Неточные совпадения
Софья. Все мое старание употреблю заслужить доброе мнение
людей достойных. Да как мне избежать, чтоб те, которые увидят, как от них я удаляюсь, не стали
на меня злобиться? Не можно ль, дядюшка,
найти такое средство, чтоб мне никто
на свете зла не пожелал?
Сгоревших
людей оказалось с десяток, в том числе двое взрослых; Матренку же, о которой накануне был разговор,
нашли спящею
на огороде между гряд.
— Смотрел я однажды у пруда
на лягушек, — говорил он, — и был смущен диаволом. И начал себя бездельным обычаем спрашивать, точно ли один
человек обладает душою, и нет ли таковой у гадов земных! И, взяв лягушку, исследовал. И по исследовании
нашел: точно; душа есть и у лягушки, токмо малая видом и не бессмертная.
— Я
нахожу, что ты прав отчасти. Разногласие наше заключается в том, что ты ставишь двигателем личный интерес, а я полагаю, что интерес общего блага должен быть у всякого
человека, стоящего
на известной степени образования. Может быть, ты и прав, что желательнее была бы заинтересованная материально деятельность. Вообще ты натура слишком ргіmesautière, [импульсивная,] как говорят Французы; ты хочешь страстной, энергической деятельности или ничего.
— Вы не
находите, что в Тушкевиче есть что-то Louis XV? — сказал он, указывая глазами
на красивого белокурого молодого
человека, стоявшего у стола.
Левин видел, что так и не
найдет он связи жизни этого
человека с его мыслями. Очевидно, ему совершенно было всё равно, к чему приведет его рассуждение; ему нужен был только процесс рассуждения. И ему неприятно было, когда процесс рассуждения заводил его в тупой переулок. Этого только он не любил и избегал, переводя разговор
на что-нибудь приятно-веселое.
Он испытывал в первую минуту чувство подобное тому, какое испытывает
человек, когда, получив вдруг сильный удар сзади, с досадой и желанием мести оборачивается, чтобы
найти виновного, и убеждается, что это он сам нечаянно ударил себя, что сердиться не
на кого и надо перенести и утишить боль.
Однажды, наскучив бостоном и бросив карты под стол, мы засиделись у майора С*** очень долго; разговор, против обыкновения, был занимателен. Рассуждали о том, что мусульманское поверье, будто судьба
человека написана
на небесах,
находит и между нами, христианами, многих поклонников; каждый рассказывал разные необыкновенные случаи pro [за (лат.).] или contra. [против (лат.).]
Несмотря
на это,
на меня часто
находили минуты отчаяния: я воображал, что нет счастия
на земле для
человека с таким широким носом, толстыми губами и маленькими серыми глазами, как я; я просил бога сделать чудо — превратить меня в красавца, и все, что имел в настоящем, все, что мог иметь в будущем, я все отдал бы за красивое лицо.
Поверяя богу в теплой молитве свои чувства, она искала и
находила утешение; но иногда, в минуты слабости, которым мы все подвержены, когда лучшее утешение для
человека доставляют слезы и участие живого существа, она клала себе
на постель свою собачонку моську (которая лизала ее руки, уставив
на нее свои желтые глаза), говорила с ней и тихо плакала, лаская ее. Когда моська начинала жалобно выть, она старалась успокоить ее и говорила: «Полно, я и без тебя знаю, что скоро умру».
Сговорившись с тем и другим, задал он всем попойку, и хмельные козаки, в числе нескольких
человек, повалили прямо
на площадь, где стояли привязанные к столбу литавры, в которые обыкновенно били сбор
на раду. Не
нашедши палок, хранившихся всегда у довбиша, они схватили по полену в руки и начали колотить в них.
На бой прежде всего прибежал довбиш, высокий
человек с одним только глазом, несмотря, однако ж,
на то, страшно заспанным.
