Неточные совпадения
До конца спектакля Варвара вела себя так нелепо, как будто на сцене разыгрывали тяжелую
драму. Актеры, возбужденные успехом Алины, усердно смешили публику, она особенно хохотала, когда Калхас, достав из будки суфлера три стаканчика водки, угостил царей Агамемнона и Менелая, а затем они трое акробатически ловко и весело
начали плясать трепака.
— Ну, ты после потопа родился и сочиняй свои
драмы и романы, а нам не мешай!
Начни ты, Марфенька, а ты, Вера, послушай! Потом, когда Марфенька устанет, ты почитай. Книга хорошая, занимательная!
— Попробую,
начну здесь, на месте действия! — сказал он себе ночью, которую в последний раз проводил под родным кровом, — и сел за письменный стол. — Хоть одну главу напишу! А потом, вдалеке, когда отодвинусь от этих лиц, от своей страсти, от всех этих
драм и комедий, — картина их виднее будет издалека. Даль оденет их в лучи поэзии; я буду видеть одно чистое создание творчества, одну свою статую, без примеси реальных мелочей… Попробую!..
Здесь был только зоологический Розанов, а был еще где-то другой, бесплотный Розанов, который летал то около детской кроватки с голубым ситцевым занавесом, то около постели, на которой спала женщина с расходящимися бровями, дерзостью и эгоизмом на недурном, но искаженном злостью лице, то бродил по необъятной пустыне, ловя какой-то неясный женский образ, возле которого ему хотелось упасть, зарыдать, выплакать свое горе и, вставши по одному слову на ноги,
начать наново жизнь сознательную, с бестрепетным концом в пятом акте
драмы.
Таким образом, и княжна очень скоро
начала находить весьма забавным, что, например, вчерашнюю ночь Иван Акимыч, воротясь из клуба ранее обыкновенного, не нашел дома своей супруги, вследствие чего произошла небольшая домашняя
драма, по-французски называемая roman intime, [интимный роман (франц.).] а по-русски потасовкой, и оказалось нужным содействие полиции, чтобы водворить мир между остервенившимися супругами.
В третьем акте
драма начала развязываться. Графиня делает бедной Эйлалии предложение от своего брата, честного майора. Отказать никаких нет причин, но она не может его принять, потому что считает себя мало еще пострадавшею.
И вот, наконец, ударил час, с которого должны были начаться кара Варнавы Препотенского рукой Ахиллы и совершенно совпадавшее с сим событием
начало великой старогородской
драмы, составляющей предмет нашей хроники.
Мысли, одна страшнее другой, одолевали бедную Аришу, и она то принималась безумно рыдать, уткнувшись головой в подушку, то
начинала молиться, молиться не за себя, а за своего Степушку, который спал в ее каморке детски-беззаботным сном, не подозревая разыгрывавшейся около него
драмы.
Если мы верно поняли мысль г. Анненкова (за что, конечно, никто поручиться не может), он находит, что современная
драма с своей теорией дальше отклонилась от жизненной правды и красоты, нежели первоначальные балаганы, и что для возрождения театра необходимо прежде возвратиться к балагану и сызнова
начинать путь драматического развития.
В темной аллее ее лица совсем не было видно… Я вспоминал свое первое впечатление: холодный взгляд, повелительный и пытливый, выражение лица неприятное, властное и сухое… Потом мелькнуло другое выражение: женственное и трогательное, потом все спуталось в общем безличном обаянии женской близости, — близости любви и
драмы… Я уже не различал, моя эта
драма или чужая… Мне
начало казаться, что со мной идет другая, та, что на Волге…
— Мы можем
начать чтение, — сказала Татьяна Васильевна актрисе, а вместе с тем пододвинула ей свою
драму, переписанную щегольским писарским почерком.
Начать с того, что Александр Иванович сам склонен был к стихотворству и написал комедию, из которой отрывки нередко декламировал с жестами; но Аполлон, видимо, стыдился грубого и безграмотного произведения отцовской музы. Зато сам он с величайшим одушевлением декламировал свою
драму в стихах под названием: «Вадим Нижегородский». Помню, как, надев шлафрок на опашку, вроде простонародного кафтана, он, войдя в дверь нашего кабинета, бросался на пол, восклицая...
Драма начинает требовать других мотивов: она зарождается где-то в пространстве и там кончается.
