Неточные совпадения
Ибо, ежели градоначальник, выйдя из своей квартиры, прямо
начнет палить, то он достигнет лишь того, что перепалит всех обывателей и, как древний Марий,
останется на развалинах один с письмоводителем.
Источник, из которого вышла эта тревога, уже замутился;
начала, во имя которых возникла борьба, стушевались;
остается борьба для борьбы, искусство для искусства, изобретающее дыбу, хождение по спицам и т. д.
Выступил тут вперед один из граждан и, желая подслужиться, сказал, что припасена у него за пазухой деревянного дела пушечка малая на колесцах и гороху сушеного запасец небольшой. Обрадовался бригадир этой забаве несказанно, сел на лужок и
начал из пушечки стрелять. Стреляли долго, даже умучились, а до обеда все еще много времени
остается.
Несмотря на то, что недослушанный план Сергея Ивановича о том, как освобожденный сорокамиллионный мир Славян должен вместе с Россией
начать новую эпоху в истории, очень заинтересовал его, как нечто совершенно новое для него, несмотря на то, что и любопытство и беспокойство о том, зачем его звали, тревожили его, — как только он
остался один, выйдя из гостиной, он тотчас же вспомнил свои утренние мысли.
― Я имею несчастие, ―
начал Алексей Александрович, ― быть обманутым мужем и желаю законно разорвать сношения с женою, то есть развестись, но притом так, чтобы сын не
оставался с матерью.
Когда доктора
остались одни, домашний врач робко стал излагать свое мнение, состоящее в том, что есть
начало туберкулезного процесса, но… и т. д. Знаменитый доктор слушал его и в середине его речи посмотрел на свои крупные золотые часы.
Мало ли людей,
начиная жизнь, думают кончить ее, как Александр Великий или лорд Байрон, а между тем целый век
остаются титулярными советниками?..
Действительный статский советник
остался с открытым ртом от изумленья. Такого потока слов он не ожидал. Немного подумавши,
начал он было в таком роде...
Пока ее не было, ее имя перелетало среди людей с нервной и угрюмой тревогой, с злобным испугом. Больше говорили мужчины; сдавленно, змеиным шипением всхлипывали остолбеневшие женщины, но если уж которая
начинала трещать — яд забирался в голову. Как только появилась Ассоль, все смолкли, все со страхом отошли от нее, и она
осталась одна средь пустоты знойного песка, растерянная, пристыженная, счастливая, с лицом не менее алым, чем ее чудо, беспомощно протянув руки к высокому кораблю.
Что до меня, то наше
начало — мое и Ассоль —
останется нам навсегда в алом отблеске парусов, созданных глубиной сердца, знающего, что такое любовь.
— А, так вот оно что-с! — Лужин побледнел и закусил губу. — Слушайте, сударь, меня, —
начал он с расстановкой и сдерживая себя всеми силами, но все-таки задыхаясь, — я еще давеча, с первого шагу, разгадал вашу неприязнь, но нарочно
оставался здесь, чтоб узнать еще более. Многое я бы мог простить больному и родственнику, но теперь… вам… никогда-с…
Фифи радостно бросилась вон, в надежде, что ее поведут гулять, но,
оставшись одна за дверью,
начала скрестись и повизгивать. Княжна нахмурилась, Катя хотела было выйти…
Похвастался отлично переплетенной в зеленый сафьян, тисненный золотом, книжкой Шишкова «Рассуждение о старом и новом слоге» с автографом Дениса Давыдова и чьей-то подписью угловатым почерком,
начало подписи было густо зачеркнуто,
остались только слова: «…за сие и был достойно наказан удалением в армию тысяча восемьсот четвертого году».
Она даже
начала было рассказывать ему какой-то роман, но Клим задремал, из всего романа у него
осталось в памяти лишь несколько слов...
Начиная с головы, человек этот удивлял своей лохматостью, из дырявой кацавейки торчали клочья ваты, на животе — бахрома шали, — как будто его пытались обтесать, обстрогать, сделать не таким широким и угловатым, но обтесать не удалось, он так и
остался весь в затесах, в стружках.
Клим
остался,
начали пить красное вино, а потом Лютов и дьякон незаметно исчезли, Макаров
начал учиться играть на гитаре, а Клим, охмелев, ушел наверх и лег спать. Утром Макаров, вооруженный медной трубой, разбудил его.
Вопрос
остался без ответа. Позвонил, спросил кофе, русские газеты,
начал мыться, а в памяти навязчиво звучало...
