Неточные совпадения
И
начал он обдумывать свое намерение, но чем больше думал, тем более запутывался в своих
мыслях.
Но на седьмом году правления Фердыщенку смутил бес. Этот добродушный и несколько ленивый правитель вдруг сделался деятелен и настойчив до крайности: скинул замасленный халат и стал ходить по городу в вицмундире.
Начал требовать, чтоб обыватели по сторонам не зевали, а смотрели в оба, и к довершению всего устроил такую кутерьму, которая могла бы очень дурно для него кончиться, если б, в минуту крайнего раздражения глуповцев, их не осенила
мысль: «А ну как, братцы, нас за это не похвалят!»
Остановившись на этой
мысли, он
начал готовиться.
— Не могу сказать, чтоб я был вполне доволен им, — поднимая брови и открывая глаза, сказал Алексей Александрович. — И Ситников не доволен им. (Ситников был педагог, которому было поручено светское воспитание Сережи.) Как я говорил вам, есть в нем какая-то холодность к тем самым главным вопросам, которые должны трогать душу всякого человека и всякого ребенка, —
начал излагать свои
мысли Алексей Александрович, по единственному, кроме службы, интересовавшему его вопросу — воспитанию сына.
Все впечатления этого дня,
начиная с впечатления мужика на половине дороги, которое служило как бы основным базисом всех нынешних впечатлений и
мыслей, сильно взволновали Левина.
Несмотря на то, что недослушанный план Сергея Ивановича о том, как освобожденный сорокамиллионный мир Славян должен вместе с Россией
начать новую эпоху в истории, очень заинтересовал его, как нечто совершенно новое для него, несмотря на то, что и любопытство и беспокойство о том, зачем его звали, тревожили его, — как только он остался один, выйдя из гостиной, он тотчас же вспомнил свои утренние
мысли.
Дарья Александровна заметила, что в этом месте своего объяснения он путал, и не понимала хорошенько этого отступления, но чувствовала, что, раз
начав говорить о своих задушевных отношениях, о которых он не мог говорить с Анной, он теперь высказывал всё и что вопрос о его деятельности в деревне находился в том же отделе задушевных
мыслей, как и вопрос о его отношениях к Анне.
И он вкратце повторил сам себе весь ход своей
мысли за эти последние два года,
начало которого была ясная, очевидная
мысль о смерти при виде любимого безнадежно больного брата.
И уже не давая Левину досказать свою
мысль, Метров
начал излагать ему особенность своего учения.
Он сидел на кровати в темноте, скорчившись и обняв свои колени и, сдерживая дыхание от напряжения
мысли, думал. Но чем более он напрягал
мысль, тем только яснее ему становилось, что это несомненно так, что действительно он забыл, просмотрел в жизни одно маленькое обстоятельство ― то, что придет смерть, и всё кончится, что ничего и не стоило
начинать и что помочь этому никак нельзя. Да, это ужасно, но это так.
Уже раз взявшись за это дело, он добросовестно перечитывал всё, что относилось к его предмету, и намеревался осенью ехать зa границу, чтоб изучить еще это дело на месте, с тем чтобы с ним уже не случалось более по этому вопросу того, что так часто случалось с ним по различным вопросам. Только
начнет он, бывало, понимать
мысль собеседника и излагать свою, как вдруг ему говорят: «А Кауфман, а Джонс, а Дюбуа, а Мичели? Вы не читали их. Прочтите; они разработали этот вопрос».
Его обрадовала
мысль о том, как легче было поверить в существующую, теперь живущую церковь, составляющую все верования людей, имеющую во главе Бога и потому святую и непогрешимую, от нее уже принять верования в Бога, в творение, в падение, в искупление, чем
начинать с Бога, далекого, таинственного Бога, творения и т. д.
Кити испытывала после обеда и до
начала вечера чувство, подобное тому, какое испытывает юноша пред битвою. Сердце ее билось сильно, и
мысли не могли ни на чем остановиться.
