Неточные совпадения
В
начале моего романа
(Смотрите первую тетрадь)
Хотелось вроде мне Альбана
Бал петербургский описать;
Но, развлечен пустым мечтаньем,
Я занялся воспоминаньем
О ножках мне знакомых дам.
По вашим узеньким следам,
О ножки, полно заблуждаться!
С изменой
юности моей
Пора мне сделаться умней,
В делах и в слоге поправляться,
И эту пятую тетрадь
От отступлений очищать.
— Толстой-то, а? В мое время… в годы
юности, молодости моей, — Чернышевский, Добролюбов, Некрасов — впереди его были. Читали их, как отцов церкви, я ведь семинарист. Верования строились по глаголам их. Толстой незаметен был. Тогда учились думать о народе, а не о себе. Он — о себе
начал. С него и пошло это… вращение человека вокруг себя самого. Каламбур тут возможен: вращение вокруг частности — отвращение от целого… Ну — до свидания… Ухо чего-то болит… Прошу…
Видение шведского короля — это уж у них, кажется, устарело; но в моей
юности его с засосом повторяли и с таинственным шепотом, точно так же, как и о том, что в
начале столетия кто-то будто бы стоял в сенате на коленях перед сенаторами.
В эти секунды, когда вижу, что шутка у меня не выходит, у меня, ваше преподобие, обе щеки к нижним деснам присыхать
начинают, почти как бы судорога делается; это у меня еще с
юности, как я был у дворян приживальщиком и приживанием хлеб добывал.
Как я от него избавился, и как постепенно
начал опять находить себя, и какую благодарную роль в этом процессе играла русская литература, — об этом я расскажу еще в заключительных главах моей
юности.
Ныне достигли времени, в которое, как то говорят, рассудок становится определителем делания и неделания; а лучше сказать, когда чувства, доселе одержимые плавностию младенчества,
начинают ощущать дрожание или когда жизненные соки, исполнив сосуд
юности, превышать
начинают его воскраия, ища стезю свойственным для них стремлениям.
Но все-таки, прежде чем смириться и покориться, эти люди чрезвычайно долго иногда куролесят,
начиная с
юности до покоряющегося возраста, и все из желания оригинальности.
Да, чем дальше подвигаюсь я в описании этой поры моей жизни, тем тяжелее и труднее становится оно для меня. Редко, редко между воспоминаниями за это время нахожу я минуты истинного теплого чувства, так ярко и постоянно освещавшего
начало моей жизни. Мне невольно хочется пробежать скорее пустыню отрочества и достигнуть той счастливой поры, когда снова истинно нежное, благородное чувство дружбы ярким светом озарило конец этого возраста и положило
начало новой, исполненной прелести и поэзии, поре
юности.
Долго ли продолжался этот моральный порыв, в чем он заключался и какие новые
начала положил он моему моральному развитию, я расскажу в следующей, более счастливой половине
юности.
Писал в этой газете в
начале литературной
юности А.П. Чехов, писал А.В. Амфитеатров и, кажется, даже Вас. Ив. Немирович-Данченко. Детей А.Я. Липскерова репетировал бывавший часто у Чехова студент Н.Е. Эфрос, он и уговорил Чехова дать в газету повесть, которая и была напечатана в нескольких номерах «Новостей дня».
Но она со всею своею превосходною скромностью и со всею с этою женскою кокетерией, которую хотя и попадья, но от природы унаследовала, вдруг и взаправду коварно
начала меня обольщать воспоминаниями минувшей моей
юности, напоминая, что тому, о чем она намекнула, нетрудно было статься, ибо был будто бы я столь собою пригож, что когда приехал к ее отцу в город Фатеж на ней свататься, то все девицы не только духовные, но даже и светские по мне вздыхали!
— Право! — продолжал дьякон. — Вдруг
начну, например, рассказывать, что прихожане ходили ко владыке просить, чтобы меня им в попы поставить, чего даже и сам не желаю; или в другой раз уверяю, будто губернское купечество меня в протодьяконы просят произвесть; а то… — Дьякон оглянулся по чулану и прошептал: — А то один раз брякнул, что будто я в
юности был тайно обручен с консисторского секретаря дочерью! То есть, я вам говорю, после я себя за это мало не убил, как мне эту мою продерзость стали рассказывать!
Вольтера и, со свойственным
юности нетерпением, сейчас схватила эту книгу и
начала было ее читать.
