Неточные совпадения
Глядишь, ко храму сельскому
На колеснице траурной
В шесть лошадей наследники
Покойника везут —
Попу поправка добрая,
Мирянам
праздник праздником…
Краса и гордость русская,
Белели церкви Божии
По горкам, по холмам,
И с ними в славе спорили
Дворянские дома.
Дома с оранжереями,
С китайскими беседками
И с английскими парками;
На каждом флаг играл,
Играл-манил приветливо,
Гостеприимство русское
И ласку обещал.
Французу не привидится
Во сне, какие
праздники,
Не день, не два — по месяцу
Мы задавали тут.
Свои индейки жирные,
Свои наливки сочные,
Свои актеры, музыка,
Прислуги — целый полк!
Не ветры веют буйные,
Не мать-земля колышется —
Шумит, поет, ругается,
Качается, валяется,
Дерется и целуется
У
праздника народ!
Крестьянам показалося,
Как вышли
на пригорочек,
Что все село шатается,
Что даже церковь старую
С высокой колокольнею
Шатнуло раз-другой! —
Тут трезвому, что голому,
Неловко… Наши странники
Прошлись еще по площади
И к вечеру покинули
Бурливое село…
Одиннадцать кабачников
Для
праздника поставили
Палатки
на селе.
Хотя, по первоначальному проекту Угрюм-Бурчеева,
праздники должны были отличаться от будней только тем, что в эти дни жителям вместо работ предоставлялось заниматься усиленной маршировкой, но
на этот раз бдительный градоначальник оплошал.
В ту же ночь в бригадировом доме случился пожар, который, к счастию, успели потушить в самом начале. Сгорел только архив, в котором временно откармливалась к
праздникам свинья. Натурально, возникло подозрение в поджоге, и пало оно не
на кого другого, а
на Митьку. Узнали, что Митька напоил
на съезжей сторожей и ночью отлучился неведомо куда. Преступника изловили и стали допрашивать с пристрастием, но он, как отъявленный вор и злодей, от всего отпирался.
И противнее всех была Кити тем, как она поддалась тому тону веселья, с которым этот господин, как
на праздник для себя и для всех, смотрел
на свой приезд в деревню, и в особенности неприятна была тою особенною улыбкой, которою она отвечала
на его улыбки.
— Вы будете
на празднике Роландаки? — спросила Анна, чтоб переменить разговор.
— Сыны мои, гимназисты. Приехали
на праздники. Николаша, ты побудь с гостем, а ты, Алексаша, ступай за мной.
Ему казалось, что и важничал Федор Федорович уже чересчур, что имел он все замашки мелких начальников, как-то: брать
на замечанье тех, которые не являлись к нему с поздравленьем в
праздники, даже мстить всем тем, которых имена не находились у швейцара
на листе, и множество разных тех грешных принадлежностей, без которых не обходится ни добрый, ни злой человек.
Вот, окружен своей дубравой,
Петровский замок. Мрачно он
Недавнею гордится славой.
Напрасно ждал Наполеон,
Последним счастьем упоенный,
Москвы коленопреклоненной
С ключами старого Кремля;
Нет, не пошла Москва моя
К нему с повинной головою.
Не
праздник, не приемный дар,
Она готовила пожар
Нетерпеливому герою.
Отселе, в думу погружен,
Глядел
на грозный пламень он.
Бывало, он еще в постеле:
К нему записочки несут.
Что? Приглашенья? В самом деле,
Три дома
на вечер зовут:
Там будет бал, там детский
праздник.
Куда ж поскачет мой проказник?
С кого начнет он? Всё равно:
Везде поспеть немудрено.
Покамест в утреннем уборе,
Надев широкий боливар,
Онегин едет
на бульвар,
И там гуляет
на просторе,
Пока недремлющий брегет
Не прозвонит ему обед.
Кипя враждой нетерпеливой,
Ответа дома ждет поэт;
И вот сосед велеречивый
Привез торжественно ответ.
Теперь ревнивцу то-то
праздник!
Он всё боялся, чтоб проказник
Не отшутился как-нибудь,
Уловку выдумав и грудь
Отворотив от пистолета.
Теперь сомненья решены:
Они
на мельницу должны
Приехать завтра до рассвета,
Взвести друг
на друга курок
И метить в ляжку иль в висок.
Повторить эти слова ему не пришлось. В то время как полным ходом, под всеми парусами уходил от ужаснувшейся навсегда Каперны «Секрет», давка вокруг бочонка превзошла все, что в этом роде происходит
на великих
праздниках.
Любимым развлечением Ассоль было по вечерам или в
праздник, когда отец, отставив банки с клейстером, инструменты и неоконченную работу, садился, сняв передник, отдохнуть с трубкой в зубах, — забраться к нему
на колени и, вертясь в бережном кольце отцовской руки, трогать различные части игрушек, расспрашивая об их назначении.