— Да, — сказала актриса, тяжело вздохнув. — Кто-то где-то что-то делает, и вдруг —
начинают воевать! Ужасно. И, знаете, как будто уже не
осталось ничего, о чем можно не спорить. Все везде обо всем спорят и — до ненависти друг к другу.
Поцеловав его, она соскочила с кровати и, погасив свечу, исчезла. После нее
остался запах духов и на ночном столике браслет с красными камешками. Столкнув браслет пальцем в ящик столика, Самгин закурил папиросу,
начал приводить в порядок впечатления дня и тотчас убедился, что Дуняша, среди них, занимает ничтожно малое место. Было даже неловко убедиться в этом, — он почувствовал необходимость объясниться с самим собою.
Лицо человека, одетого мужиком,
оставалось неподвижным, даже еще более каменело, а выслушав речь, он тотчас же
начинал с высокой ноты и с амвона...
Поверенный распорядился и насчет постройки дома: определив, вместе с губернским архитектором, количество нужных материалов, он оставил старосте приказ с открытием весны возить лес и велел построить сарай для кирпича, так что Обломову
оставалось только приехать весной и, благословясь,
начать стройку при себе. К тому времени предполагалось собрать оброк и, кроме того, было в виду заложить деревню, следовательно, расходы было из чего покрыть.
Так он и не додумался до причины; язык и губы мгновенно замерли на полуслове и
остались, как были, полуоткрыты. Вместо слова послышался еще вздох, и вслед за тем
начало раздаваться ровное храпенье безмятежно спящего человека.
Героем дворни все-таки
оставался Егорка: это был живой пульс ее. Он своего дела, которого, собственно, и не было, не делал, «как все у нас», — упрямо мысленно добавлял Райский, — но зато совался поминутно в чужие дела. Смотришь, дугу натягивает, и сила есть: он коренастый, мускулистый, длиннорукий, как орангутанг, но хорошо сложенный малый. То сено примется помогать складывать на сеновал: бросит охапки три и кинет вилы,
начнет болтать и мешать другим.
Начинало рассветать. Он окинул взглядом деревья, и злая улыбка осветила его лицо. Он указывал, какие цветы выбрать для букета Марфеньки: в него вошли все, какие
оставались. Садовник сделал букет на славу.
В
начале петровской реформы мой прапрадед, тоже Петр, был и
остался раскольником и скитался в костромских лесах.
Странное, однако, чувство одолело меня, когда решено было, что я еду: тогда только сознание о громадности предприятия заговорило полно и отчетливо. Радужные мечты побледнели надолго; подвиг подавлял воображение, силы ослабевали, нервы падали по мере того, как наступал час отъезда. Я
начал завидовать участи остающихся, радовался, когда являлось препятствие, и сам раздувал затруднения, искал предлогов
остаться. Но судьба, по большей части мешающая нашим намерениям, тут как будто задала себе задачу помогать.
Они
начали с того, что «так как адмирал не соглашается
остаться, то губернатор не решается удерживать его, но он предлагает ему на рассуждение одно обстоятельство, чтоб адмирал поступил сообразно этому, именно: губернатору известно наверное, что дней чрез десять, и никак не более одиннадцати, а может быть и чрез семь, придет ответ, который почему-то замедлился в пути».
Потом стало ворочать его то в одну, то в другую сторону с такой быстротой, что в тридцать минут, по словам рапорта, было сделано им сорок два оборота! Наконец
начало бить фрегат, по причине переменной прибыли и убыли воды, об дно, о свои якоря и класть то на один, то на другой бок. И когда во второй раз положило — он
оставался в этом положении с минуту…
В
начале июня мы оставили Сингапур. Недели было чересчур много, чтоб познакомиться с этим местом. Если б мы еще
остались день, то не знали бы, что делать от скуки и жара. Нет, Индия не по нас! И англичане бегут из нее, при первом удобном случае, спасаться от климата на мыс Доброй Надежды, в порт Джаксон — словом, дальше от экватора, от этих палящих дней, от беспрохладных ночей, от мест, где нельзя безнаказанно есть и пить, как едят и пьют англичане.
Так же трудно показалось нынче утром сказать всю правду Мисси. Опять нельзя было
начинать говорить, — это было бы оскорбительно. Неизбежно должно было
оставаться, как и во многих житейских отношениях, нечто подразумеваемое. Одно он решил нынче утром: он не будет ездить к ним и скажет правду, если спросят его.
Костя
остался прежним Костей,
начиная от остриженных под гребенку волос и кончая своей рыжей поддевкой.