Но потом, когда Голенищев стал излагать свои
мысли и Вронский мог следить за ним, то, и не зная Двух
Начал, он не без интереса слушал его, так как Голенищев говорил хорошо.
Анна даже и не взглянула на него; но опять Дарье Александровне показалось, что в коляске неудобно
начинать этот длинный разговор, и потому она сократила свою
мысль.
Ужасно, главное, то»…
начала она, но не докончила своей
мысли, потому что Матрена Филимоновна высунулась из двери.
Слезши с лошадей, дамы вошли к княгине; я был взволнован и поскакал в горы развеять
мысли, толпившиеся в голове моей. Росистый вечер дышал упоительной прохладой. Луна подымалась из-за темных вершин. Каждый шаг моей некованой лошади глухо раздавался в молчании ущелий; у водопада я напоил коня, жадно вдохнул в себя раза два свежий воздух южной ночи и пустился в обратный путь. Я ехал через слободку. Огни
начинали угасать в окнах; часовые на валу крепости и казаки на окрестных пикетах протяжно перекликались…
Уже
начинал было он полнеть и приходить в те круглые и приличные формы, в каких читатель застал его при заключении с ним знакомства, и уже не раз, поглядывая в зеркало, подумывал он о многом приятном: о бабенке, о детской, и улыбка следовала за такими
мыслями; но теперь, когда он взглянул на себя как-то ненароком в зеркало, не мог не вскрикнуть: «Мать ты моя пресвятая! какой же я стал гадкий!» И после долго не хотел смотреться.
Еще не успеешь открыть рта, как они уже готовы спорить и, кажется, никогда не согласятся на то, что явно противуположно их образу
мыслей, что никогда не назовут глупого умным и что в особенности не согласятся плясать по чужой дудке; а кончится всегда тем, что в характере их окажется мягкость, что они согласятся именно на то, что отвергали, глупое назовут умным и пойдут потом поплясывать как нельзя лучше под чужую дудку, — словом,
начнут гладью, а кончат гадью.
Дорогою много приходило ему всяких
мыслей на ум; вертелась в голове блондинка, воображенье
начало даже слегка шалить, и он уже сам стал немного шутить и подсмеиваться над собою.
Чем больше горячился папа, тем быстрее двигались пальцы, и наоборот, когда папа замолкал, и пальцы останавливались; но когда Яков сам
начинал говорить, пальцы приходили в сильнейшее беспокойство и отчаянно прыгали в разные стороны. По их движениям, мне кажется, можно бы было угадывать тайные
мысли Якова; лицо же его всегда было спокойно — выражало сознание своего достоинства и вместе с тем подвластности, то есть: я прав, а впрочем, воля ваша!
Она
начала с волшебника и его интересного предсказания. Горячка
мыслей мешала ей плавно передать происшествие. Далее шло описание наружности волшебника и — в обратном порядке — погоня за упущенной яхтой.
Рой смутных, ласковых
мыслей мелькнул в ней; она выпрямилась, засмеялась и села,
начав шить.
Несмотря на эти странные слова, ему стало очень тяжело. Он присел на оставленную скамью.
Мысли его были рассеянны… Да и вообще тяжело ему было думать в эту минуту о чем бы то ни было. Он бы хотел совсем забыться, все забыть, потом проснуться и
начать совсем сызнова…
— Нет, Соня, это не то! —
начал он опять, вдруг поднимая голову, как будто внезапный поворот
мыслей поразил и вновь возбудил его, — это не то!
Он с упорством остановился на этой
мысли. Этот исход ему даже более нравился, чем всякий другой. Он
начал пристальнее всматриваться в нее.
Раскольников стоял и сжимал топор. Он был точно в бреду. Он готовился даже драться с ними, когда они войдут. Когда они стучались и сговаривались, ему несколько раз вдруг приходила
мысль кончить все разом и крикнуть им из-за дверей. Порой хотелось ему
начать ругаться с ними, дразнить их, покамест не отперли. «Поскорей бы уж!» — мелькнуло в его голове.