Кабанов. Кто ее знает. Говорят, с Кудряшом с Ванькой убежала, и того также нигде не
найдут. Уж это, Кулигин, надо прямо сказать, что от маменьки; потому стала ее тиранить и
на замок запирать. «Не запирайте, говорит, хуже будет!» Вот так и вышло. Что ж мне теперь делать, скажи ты мне! Научи ты меня, как мне жить теперь! Дом мне опостылел,
людей совестно, за дело возьмусь, руки отваливаются. Вот теперь домой иду;
на радость, что ль, иду?
Макаров
находил, что в этом
человеке есть что-то напоминающее кормилицу, он так часто говорил это, что и Климу стало казаться — да, Степа, несмотря
на его бороду, имеет какое-то сходство с грудастой бабой, обязанной молоком своим кормить чужих детей.
Учитель встречал детей молчаливой, неясной улыбкой; во всякое время дня он казался
человеком только что проснувшимся. Он тотчас ложился вверх лицом
на койку, койка уныло скрипела. Запустив пальцы рук в рыжие, нечесанные космы жестких и прямых волос, подняв к потолку расколотую, медную бородку, не глядя
на учеников, он спрашивал и рассказывал тихим голосом, внятными словами, но Дронов
находил, что учитель говорит «из-под печки».
«Нет, все это — не так, не договорено», — решил он и, придя в свою комнату, сел писать письмо Лидии. Писал долго, но, прочитав исписанные листки,
нашел, что его послание сочинили двое
людей, одинаково не похожие
на него: один неудачно и грубо вышучивал Лидию, другой жалобно и неумело оправдывал в чем-то себя.
Были часы, когда Климу казалось, что он
нашел свое место, свою тропу. Он жил среди
людей, как между зеркал, каждый
человек отражал в себе его, Самгина, и в то же время хорошо показывал ему свои недостатки. Недостатки ближних очень укрепляли взгляд Клима
на себя как
на человека умного, проницательного и своеобразного.
Человека более интересного и значительного, чем сам он, Клим еще не встречал.
Но, чувствуя себя в состоянии самообороны и несколько торопясь с выводами из всего, что он слышал, Клим в неприятной ему «кутузовщине» уже
находил ценное качество: «кутузовщина» очень упрощала жизнь, разделяя
людей на однообразные группы, строго ограниченные линиями вполне понятных интересов.
Варвара, стоя бок о бок с ним, вздрагивала, нерешительно шевелила правой рукой, прижатой ко груди, ее застывшее лицо Самгин
находил деланно благочестивым и молчал, желая услышать жалобу
на холод и
на людей, толкавших Варвару.
В ее изумлении Самгин не
нашел ничего лестного для себя, и она мешала ему слушать.
Человек с напудренным лицом клоуна, длинной шеей и неподвижно вытаращенными глазами, оглядывая
людей, напиравших
на него, говорил негромко, но так, что слов его не заглушал ни шум отодвигаемых стульев, ни возбужденные голоса
людей, уже разбившихся
на маленькие группки.
Эти
люди, бегавшие по раскаленным улицам, как тараканы, восхищали Варвару, она их
находила красивыми, добрыми, а Самгин сказал, что он предпочел бы видеть
на границе государства не грузин, армян и вообще каких-то незнакомцев с физиономиями разбойников, а — русских мужиков.
«Это праздничный день, когда
человек находит сам себя», — сказал он себе, закурив
на сон грядущий последнюю папиросу.
Клим
находил, что Макаров говорит верно, и негодовал: почему именно Макаров, а не он говорит это? И, глядя
на товарища через очки, он думал, что мать — права: лицо Макарова — двойственно. Если б не его детские, глуповатые глаза, — это было бы лицо порочного
человека. Усмехаясь, Клим сказал...
Пред Самгиным встал Тагильский. С размаха надев
на голову медный шлем, он сжал кулаки и начал искать ими карманов в куртке;
нашел, спрятал кулаки и приподнял плечи; розовая шея его потемнела, звучно чмокнув, он забормотал что-то, но его заглушил хохот Кутузова и еще двух-трех
людей. Потом Кутузов сказал...
Но она не обратила внимания
на эти слова. Опьяняемая непрерывностью движения, обилием и разнообразием
людей, криками, треском колес по булыжнику мостовой, грохотом железа, скрипом дерева, она сама говорила фразы, не совсем обыкновенные в ее устах.