Уж скачка кончена давно;
Стрельба затихнула: — темно.
Вокруг огня, певцу внимая,
Столпилась
юность удалая,
И старики седые в ряд
С немым вниманием стоят.
На сером камне, безоружен,
Сидит неведомый пришлец.
Наряд войны ему не нужен;
Он горд и беден: — он певец!
Дитя степей, любимец неба,
Без злата он, но не без хлеба.
Вот
начинает: три струны
Уж забренчали под рукою,
И, живо, с дикой простотою
Запел он песню старины.
Красота восторга лучше всех красот человеческих, ибо тогда человек перестает быть земным и
начинает быть небесным; для нее не нужно ни
юности, ни украшений.
В кругу обманщиц милых я напрасно
И глупо
юность погубил,
Любим был часто, нежно, страстно
И ни одну из них я не любил;
Романа не
начав, я знал уже развязку
И для других сердец твердил
Слова любви, как няня сказку.
Он упорно рисует их почти в каждом своем произведении,
начиная с «
Юности» и кончая «Воскресением».
Федор Иванович. Много будешь знать, скоро состаришься… Но довольно об этом. Теперь
начнем из другой оперы. Помню, лет десять назад — Леня тогда еще гимназистом был — праздновали мы вот так же день его рождения. Ехал я отсюда домой верхом, и на правой руке сидела у меня Соня, а на левой — Юлька, и обе за мою бороду держались. Господа, выпьем за здоровье друзей
юности моей, Сони и Юли!
Каюсь, и в романе «В путь-дорогу» губернский город
начала 50-х годов все-таки трактован с некоторым обличительным оттенком, но разве то, что я связал с отрочеством и
юностью героя, не говорит уже о множестве задатков, без которых взрыв нашей «Эпохи бури и натиска» был бы немыслим в такой короткий срок?
Расскажу нечто про киевских оригиналов, которых я знал в дни моей ранней
юности и которые, мне кажется, стоят внимания, как личности очень характерные и любопытные. Но вначале да позволено мне будет сказать два слова о себе. Они необходимы для того, чтобы показать, где и как я познакомился с «печерским Кесарем», с которого я должен
начать мою киевскую галерею антиков.
В
начале этого сочинения знаменитый изгнанник говорит, что многие светлые мужи просили его убедительно объяснить им причины странной перемены в государе московском царе Иоанне, ознаменовавшем себя в
юности доброю славою, а в старости покрывшем себя бесславием. Долго отвечал он одним молчанием и тяжкими вздохами, наконец, убежденный неотступными просьбами друзей, написал для них и для потомства эту историю.
— Вот что, Михаил Андреевич, скажу я вам, —
начал граф, когда Шумский вошел в его кабинет и остановился перед письменным столом, за которым сидел Аракчеев. — Вам, действительно, здесь трудно найти себе занятие, а без дела жить скучно. В мире для вас все потеряно, но есть еще место, где вы можете быть полезным, если не ближним, то, по крайней мере, самому себе. Ваша жизнь полна горьких заблуждений; пора бы подумать вам о своем спасении и загладить грехи вашей
юности молитвою и покаянием.
Николай Герасимович дошел в своих воспоминаниях до этого момента своего прошлого, — момента, с которого мы
начали свой рассказ, — после возвращения его из конторы дома предварительного заключения, где он, если припомнит читатель, так неожиданно встретил друга своей
юности, свою названную сестру Зиновию Николаевну Ястребову.
Наталья Федоровна
начала срывать и эти последние клочья своих розовых грез недавней
юности.
Саркастическая улыбка, с которой непременно встретил бы Николай Леопольдович рассказ о
начале романа ее
юности и о герое этого романа, казалось ей, до боли потревожит память о ее прошлом, а эту память, несмотря на уверенность в счастии настоящего и будущего, она почему-то ревниво охраняла.
Равновесие в их жизни нарушалось только одним сторонним обстоятельством: отец Пеллегрины, с двадцати лет состоявший при своем семействе, с выходом дочери замуж вдруг заскучал и
начал страстно молиться богу, но он совсем не обнаруживал стремления жениться, а показал другую удивительную слабость: он поддался влиянию своего племянника и с особенным удовольствием
начал искать веселой компании; чего он не успел сделать в
юности, то все хотел восполнить теперь: он завил на голове остаток волос, купил трубку с дамским портретом, стал пить вино и
начал ездить смотреть, как танцуют веселые женщины.