По
праздникам его иногда видели в трактире, но он никогда не присаживался, а торопливо выпивал за стойкой стакан водки и уходил, коротко бросая по сторонам: «да», «нет», «здравствуйте», «прощай», «помаленьку» —
на все обращения и кивки соседей.
Видится же она с ним по
праздникам у острожных ворот или в кордегардии, [Кордегардия — караульное помещение.] куда его вызывают к ней
на несколько минут; по будням же
на работах, куда она заходит к нему, или в мастерских, или
на кирпичных заводах, или в сараях
на берегу Иртыша.
Илья. С
праздником! Дай Бог здорово да счастливо! (Кладет фуражку
на стул у двери.)
Что ж, он и кавалер.
От нас потребуют с именьем быть и в чине,
А Гильоме!.. — Здесь нынче тон каков
На съездах,
на больших, по
праздникам приходским?
Господствует еще смешенье языков:
Французского с нижегородским?
Как обходительна! добра! мила! проста!
Балы дает нельзя богаче,
От рождества и до поста,
И летом
праздники на даче.
Ну, право, что́ бы вам в Москве у нас служить?
И награжденья брать и весело пожить?
Разговор
на этом прекратился. Оба молодых человека уехали тотчас после ужина. Кукшина нервически-злобно, но не без робости, засмеялась им вослед: ее самолюбие было глубоко уязвлено тем, что ни тот, ни другой не обратил
на нее внимания. Она оставалась позже всех
на бале и в четвертом часу ночи протанцевала польку-мазурку с Ситниковым
на парижский манер. Этим поучительным зрелищем и завершился губернаторский
праздник.
Матвей Ильич был настоящим «героем
праздника», губернский предводитель объявлял всем и каждому, что он приехал собственно из уважения к нему, а губернатор, даже и
на бале, даже оставаясь неподвижным, продолжал «распоряжаться».
На другой день после
праздника Троицы — в Духов день — Самгин так же сидел у окна, выглядывая из-за цветов
на улицу.
Это приятно взволновало его, он даже
на минуту закрыл глаза, а пред глазами все-таки стояли черненькие буквы: «
На празднике русского труда».
Когда Самгин вышел
на Красную площадь,
на ней было пустынно, как бывает всегда по
праздникам. Небо осело низко над Кремлем и рассыпалось тяжелыми хлопьями снега.
На золотой чалме Ивана Великого снег не держался. У музея торопливо шевырялась стая голубей свинцового цвета. Трудно было представить, что
на этой площади, за час пред текущей минутой, топтались, вторгаясь в Кремль, тысячи рабочих людей, которым, наверное, ничего не известно из истории Кремля, Москвы, России.
— Когда я был юнкером, приходилось нередко дежурить во дворце; царь был еще наследником. И тогда уже я заметил, что его внимание привлекают безличные люди, посредственности. Потом видел его
на маневрах,
на полковых
праздниках. Я бы сказал, что талантливые люди неприятны ему, даже — пугают его.
Какая-то сила вытолкнула из домов
на улицу разнообразнейших людей, — они двигались не по-московски быстро, бойко, останавливались, собирались группами, кого-то слушали, спорили, аплодировали, гуляли по бульварам, и можно было думать, что они ждут
праздника. Самгин смотрел
на них, хмурился, думал о легкомыслии людей и о наивности тех, кто пытался внушить им разумное отношение к жизни. По ночам пред ним опять вставала картина белой земли в красных пятнах пожаров, черные потоки крестьян.
— Устроили жизнь!
На улицу выйти страшно. Скоро
праздники, святки, — воображаю, как весело будет… Если б ты знал, какую анархию развела Анфимьевна в хозяйстве…
— Должно быть, схулиганил кто-нибудь, — виновато сказал Митрофанов. — А может, захворал. Нет, — тихонько ответил он
на осторожный вопрос Самгина, — прежним делом не занимаюсь. Знаете, — пред лицом свободы как-то уж недостойно мелких жуликов ловить.
Праздник, и все лишнее забыть хочется, как в прощеное воскресенье. Притом я попал в подозрение благонадежности, меня, конечно, признали недопустимым…
Самгин ел что-то удивительно вкусное и чувствовал себя взрослым
на празднике детей.
— Через несколько месяцев Романовы намерены устроить празднование трехсотлетия своей власти над Россией. Государственная дума ассигновала
на этот
праздник пятьсот тысяч рублей. Как отнесемся мы, интеллигенция, к этому праздничку? Не следует ли нам вспомнить, чем были наполнены эти три сотни лет?
Солидные эти люди, дождавшись
праздника, вырвались из тепла каменных домов и едут, едут, благосклонно поглядывая
на густые вереницы пешеходов, изредка и снисходительно кивая головами, дотрагиваясь до шапки.
— Куда спешите? Там, — Лютов кивнул головою в сторону дач, — никого нет, уехали в лодке
на праздник куда-то,
на ярмарку.
Его патриотическое чувство особенно высоко поднималось, когда он встречал группы инородцев, собравшихся
на праздник властвующей ими нации от Белого моря до Каспийского и Черного и от Гельсингфорса до Владивостока.