Старик расчувствовался и жалко заморгал глазами, когда
начал благословлять дочь; пани Марина выдержала характер и
осталась прежней королевой.
Привалов бывал у них довольно часто, при посторонних молчал, а когда
оставался один с Надеждой Васильевной,
начинал говорить с полной откровенностью, как с сестрой.
Привалов в эту горячую пору успел отделать вчерне свой флигелек в три окна, куда и перешел в
начале мая; другую половину флигеля пока занимали Телкин и Нагибин. Работа по мельнице приостановилась, пока не были подысканы новые рабочие. Свободное время, которое теперь
оставалось у Привалова, он проводил на полях, присматриваясь к крестьянскому хозяйству на месте.
Привалов
начал прощаться, Лоскутов машинально протянул ему руку и
остался в своем кресле с таким лицом, точно напрасно старался что-то припомнить.
Если бы в мире господствовало исключительно женственное
начало, то истории не было бы, мир
остался бы в «частном» состоянии, в «семейном» кругу.
Но при этом
остается и материалистический элемент, который играет главным образом отрицательную роль в борьбе против самостоятельности духовных
начал и ценностей.
Святость
остается для русского человека трансцендентным
началом, она не становится его внутренней энергией.
Начал он с самого того момента, когда подсудимый отправился к «молодой особе», чтоб «избить ее», выражаясь его собственными словами, пояснил Ипполит Кириллович, «но вместо того, чтоб избить,
остался у ног ее — вот
начало этой любви.
Столь роковой приезд этот, послуживший
началом ко стольким последствиям, для меня долго потом, почти всегда,
оставался делом неясным.
— Глупо, глупо! — восклицал Митя, — и… как это все бесчестно! — прибавил он вдруг почему-то. У него страшно
начала болеть голова: «Бросить разве? Уехать совсем, — мелькнуло в уме его. — Нет уж, до утра. Вот нарочно же
останусь, нарочно! Зачем же я и приехал после того? Да и уехать не на чем, как теперь отсюда уедешь, о, бессмыслица!»
— Помни, юный, неустанно, — так прямо и безо всякого предисловия
начал отец Паисий, — что мирская наука, соединившись в великую силу, разобрала, в последний век особенно, все, что завещано в книгах святых нам небесного, и после жестокого анализа у ученых мира сего не
осталось изо всей прежней святыни решительно ничего.
— Я, разумеется, не дам совершиться убийству, как не дал и сейчас.
Останься тут, Алеша, я выйду походить по двору; у меня голова
начала болеть.
— Я, батюшка,
останусь здесь со свечой и буду ловить мгновение. Пробудится, и тогда я
начну… За свечку я тебе заплачу, — обратился он к сторожу, — за постой тоже, будешь помнить Дмитрия Карамазова. Вот только с вами, батюшка, не знаю теперь как быть: где же вы ляжете?
— Ну что ж теперь, пороть розгами, что ли, меня
начнете, ведь больше-то ничего не
осталось, — заскрежетал он, обращаясь к прокурору. К Николаю Парфеновичу он и повернуться уже не хотел, как бы и говорить с ним не удостоивая. «Слишком уж пристально мои носки осматривал, да еще велел, подлец, выворотить, это он нарочно, чтобы выставить всем, какое у меня грязное белье!»
Спустя немного времени один за другим
начали умирать дети. Позвали шамана. В конце второго дня камлания он указал место, где надо поставить фигурное дерево, но и это не помогло. Смерть уносила одного человека за другим. Очевидно, черт поселился в самом жилище.
Оставалось последнее средство — уступить ему фанзу. Та к и сделали. Забрав все имущество, они перекочевали на реку Уленгоу.
Из этого можно заключить, что первоначально водопад был ниже по течению, и если бы удалось определить, сколько вода стирает ложе водопада в течение года, то можно было бы сказать, когда он
начал свою работу, сколько ему лет и сколько еще
осталось существовать на свете.
С января до апреля 1907 года я был занят составлением отчетов за прошлую экспедицию и только в половине мая мог
начать сборы в новое путешествие. В этих сборах есть всегда много прелести. Общий план экспедиции был давно уже предрешен,
оставалось только разработать детали.
Дерсу по обыкновению
остался ночевать снаружи, а я вошел в фанзу, растянулся на теплом кане и
начал дремать. Рядом, за стеной, слышно было, как мулы ели сено.
У огня
оставались только Дерсу и Чжан Бао, но и они, видимо,
начали уставать.