Порфирий Петрович приостановился с достоинством. Раскольников почувствовал прилив какого-то нового испуга.
Мысль о том, что Порфирий считает его за невинного,
начала вдруг пугать его.
Другой раз, увлекаясь игривостию своего остроумия,
начнет дурачить подозревающего его человека; побледнеет как бы нарочно, как бы в игре, да слишком уж натурально побледнеет-то, слишком уж на правду похоже, ан и опять подал
мысль!
Он ни о чем не думал, да и не хотел думать; но грезы вставали одна за другою, мелькали отрывки
мыслей, без
начала и конца и без связи.
— Нет, вы, я вижу, не верите-с, думаете все, что я вам шуточки невинные подвожу, — подхватил Порфирий, все более и более веселея и беспрерывно хихикая от удовольствия и опять
начиная кружить по комнате, — оно, конечно, вы правы-с; у меня и фигура уж так самим богом устроена, что только комические
мысли в других возбуждает; буффон-с; [Буффон — шут (фр. bouffon).] но я вам вот что скажу и опять повторю-с, что вы, батюшка, Родион Романович, уж извините меня, старика, человек еще молодой-с, так сказать, первой молодости, а потому выше всего ум человеческий цените, по примеру всей молодежи.
— Вы, кажется, говорили вчера, что желали бы спросить меня… форменно… о моем знакомстве с этой… убитой? —
начал было опять Раскольников, — «ну зачем я вставил кажется? — промелькнуло в нем как молния. — Ну зачем я так беспокоюсь о том, что вставил это кажется?» — мелькнула в нем тотчас же другая
мысль как молния.
Я хотел было продолжать, как
начал, и объяснить мою связь с Марьей Ивановной так же искренно, как и все прочее. Но вдруг почувствовал непреодолимое отвращение. Мне пришло в голову, что если назову ее, то комиссия потребует ее к ответу; и
мысль впутать имя ее между гнусными изветами [Извет (устар.) — донос, клевета.] злодеев и ее самую привести на очную с ними ставку — эта ужасная
мысль так меня поразила, что я замялся и спутался.
— Ты в
начале беседы очень верно заметил, что люди выдумывают себя. Возможно, что это так и следует, потому что этим подслащивается горькая
мысль о бесцельности жизни…
— Не знаком. Ну, так вот… Они учили, что Эон — безначален, но некоторые утверждали
начало его в соборности мышления о нем, в стремлении познать его, а из этого стремления и возникла соприсущая Эону
мысль — Эннойя… Это — не разум, а сила, двигающая разумом из глубины чистейшего духа, отрешенного от земли и плоти…
И тотчас же забыл о Дронове. Лидия поглощала все его
мысли, внушая все более тягостную тревогу. Ясно, что она — не та девушка, какой он воображал ее. Не та. Все более обаятельная физически, она уже
начинала относиться к нему с обидным снисхождением, и не однажды он слышал в ее расспросах иронию.
— Соединение бойкости языка с наивностью поверхностной
мысли — не велика мудрость, — докторально и даже сердито
начал Попов, но тесть прервал его...
— Пригласил вас, чтоб лично вручить бумаги ваши, — он постучал тупым пальцем по стопке бумаг, но не подвинул ее Самгину, продолжая все так же: — Кое-что прочитал и без комплиментов скажу — оч-чень интересно! Зрелые
мысли, например: о необходимости консерватизма в литературе. Действительно, батенька, черт знает как
начали писать; смеялся я, читая отмеченные вами примерчики: «В небеса запустил ананасом, поет басом» — каково?
