Неточные совпадения
Пошли порядки старые!
Последышу-то нашему,
Как
на беду, приказаны
Прогулки. Что ни день,
Через деревню катится
Рессорная колясочка:
Вставай! картуз долой!
Бог весть с чего накинется,
Бранит, корит; с угрозою
Подступит — ты молчи!
Увидит в
поле пахаря
И за его же полосу
Облает: и лентяи-то,
И лежебоки мы!
А полоса сработана,
Как никогда
на барина
Не работал мужик,
Да невдомек Последышу,
Что уж давно не
барская,
А наша полоса!
В общем Самгину нравилось ездить по капризно изогнутым дорогам, по берегам ленивых рек и перелесками. Мутно-голубые дали, синеватая мгла лесов, игра ветра колосьями хлеба, пение жаворонков, хмельные запахи — все это, вторгаясь в душу, умиротворяло ее. Картинно стояли
на холмах среди
полей барские усадьбы, кресты сельских храмов лучисто сияли над землею, и Самгин думал...
Запущенный
барский дом стоял
на большой дороге, окруженной плоскими безотрадными
полями; но мне и эта пыльная даль очень нравилась после городской тесноты.
На крыльце меня встретила лохматая и босая девчонка в затрапезном платье (Машенька особенно старалась сохранить за своею усадьбой характер крепостного права и потому держала
на своих хлебах почти весь женский штат прежней
барской прислуги) и торопливо объявила, что Филофей Павлыч в город уехали, а Марья Петровна в
поле ушли.
Но казачок уже давно отнес поднос и графин
на место, и остаток селедки съел, и уже успел соснуть, прикорнув к
барскому пальто, а Увар Иванович все еще держал платок перед собою
на растопыренных пальцах и с тем же усиленным вниманием посматривал то в окно, то
на пол и стены.
Мазан и Танайченок, предварительно пообедав и наглотавшись объедков от
барского стола, также растянулись
на полу в передней, у самой двери в дедушкину горницу.
И ушла, не сказав больше ни слова. Все это было таинственно и вызывало у
Поли, благоговевшей перед
барскими шалостями, хитрую усмешку; она как будто хотела сказать: «Вот какие мы!» — и все время ходила
на цыпочках. Наконец, послышались шаги; Зинаида Федоровна быстро вошла в переднюю и, увидев меня в дверях моей лакейской, сказала...
Уже смеркалось, как он вернулся. По его истомленному виду, по неверной походке, по запыленной одежде его можно было предполагать, что он успел обежать пол-Москвы. Он остановился против
барских окон, окинул взором крыльцо,
на котором столпилось человек семь дворовых, отвернулся и промычал еще раз: «Муму!» Муму не отозвалась. Он пошел прочь. Все посмотрели ему вслед, но никто не улыбнулся, не сказал слова… а любопытный форейтор Антипка рассказывал
на другое утро в кухне, что немой-де всю ночь охал.
Накануне еще бабы и девки покончили яровое, а после обедни, обвив серпы молодою соломой, а иные остававшимися
на полях и лугах цветами и высоко держа те серпы над головами, гурьбой повалили
на барский двор.
Изворовка была старинная
барская усадьба — большая и когда-то роскошная, но теперь все в ней разрушалось.
На огромном доме крыша проржавела, штукатурка облупилась, службы разваливались. Великолепен был только сад — тенистый и заросший, с кирпичными развалинами оранжерей и бань. Сам Изворов, Василий Васильевич, с утра до вечера пропадал в
поле. Он был работник, хозяйничал усердно, но все, что вырабатывал с имения, проигрывал в карты.
Огромный старинный
барский дом с несчетным количеством комнат.
Полы некрашеные, везде грязновато; в коридоре пахнет мышами.
На подоконниках огромных окон бутылки с уксусом и наливками. В высокой и большой гостиной — чудесная мебель стиля ампир, из красного дерева, такие же трюмо, старинные бронзовые канделябры. Но никто этому не знает цены, и мы смотрим
на все это, как
на старую рухлядь.
Все усадебное место, кроме сада, разбитого террасой по спуску к реке, находилось
на плоскогории,
на скате которого находились
барские поля, оканчивающиеся, с одной стороны, далеко тянувшимся
барским лесом, а с другой, примыкавшие к самому селу, раскинувшемуся уже
на отлогом берегу той же реки.
Богучарово лежало в некрасивой, плоской местности, покрытой
полями и срубленными и несрубленными еловыми и березовыми лесами.
Барский двор находился
на конце прямой, по большой дороге расположенной деревни, за вновь вырытым, полно-налитым прудом, с необросшими еще травой берегами, в середине молодого леса, между которым стояло несколько больших сосен.