Нашла, что город только красивая обложка книги, содержание которой — ярмарка, и что жизнь становится величественной, когда видишь, как работают тысячи
людей.
Самым интересным
человеком в редакции и наиболее характерным для газеты Самгин, присмотревшись к сотрудникам, подчеркнул Дронова, и это немедленно понизило в его глазах значение «органа печати». Клим должен был признать, что в роли хроникера Дронов
на своем месте. Острый взгляд его беспокойных глаз проникал сквозь стены домов города в микроскопическую пыль буднишной жизни, зорко
находя в ней, ловко извлекая из нее наиболее крупные и темненькие пылинки.
— Я
нахожу интересных
людей наименее искренними, — заговорил Клим, вдруг почувствовав, что теряет власть над собою. — Интересные
люди похожи
на индейцев в боевом наряде, раскрашены, в перьях. Мне всегда хочется умыть их и выщипать перья, чтоб под накожной раскраской увидать
человека таким, каков он есть
на самом деле.
Вход в улицу, где он жил, преграждали толстые полицейские
на толстых лошадях и несколько десятков любопытствующих
людей; они казались мелкими, и Самгин
нашел в них нечто однообразное, как в арестантах. Какой-то серенький, бритый сказал...
«Вероятно, Уповаева хоронят», — сообразил он, свернул в переулок и пошел куда-то вниз, где переулок замыкала горбатая зеленая крыша церкви с тремя главами над нею. К ней опускались два ряда приземистых, пузатых домиков, накрытых толстыми шапками снега. Самгин
нашел, что они имеют некоторое сходство с
людьми в шубах, а окна и двери домов похожи
на карманы. Толстый слой серой, холодной скуки висел над городом. Издали доплывало унылое пение церковного хора.
На тумбах, жирно дымя, пылали огни сальных плошек. Самгин
нашел, что иллюминация скудна и даже в огне есть что-то нерешительное, а шум города недостаточно праздничен, сердит, ворчлив.
На Тверском бульваре собрались небольшие группы
людей; в одной ожесточенно спорили: будет фейерверк или нет? Кто-то горячо утверждал...
— Сядемте, — предложил Клим, любуясь оживлением постояльца, внимательно присматриваясь к нему и
находя, что Митрофанов одновременно похож
на регистратора в окружном суде,
на кассира в магазине «Мюр и Мерилиз», одного из метр-д-отелей в ресторане «Прага»,
на университетского педеля и еще
на многих обыкновеннейших
людей.
На террасе говорили о славянофилах и Данилевском, о Герцене и Лаврове. Клим Самгин знал этих писателей, их идеи были в одинаковой степени чужды ему. Он
находил, что, в сущности, все они рассматривают личность только как материал истории, для всех
человек является Исааком, обреченным
на заклание.
В театрах, глядя
на сцену сквозь стекла очков, он думал о необъяснимой глупости
людей, которые
находят удовольствие в зрелище своих страданий, своего ничтожества и неумения жить без нелепых драм любви и ревности.
Самгин, поправив очки, взглянул
на него; такие афоризмы в устах Безбедова возбуждали сомнения в глупости этого
человека и усиливали неприязнь к нему. Новости Безбедова он слушал механически, как шум ветра, о них не думалось, как не думается о картинах одного и того же художника, когда их много и они утомляют однообразием красок, техники. Он отметил, что анекдотические новости эти не вызывают желания оценить их смысл. Это было несколько странно, но он тотчас
нашел объяснение...
«Дмитрий
нашел ‹смысл› в политике, в большевизме. Это — можно понять как последнее прибежище для
людей его типа — бездарных
людей. Для неудачников. Обилие неудачников — характерно для русской интеллигенции. Она всегда смотрела
на себя как
на средство, никто не учил ее быть самоцелью, смотреть
на себя как
на ценнейшее явление мира».
