Неточные совпадения
— Мы, люди, —
начал он, отталкивая Берендеева взглядом, — мы,
с моей точки зрения, люди, на которых историей возложена обязанность организовать
революцию, внести в ее стихию всю мощь нашего сознания, ограничить нашей волей неизбежный анархизм масс…
— Здоровенная будет у нас
революция, Клим Иванович. Вот — начались рабочие стачки против войны — знаешь? Кушать трудно стало, весь хлеб армии скормили. Ох, все это кончится тем, что устроят европейцы мир промежду себя за наш счет, разрежут Русь на кусочки и
начнут глодать
с ее костей мясо.
Помню, что в
начале революции я
с большим трудом убедил священника нашего прихода в Большом Власьевском переулке выбросить из церковной службы слово о самодержавном государе императоре.
В первые дни
революции активность моя выразилась лишь в том, что когда Манеж осаждался революционными массами, а вокруг Манежа и внутри его были войска, которые каждую минуту могли
начать стрелять, я
с трудом пробрался внутрь Манежа, спросил офицера, стоявшего во главе этой части войска, и
начал убеждать его не стрелять, доказывая ему, что образовалось новое правительство и что старое правительство безнадежно пало.
Писарь давно обленился, отстал от всякой работы и теперь казнился, поглядывая на молодого зятя, как тот поворачивал всякое дело. Заразившись его энергией, писарь
начал заводить строгие порядки у себя в доме, а потом в волости. Эта домашняя
революция закончилась ссорой
с женой, а в волости взбунтовался сторож Вахрушка.
Я был первым и до сих пор остаюсь практически единственным человеком, который обнаружил эту главную ошибку современной философии; я показал, что все философы (за исключением Лейбница),
начиная с Декарта и его последователя Спинозы, исходили из принципа разрушения и
революции в отношении религиозной жизни, из принципа, который в области политики породил конституционный принцип; я показал, что кардинальная реформа невозможна, если только она не будет проходить и в философии и в политике.
— О нет-с! Уж этого вы не говорите. Наш народ не таков, да ему не из-за чего нас выдавать. Наше
начало тем и верно, тем несомненно верно, что мы стремимся к
революции на совершенно ином принципе.
Он объяснил ей, что общество в опасности, что покуда остается неразоренным очаг
революций, до тех пор Европа не может наслаждаться спокойствием, что в самом Навозном существует громадный наплыв неблагонадежных элементов, которые, благодаря интриге, всюду распространяют корни и нити, и что он, Феденька, поставил себе священнейшею задачей объявить им войну,
начав с акцизного ведомства и кончая судебными и земскими учреждениями.
И что же вышло? Сначала, действительно, обывателям казалось несколько странным, что выискался такой помпадур, который не верит в бунты, но мало-помалу и они
начали освоиваться
с этим взглядом. Прошел год, прошел другой, снегири свистали и щебетали во всех рощах, а
революций все не было.
«Это он — сифилис», — вторично мысленно и строго сказал я. В первый раз в моей врачебной жизни я натолкнулся на него, я — врач, прямо
с университетской скамеечки брошенный в деревенскую даль в
начале революции.
Однако не все покорилось романтизму: умы положительные, умы, сосавшие все соки свои из великих произведений Греции и Рима, прямые наследники литературы Лудовика XIV, Вольтера и Энциклопедии, участники
революции и императорских войн, односторонние и упрямые в своих
началах,
с презрением смотрели на юное поколение, отрицающее их в пользу понятий, ими казненных, как полагали, навеки.
Он понял, что освобождение крестьян сопряжено
с освобождением земли; что освобождение земли, в свою очередь, —
начало социальной
революции, провозглашение сельского коммунизма. Обойти вопрос об освобождении невозможно — отодвинуть его решение до следующего царствования, конечно, легче, но это малодушно, и, в сущности, это только несколько часов, потерянных на скверной почтовой станции без лошадей…
Я считал
революцию неизбежной и справедливой, но духовный её облик мне был неприятен
с самого
начала.
Рикур был крупный тип француза, сложившегося к эпохе Февральской
революции. Он
начал свою карьеру специальностью живописца, был знаком
с разными реформаторами 40-х годов (в том числе и
с Фурье), выработал себе весьма радикальное credo, особенно в направлении антиклерикальных идей. Актером он никогда не бывал, а сделался прекрасным чтецом и декламатором реального направления, врагом всей той рутины, которая, по его мнению, царила и в «Comedie Francaise», и в Консерватории.
Изабелла(1830–1904) — испанская королева в 1833–1866 гг.; эмигрировала
с началом революции.
Можно было бы сказать, что «реакционным» является возврат к недавнему прошлому, к тому строю мыслей и строю жизни, которые господствовали до
начала революции, переворота и кризиса [Эта мысль прекрасно развита кн. Н.
С. Трубецким в статье «У дверей (Реакция?
«Большевизм» господствовал
с самого
начала «
революции», и в нынешнем торжестве его нет ничего нового.
Ячевский
с страхом и надеждой ожидал
с каждой почтой известия об убийстве Константина и
начале революции.
С самого
начала «
революция» русская одержима низким страхом контрреволюции, и в этом постыдном страхе чувствуется страшное бессилие, отсутствие молодой веры, молодого энтузиазма.
И русские социал-демократы, которые
начали свое существование
с борьбы против народничества, в сущности психологически и морально остались народниками и сейчас, во время
революции, находятся во власти всех народнических иллюзий.
Конфликт количественного
начала с качественным
началом, в котором жертвой падает
начало качественное, — вот что оказалось роковым в русской
революции.
Совершенной потерей исторической перспективы нужно признать ту психологию, в силу которой хотят остановить
революцию с точки зрения дореволюционных
начал.
И
начиная с французской
революции, разрушается старая, недостаточно великая группа; уничтожаются старые привычки и предания; вырабатываются, шаг за шагом, группа новых размеров, новые привычки и предания, и приготовляется тот человек, который должен стоять во главе будущего движения и нести на себе всю ответственность имеющего совершиться.
Но у нас Советы
с самого
начала революции вступили на путь классовой диктатуры, своеобразной монархической диктатуры, и это превратилось в истребление свободы в России.
Социалистические партии
с максималистскими настроениями
с самого
начала допустили ложь для охранения своего престижа, престижа
революции, ибо поклонились не Богу, а идолу.