Неточные совпадения
— Неверно? Нет, верно. До пятого года — даже
начиная с 80-х — вы больше обращали внимания на жизнь Европы и вообще мира. Теперь вас Европа и внешняя
политика правительства не интересует. А это — преступная
политика, преступная по ее глупости. Что значит посылка солдат в Персию? И темные затеи на Балканах? И усиление националистической
политики против Польши, Финляндии, против евреев? Вы об этом думаете?
С самого
начала нашего знакомства Химик увидел, что я серьезно занимаюсь, и стал уговаривать, чтоб я бросил «пустые» занятия литературой и «опасные без всякой пользы» —
политикой, а принялся бы за естественные науки.
Произошло столкновение
с ультрареакционным течением в эмиграции,
с консервативно-традиционным и клерикальным православием, не желающим знать всего творческого движения религиозной мысли
начала XX века,
с реставрационной
политикой, вожделеющей утерянного привилегированного положения.
Я был первым и до сих пор остаюсь практически единственным человеком, который обнаружил эту главную ошибку современной философии; я показал, что все философы (за исключением Лейбница),
начиная с Декарта и его последователя Спинозы, исходили из принципа разрушения и революции в отношении религиозной жизни, из принципа, который в области
политики породил конституционный принцип; я показал, что кардинальная реформа невозможна, если только она не будет проходить и в философии и в
политике.
Он кроток и добродушно рассудителен, но когда говорят о
политике, то выходит из себя и
с неподдельным пафосом
начинает говорить о могуществе России и
с презрением о немцах и англичанах, которых отродясь не видел.
Эти дикари, только лишь вступали в залу, тотчас же в одно слово (точно их подучили) осведомлялись, где буфет, и, узнав, что нет буфета, безо всякой
политики и
с необычною до сего времени у нас дерзостию
начинали браниться.
Одних скоро обличали, или, лучше сказать, они сами решались изменять
политику своих действий, и арестант, прокуролесив два-три дня, вдруг ни
с того ни
с сего становился умным, утихал и мрачно
начинал проситься на выписку.
Не добившись цели одним путем, Брагин пустил в ход другую
политику: он
начал везде таскать за собою Михалку и свел его
с такой компанией, где тот совсем закружился.
— Нам о таком предмете не указано рассуждать. Наше дело простое — взял опасное лицо, намеченное начальством, или усмотрел его своим разумом, собрал справочки, установил наблюдение, подал рапортички начальству, и — как ему угодно! Пусть хоть
с живых кожицу сдирает —
политика нас не касается… Был у нас служащий агент, Соковнин, Гриша, он тоже вот
начал рассуждать и кончил жизнь свою при посредстве чахотки, в тюремной больнице…
Пан полковник, вопреки понятий своих о
политике, заимствованной им в Петербурге, по причине тучности своей, тотчас уселся на особо приготовленное для него
с мягкими подушками высокое кресло и
начал предлагать дамскому полу также сесть, но они никак не поступали на это, а только молча откланивались.
Мотька хоть и ругалась
с Мишкой, но это было только одной формой и делалось для видимости. В сущности Мотька сразу отмякла и больше не подводила Мишку под генеральскую грозу, а даже предупреждала, когда генеральша «в нервах». Мишка вел свою
политику и не показывал вида, что замечает что-нибудь Савелий настолько увлекся начатой игрой, что уже
начал стесняться Мишки и больше отмалчивался, когда тот что-нибудь расспрашивал.
Там он сошелся
с Сувориным,
начал для него работать по составлению календаря, а когда тот
начал издавать"Новое время", стал заведовать иностранной
политикой и зарабатывать большие деньги.
Руэр рядом
с фигурой Тьера мог казаться колоссом: плотный, даже тучный, рослый,
с огромной головой, которую он, когда входил на трибуну, покрывал черной шапочкой; говорил громко, сердито или
с напускным па>-фосом. И когда разойдется и
начнет разносить неприятных ему ораторов, то выпячивал вперед оба кулака и тыкал ими по воздуху. Этот жест знал весь Париж, интересовавшийся
политикой.
Хоть тогда и царствовал"Наполеонтий", как мы презрительно называли его, но все-таки и тогда из Парижа шло дуновение освободительных идей. Если у себя дома Бонапартов режим все еще давал себя знать, то во внешней
политике Наполеон III был защитник угнетенных национальностей — итальянцев и поляков. Италия только что свергнула
с себя иго Австрии благодаря французскому вмешательству. Итальянская кампания довершила то, что
начал легендарный герой Италии — Гарибальди.
Успех может иметь только
политика, в которой решительный социальный радикализм будет сочетаться
с иерархическими
началами власти.