— Все вы — злые! — воскликнула Люба Сомова. — А мне эти люди нравятся; они — точно повара
на кухне перед большим
праздником — пасхой или рождеством.
А
на другой день вечером они устроили пышный
праздник примирения — чай с пирожными, с конфектами, музыкой и танцами. Перед началом торжества они заставили Клима и Бориса поцеловаться, но Борис, целуя, крепко сжал зубы и закрыл глаза, а Клим почувствовал желание укусить его. Потом Климу предложили прочитать стихи Некрасова «Рубка леса», а хорошенькая подруга Лидии Алина Телепнева сама вызвалась читать, отошла к роялю и, восторженно закатив глаза, стала рассказывать вполголоса...
Как-то в
праздник, придя к Варваре обедать, Самгин увидал за столом Макарова. Странно было видеть, что в двуцветных вихрах медика уже проблескивают серебряные нити, особенно заметные
на висках. Глаза Макарова глубоко запали в глазницы, однако он не вызывал впечатления человека нездорового и преждевременно стареющего. Говорил он все о том же — о женщине — и, очевидно, не мог уже говорить ни о чем другом.
Пейзаж портили красные массы и трубы фабрик. Вечером и по
праздникам на дорогах встречались группы рабочих; в будни они были чумазы, растрепанны и злы, в
праздники приодеты, почти всегда пьяны или выпивши, шли они с гармониями, с песнями, как рекрута, и тогда фабрики принимали сходство с казармами. Однажды кучка таких веселых ребят, выстроившись поперек дороги, крикнула ямщику...
И вдруг облако исчезло, перед ним распахнулась светлая, как
праздник, Обломовка, вся в блеске, в солнечных лучах, с зелеными холмами, с серебряной речкой; он идет с Ольгой задумчиво по длинной аллее, держа ее за талию, сидит в беседке,
на террасе…
— Сегодня не поедешь; в четверг большой
праздник: стоит ли ездить взад и вперед
на три дня?
Все вопросы, сомнения, вся лихорадка жизни уходила бы
на заботы по хозяйству,
на ожидания
праздников, гостей, семейных съездов,
на родины, крестины, в апатию и сон мужа!
На празднике опять зашла речь о письме. Илья Иванович собрался совсем писать. Он удалился в кабинет, надел очки и сел к столу.
«Ночью писать, — думал Обломов, — когда же спать-то? А поди тысяч пять в год заработает! Это хлеб! Да писать-то все, тратить мысль, душу свою
на мелочи, менять убеждения, торговать умом и воображением, насиловать свою натуру, волноваться, кипеть, гореть, не знать покоя и все куда-то двигаться… И все писать, все писать, как колесо, как машина: пиши завтра, послезавтра;
праздник придет, лето настанет — а он все пиши? Когда же остановиться и отдохнуть? Несчастный!»
В две-три недели они объездили все петербургские окрестности. Тетка с Ольгой, барон и он являлись
на загородных концертах,
на больших
праздниках. Поговаривают съездить в Финляндию, в Иматру.
С начала лета в доме стали поговаривать о двух больших предстоящих
праздниках: Иванове дне, именинах братца, и об Ильине дне — именинах Обломова: это были две важные эпохи в виду. И когда хозяйке случалось купить или видеть
на рынке отличную четверть телятины или удавался особенно хорошо пирог, она приговаривала: «Ах, если б этакая телятина попалась или этакий пирог удался в Иванов или в Ильин день!»
Утешься, добрая мать: твой сын вырос
на русской почве — не в будничной толпе, с бюргерскими коровьими рогами, с руками, ворочающими жернова. Вблизи была Обломовка: там вечный
праздник! Там сбывают с плеч работу, как иго; там барин не встает с зарей и не ходит по фабрикам около намазанных салом и маслом колес и пружин.
Они вели счет времени по
праздникам, по временам года, по разным семейным и домашним случаям, не ссылаясь никогда ни
на месяцы, ни
на числа. Может быть, это происходило частью и оттого, что, кроме самого Обломова, прочие всё путали и названия месяцев, и порядок чисел.
После болезни Илья Ильич долго был мрачен, по целым часам повергался в болезненную задумчивость и иногда не отвечал
на вопросы Захара, не замечал, как он ронял чашки
на пол и не сметал со стола пыль, или хозяйка, являясь по
праздникам с пирогом, заставала его в слезах.
Поговаривали об ильинской пятнице и о совершаемой ежегодно
на Пороховые Заводы прогулке пешком, о
празднике на Смоленском кладбище, в Колпине.
Нет ее горячего дыхания, нет светлых лучей и голубой ночи; через годы все казалось играми детства перед той далекой любовью, которую восприняла
на себя глубокая и грозная жизнь. Там не слыхать поцелуев и смеха, ни трепетно-задумчивых бесед в боскете, среди цветов,
на празднике природы и жизни… Все «поблекло и отошло».