Замолчали, прислушиваясь. Клим стоял у буфета, крепко вытирая руки платком. Лидия сидела неподвижно, упорно глядя на золотое копьецо свечи. Мелкие
мысли одолевали Клима. «Доктор говорил с Лидией почтительно, как с дамой. Это, конечно, потому, что Варавка играет в городе все более видную роль. Снова в городе
начнут говорить о ней, как говорили о детском ее романе с Туробоевым. Неприятно, что Макарова уложили на мою постель. Лучше бы отвести его на чердак. И ему спокойней».
Самгин знал, что она не кормила своим молоком Дмитрия, а его кормила только пять недель. Почти все свои
мысли она или
начинала или заканчивала тремя словами...
Ушел. Коротко, точно удар топора, хлопнула дверь крыльца. Минутный диалог в прихожей несколько успокоил тревогу Самгина. Путешествуя из угла в угол комнаты, он
начал искать словесные формы для перевода очень сложного и тягостного ощущения на язык
мысли. Утомительная путаница впечатлений требовала точного, ясного слова, которое, развязав эту путаницу, установило бы определенное отношение к источнику ее — Тагильскому.
В ответ на попытки заинтересовать ее своими чувствованиями,
мыслями он встречает молчание, а иногда усмешку, которая, обижая, гасила его речи в самом
начале.
Самгин вздрогнул, ему показалось, что рядом с ним стоит кто-то. Но это был он сам, отраженный в холодной плоскости зеркала. На него сосредоточенно смотрели расплывшиеся, благодаря стеклам очков, глаза мыслителя. Он прищурил их, глаза стали нормальнее. Сняв очки и протирая их, он снова подумал о людях, которые обещают создать «мир на земле и в человецех благоволение», затем, кстати, вспомнил, что кто-то — Ницше? — назвал человечество «многоглавой гидрой пошлости», сел к столу и
начал записывать свои
мысли.
Этот ход
мысли раздражал его, и, крепко поставив слона на его место к шестерым, Самгин снова
начал путешествовать по комнате. Знакомым гостем явилось более острое, чем всегда, чувство протеста: почему он не может создать себе крупное имя?
Клим
начал смотреть на Нехаеву как на существо фантастическое. Она заскочила куда-то далеко вперед или отбежала в сторону от действительности и жила в
мыслях, которые Дмитрий называл кладбищенскими. В этой девушке было что-то напряженное до отчаяния, минутами казалось, что она способна выпрыгнуть из окна. Особенно удивляло Клима женское безличие, физиологическая неощутимость Нехаевой, она совершенно не возбуждала в нем эмоции мужчины.
— Представь, —
начал он, — сердце у меня переполнено одним желанием, голова — одной
мыслью, но воля, язык не повинуются мне: хочу говорить, и слова нейдут с языка. А ведь как просто, как… Помоги мне, Ольга.
Обломову и хотелось бы, чтоб было чисто, да он бы желал, чтоб это сделалось как-нибудь так, незаметно, само собой; а Захар всегда заводил тяжбу, лишь только
начинали требовать от него сметания пыли, мытья полов и т. п. Он в таком случае станет доказывать необходимость громадной возни в доме, зная очень хорошо, что одна
мысль об этом приводила барина его в ужас.
Старик Обломов всякий раз, как увидит их из окошка, так и озаботится
мыслью о поправке: призовет плотника,
начнет совещаться, как лучше сделать, новую ли галерею выстроить или сломать и остатки; потом отпустит его домой, сказав: «Поди себе, а я подумаю».
И Райский развлекался от
мысли о Вере, с утра его манили в разные стороны летучие
мысли, свежесть утра, встречи в домашнем гнезде, новые лица, поле, газета, новая книга или глава из собственного романа. Вечером только
начинает все прожитое днем сжиматься в один узел, и у кого сознательно, и у кого бессознательно, подводится итог «злобе дня».
— Я уже сказал тебе, что люблю твои восклицания, милый, — улыбнулся он опять на мое наивное восклицание и, встав с кресла,
начал, не примечая того, ходить взад и вперед по комнате. Я тоже привстал. Он продолжал говорить своим странным языком, но с глубочайшим проникновением
мыслью.