Еще все актеры, кончивши великую
драму, полные ею, стояли в каком-то неясном волнении, смотря с изумлением на опустевшую сцену их действий — как вдруг
начинают им представлять их самих; многим из них это показалось кукольной комедией.
— Дарования драматического Державин решительно не имел; у него не было разговора — все была песнь; но, увы, он думал, что его имеет; часто он говорил мне с неуважением о своих одах и жалел, что в самом
начале литературного своего поприща не посвятил себя исключительно трагедии и вообще
драме.
Предчувствие Урбенина сбылось, сбылось так скоро, что я не успеваю переменить перо и
начать новую страницу. С следующей главы моя покойная муза выражение покоя на лице сменяет выражением гнева и скорби. Предисловие кончено, и начинается
драма.
Для его прощаний с публикой написана была и новая
драма, где он, и по пьесе старик, пораженный ударом судьбы, сходит мгновенно с ума и
начинает, в припадке безумия, танцевать по комнате со стулом в руках.
К 1870 году я
начал чувствовать потребность отдаться какому-нибудь новому произведению, где бы отразились все мои пережитки за последние три-четыре года. Но странно! Казалось бы, моя любовь к театру, специальное изучение его и в Париже и в Вене должны были бы поддержать во мне охоту к писанию драматических вещей. Но так не выходило, вероятнее всего потому, что кругом шла чужая жизнь, а разнообразие умственных и художественных впечатлений мешало сосредоточиться на сильном замысле в
драме или в комедии.
С первых ее слов, когда она
начала репетировать (а играла она в полную игру), ее задушевный голос и какая-то прозрачная искренность тона показали мне, как она подходит к лицу героини
драмы и какая вообще эта натура для исполнения не условной театральной «ingenue», а настоящей девической «наивности», то есть чистоты и правды той юной души, которая окажется способной проявить и всю гамму тяжелых переживаний, всю трепетность тех нравственных запросов, какие трагически доводят ее до ухода из жизни.
В эволюции моего писательства, я думаю, что
драма эта была единственной вещью с налетом идеалистического лиризма. Но я не с нее
начал, а, напротив, с реального изображения жизни — в более сатирическом тоне — в первой моей комедии"Фразеры"и с большей бытовой объективностью — в"Однодворце".
И как гигиенично и удобно давали такие спектакли! Некоторые шекспировские вечера начинались в шесть и даже в половине шестого. И вообще для пятиактных
драм и комедий держались правила
начинать спектакли в половине седьмого. И к десяти с небольшим кончали самую обширную шекспировскую хронику, и все отправлялись ужинать. Так когда-то давали спектакли в Париже в XVIII веке:
начинали еще раньше, к 5 часам пополудни, и кончали к десяти.
И когда я сидел у Плетнева в его кабинете — она вошла туда и, узнав, кто я, стала вспоминать о нашей общей родственнице и потом сейчас же
начала говорить мне очень любезные вещи по поводу моей
драмы"Ребенок", только что напечатанной в январской книжке"Библиотеки для чтения"за 1861 год.
Бородкин врезался мне в память на долгие годы и так восхищал меня обликом, тоном, мимикой и всей повадкой Васильева, что я в Дерпте, когда
начал играть как любитель, создавал это лицо прямо по Васильеву. Это был единственный в своем роде бытовой актер, способный на самое разнообразное творчество лиц из всяких слоев общества: и комик и почти трагик, если верить тем, кто его видал в ямщике Михаиле из
драмы А.Потехина «Чужое добро впрок не идет».
Большой литературности мы там не приобретали, потому что репертуар конца 40-х и
начала 50-х годов ею не отличался, но все-таки нам давали и «Отелло» в Дюсисовой переделке, и мольеровские комедии, и
драмы Шиллера, и «Ревизора», и «Горе от ума», с преобладанием, конечно, французских мелодрам и пьес Полевого и Кукольника.
Король же после своих бессвязных речей вдруг
начинает говорить иронические речи, сначала о том, как льстецы говорили на все, как богословы, и да и нет и уверяли его, что он все может, а когда он попал в бурю без приюта, он увидал, что это неправда; потом, что так как вся тварь блудит и незаконный сын Глостера обошелся лучше с отцом (хотя Лир по ходу
драмы не мог ничего знать об обхождении Эдмунда с Глостером), чем с ним его дочери, то пусть процветает разврат, тем более что ему, как королю, нужны солдаты.
