемым вам вниманием.
Пообедав, протянулся он опять
на диван, но заснуть уже не мог, а лежал без движения, ничком, уткнув лицо
в подушку.
Раскольников, как только вышел Разумихин, встал, повернулся к окну, толкнулся
в угол,
в другой, как бы забыв о тесноте своей конуры, и… сел опять
на диван. Он весь как бы обновился; опять борьба — значит, нашелся исход!
— Нет, не брежу… — Раскольников встал с
дивана. Подымаясь к Разумихину, он не подумал о том, что с ним, стало быть, лицом к лицу сойтись должен. Теперь же,
в одно мгновение, догадался он, уже
на опыте, что всего менее расположен,
в эту минуту, сходиться лицом к лицу с кем бы то ни было
в целом свете. Вся желчь поднялась
в нем. Он чуть не захлебнулся от злобы
на себя самого, только что переступил порог Разумихина.
Раскольников
в бессилии упал
на диван, но уже не мог сомкнуть глаз; он пролежал с полчаса
в таком страдании,
в таком нестерпимом ощущении безграничного ужаса, какого никогда еще не испытывал. Вдруг яркий свет озарил его комнату: вошла Настасья со свечой и с тарелкой супа. Посмотрев
на него внимательно и разглядев, что он не спит, она поставила свечку
на стол и начала раскладывать принесенное: хлеб, соль, тарелку, ложку.
— Вижу, вижу; ну так как же мы теперь себя чувствуем, а? — обратился Зосимов к Раскольникову, пристально
в него вглядываясь и усаживаясь к нему
на диван,
в ногах, где тотчас же и развалился по возможности.
Раскольников молчал и не сопротивлялся, несмотря
на то, что чувствовал
в себе весьма достаточно сил приподняться и усидеть
на диване безо всякой посторонней помощи, и не только владеть руками настолько, чтобы удержать ложку или чашку, но даже, может быть, и ходить.
Возвратясь с Сенной, он бросился
на диван и целый час просидел без движения. Между тем стемнело; свечи у него не было, да и
в голову не приходило ему зажигать. Он никогда не мог припомнить: думал ли он о чем-нибудь
в то время? Наконец он почувствовал давешнюю лихорадку, озноб, и с наслаждением догадался, что
на диване можно и лечь… Скоро крепкий, свинцовый сон налег
на него, как будто придавил.
Самая маленькая девочка, лет шести, спала
на полу, как-то сидя, скорчившись и уткнув голову
в диван.
Он услышал поспешные шаги Разумихина и голос его, закрыл глаза и притворился спящим. Разумихин отворил дверь и некоторое время стоял
на пороге, как бы раздумывая. Потом тихо шагнул
в комнату и осторожно подошел к
дивану. Послышался шепот Настасьи...
— Здоров, здоров! — весело крикнул навстречу входящим Зосимов. Он уже минут с десять как пришел и сидел во вчерашнем своем углу
на диване. Раскольников сидел
в углу напротив, совсем одетый и даже тщательно вымытый и причесанный, чего уже давно с ним не случалось. Комната разом наполнилась, но Настасья все-таки успела пройти вслед за посетителями и стала слушать.
Он приподнялся с усилием. Голова его болела; он встал было
на ноги, повернулся
в своей каморке и упал опять
на диван.
Тихим, ослабевшим шагом, с дрожащими коленами и как бы ужасно озябший, воротился Раскольников назад и поднялся
в свою каморку. Он снял и положил фуражку
на стол и минут десять стоял подле, неподвижно. Затем
в бессилии лег
на диван и болезненно, с слабым стоном, протянулся
на нем; глаза его были закрыты. Так пролежал он с полчаса.
В передней было очень темно и пусто, ни души, как будто все вынесли; тихонько,
на цыпочках прошел он
в гостиную: вся комната была ярко облита лунным светом; все тут по-прежнему: стулья, зеркало, желтый
диван и картинки
в рамках.
При входе Сони Разумихин, сидевший
на одном из трех стульев Раскольникова, сейчас подле двери, привстал, чтобы дать ей войти. Сначала Раскольников указал было ей место
в углу
дивана, где сидел Зосимов, но, вспомнив, что этот
диван был слишком фамильярноеместо и служит ему постелью, поспешил указать ей
на стул Разумихина.
Прошло минут с десять. Было еще светло, но уже вечерело.
В комнате была совершенная тишина. Даже с лестницы не приносилось ни одного звука. Только жужжала и билась какая-то большая муха, ударяясь с налета об стекло. Наконец, это стало невыносимо: Раскольников вдруг приподнялся и сел
на диване.
Зачем приводил его Разумихин?.. — бормотал он
в бессилии, садясь опять
на диван.
— Да ты с ума сошел! Деспот! — заревел Разумихин, но Раскольников уже не отвечал, а может быть, и не
в силах был отвечать. Он лег
на диван и отвернулся к стене
в полном изнеможении. Авдотья Романовна любопытно поглядела
на Разумихина; черные глаза ее сверкнули: Разумихин даже вздрогнул под этим взглядом. Пульхерия Александровна стояла как пораженная.
Правда, он и не рассчитывал
на вещи; он думал, что будут одни только деньги, а потому и не приготовил заранее места, — «но теперь-то, теперь чему я рад? — думал он. — Разве так прячут? Подлинно разум меня оставляет!»
В изнеможении сел он
на диван, и тотчас же нестерпимый озноб снова затряс его. Машинально потащил он лежавшее подле,
на стуле, бывшее его студенческое зимнее пальто, теплое, но уже почти
в лохмотьях, накрылся им, и сон и бред опять разом охватили его. Он забылся.
Свидригайлов сел
на диван, шагах
в восьми от Дуни. Для нее уже не было ни малейшего сомнения
в его непоколебимой решимости. К тому же она его знала…
С изумлением оглядывал он себя и все кругом
в комнате и не понимал: как это он мог вчера, войдя, не запереть дверь
на крючок и броситься
на диван не только не раздевшись, но даже
в шляпе: она скатилась и тут же лежала
на полу, близ подушки.
Тревога, крики ужаса, стоны… Разумихин, стоявший
на пороге, влетел
в комнату, схватил больного
в свои мощные руки, и тот мигом очутился
на диване.
А давно ли мы…» Наконец батюшка швырнул календарь
на диван и погрузился
в задумчивость, не предвещавшую ничего доброго.
Он бросился
на диван, заложил руки за голову и остался неподвижен, почти с отчаянием глядя
в потолок.
— Да полно тебе Лазаря петь, [Лазаря петь — калики перехожие и слепцы, чтобы разжалобить слушателей, пели стих о евангельском Лазаре. Здесь
в переносном смысле — жаловаться.] — перебил опять Базаров. — Сядь лучше вот тут
на диван да дай
на себя посмотреть.
На кожаном
диване полулежала дама, еще молодая, белокурая, несколько растрепанная,
в шелковом, не совсем опрятном платье, с крупными браслетами
на коротеньких руках и кружевною косынкой
на голове. Она встала с
дивана и, небрежно натягивая себе
на плечи бархатную шубку
на пожелтелом горностаевом меху, лениво промолвила: «Здравствуйте, Victor», — и пожала Ситникову руку.
Василий Иванович отправился от Аркадия
в свой кабинет и, прикорнув
на диване в ногах у сына, собирался было поболтать с ним, но Базаров тотчас его отослал, говоря, что ему спать хочется, а сам не заснул до утра.