Во-первых, потому, что, освободившись от этой лжи, люди должны будут понять, что
драма, не имеющая в своей основе религиозного
начала, есть не только не важное, хорошее дело, как это думают теперь, но самое пошлое и презренное дело.
Гамлет во все продолжение
драмы делает не то, что ему может хотеться, а то, что нужно автору: то ужасается перед тенью отца, то
начинает подтрунивать над ней, называя его кротом, то любит Офелию, то дразнит ее и т. п.
Жизнь человечества совершенствуется только вследствие уяснения религиозного сознания (единственного
начала, прочно соединяющего людей между собою). Уяснение религиозного сознания людей совершается всеми сторонами духовной деятельности человеческой. Одна из сторон этой деятельности есть искусство. Одна из частей искусства, едва ли не самая влиятельная, есть
драма.
Но нахождение этой новой формы было задержано возникшим среди немецких писателей конца XVIII и
начала XIX столетия учением о так называемом объективном, то есть равнодушном к добру и злу, искусстве, связанном с преувеличенным восхвалением
драм Шекспира, отчасти соответствовавшим эстетическому учению немцев, отчасти послужившим для него матерьялом.
Читая же критические разборы
драм и выписки из них с объяснительными комментариями, ему
начинает казаться, что он испытывает нечто подобное художественному впечатлению.
Недаром он
начинал как стихотворец и написал немало премилых поэтических вещиц, прежде чем обратился к сцене, к
драмам и комедиям, а под конец к роману.
С самого
начала при чтении какой бы то ни было
драмы Шекспира я тотчас же с полной очевидностью убеждался, что у Шекспира отсутствует главное, если не единственное средство изображения характеров, «язык», то есть то, чтобы каждое лицо говорило своим, свойственным его характеру, языком.
Может быть, такие анахронизмы, которыми полны все
драмы Шекспира, не вредили возможности иллюзии в XVI и
начале XVII века, но в наше время уже невозможно с интересом следить за ходом событий, которые знаешь, что не могли совершаться в тех условиях, которые с подробностью описывает автор.
И может быть… Я все больше
начинаю подозревать: может быть, ничего этого не будет. Я тоже бурьян. Когда Ивашкевич читал свою
драму и я, всей душой противясь, невольно покорялся вставшей красоте, — я почувствовал себя перед ним таким мелким и плоским. А вчера, — ну, уж расскажу и это, — вчера у Будиновских меня срезали позорно, как мальчишку.
Успокоившийся мужик не понимал, что к житейским
драмам и трагедиям здесь так же привыкли и присмотрелись, как в больнице к смертям, и что именно в этом-то машинном бесстрастии и кроется весь ужас и вся безвыходность его положения. Кажется, не сиди он смирно, а встань и
начни умолять, взывать со слезами к милосердию, горько каяться, умри он с отчаяния и — всё это разобьется о притупленные нервы и привычку, как волна о камень.
Все выходят из уборной, наскоро заглянув в зеркало и оправив свои костюмы. Я же
начинаю гримироваться. Времени у меня достаточно. Первая пьеса в трех актах. Потом идет одноактная
драма «Нежданный гость», в которой участвую я.
По приезде в село, где должно было сдать дитя барону, оставалось кончить эту
драму, которая
начинала ему надоедать, и приготовить Амалию к разлуке с старшим сыном.
Взяла я книжку и машинально
начала читать содержание. Читаю:"les drames littéraires" [«литературные
драмы» (фр.).]. Ну что в этом заглавии особенного? Ничего ведь нет; а меня забрало, меня что-то подтолкнуло.
За несколько дней до рокового открытия, сделанного Иваном Корнильевичем Алфимовым, что любимая девушка любит другого и, несмотря на обвинения этого другого в позорном преступлении, остается верна своему чувству, в другом конце Петербурга, на дальней окраине Васильевского острова происходило
начало эпилога
драмы, действующим лицом которого явилась действительно полюбившая молодого Алфимова девушка.
Когда отворилась дверь, ведущая из коридора за решетку, за которой помещаются подсудимые, и они
начали входить один за другим, публика, наскучившая ожиданием, всколыхнулась. Звякнули шпоры жандармов, блеснули их обнаженные тесаки, и зрители поняли, что
драма начинается. Пронесшийся по залу шорох и шепот показали, что происходит обмен впечатлений. Ординарная наружность Ивана Горошкина и Хоботьева вызвала нелестные замечания, зато Таня понравилась — настоящая героиня
драмы.