Нехаева была неприятна. Сидела она изломанно скорчившись, от нее исходил одуряющий запах крепких духов. Можно было подумать, что тени в глазницах ее искусственны, так же как румянец
на щеках и чрезмерная яркость губ. Начесанные
на уши волосы делали ее лицо узким и острым, но Самгин уже не
находил эту девушку такой уродливой, какой она показалась с первого взгляда. Ее глаза смотрели
на людей грустно, и она как будто чувствовала себя серьезнее всех в этой комнате.
Марина не возвращалась недели три, — в магазине торговал чернобородый Захарий,
человек молчаливый, с неподвижным, матово-бледным лицом, темные глаза его смотрели грустно,
на вопросы он отвечал кратко и тихо; густые, тяжелые волосы простеганы нитями преждевременной седины. Самгин
нашел, что этот Захарий очень похож
на переодетого монаха и слишком вял, бескровен для того, чтоб служить любовником Марины.
Самгин слушал, улыбаясь и не
находя нужным возражать Кумову. Он — пробовал и убедился, что это бесполезно: выслушав его доводы, Кумов продолжал говорить свое, как
человек, несокрушимо верующий, что его истина — единственная. Он не сердился, не обижался, но иногда слова так опьяняли его, что он начинал говорить как-то судорожно и уже совершенно непонятно; указывая рукой в окно, привстав, он говорил с восторгом, похожим
на страх...
Три группы
людей, поднимавших колокол, охали, вздыхали и рычали. Повизгивал блок, и что-то тихонько трещало
на колокольне, но казалось, что все звуки гаснут и вот сейчас наступит торжественная тишина. Клим почему-то не хотел этого,
находя, что тут было бы уместно языческое ликование, буйные крики и даже что-нибудь смешное.
Потер озябшие руки и облегченно вздохнул. Значит, Нехаева только играла роль
человека, зараженного пессимизмом, играла для того, чтоб, осветив себя необыкновенным светом, привлечь к себе внимание мужчины. Так поступают самки каких-то насекомых. Клим Самгин чувствовал, что к радости его открытия примешивается злоба
на кого-то. Трудно было понять:
на Нехаеву или
на себя? Или
на что-то неуловимое, что не позволяет ему
найти точку опоры?
Покуривая, улыбаясь серыми глазами, Кутузов стал рассказывать о глупости и хитрости рыб с тем воодушевлением и знанием, с каким историк Козлов повествовал о нравах и обычаях жителей города. Клим, слушая, путался в неясных, но не враждебных мыслях об этом
человеке, а о себе самом думал с досадой,
находя, что он себя вел не так, как следовало бы, все время точно качался
на качели.
Даже для Федосовой он с трудом
находил те большие слова, которыми надеялся рассказать о ней, а когда произносил эти слова, слышал, что они звучат сухо, тускло. Но все-таки выходило как-то так, что наиболее сильное впечатление
на выставке всероссийского труда вызвала у него кривобокая старушка. Ему было неловко вспомнить о надеждах, связанных с молодым
человеком, который оставил в памяти его только виноватую улыбку.
Клим, давно заметив эту его привычку,
на сей раз почувствовал, что Дронов не
находит для историка темных красок да и говорит о нем равнодушно, без оживления, характерного во всех тех случаях, когда он мог обильно напудрить
человека пылью своей злости.
«Да,
найти в жизни смысл не легко… Пути к смыслу страшно засорены словами, сугробами слов. Искусство, наука, политика — Тримутри, Санкта Тринита — Святая Троица.
Человек живет всегда для чего-то и не умеет жить для себя, никто не учил его этой мудрости». Он вспомнил, что
на тему о
человеке для себя интересно говорил Кумов: «Его я еще не встретил».
Наблюдая ее, Самгин опасался, что
люди поймут, как смешна эта старая женщина, искал в себе какого-нибудь доброго чувства к ней и не
находил ничего, кроме досады
на нее.
«Большинство
людей — только части целого, как
на картинах Иеронима Босха. Обломки мира, разрушенного фантазией художника», — подумал Самгин и вздохнул, чувствуя, что
нашел нечто, чем объяснялось его отношение к
людям. Затем он поискал: где его симпатии? И — усмехнулся, когда
нашел...
Выбрав удобную минуту, Клим ушел, почти озлобленный против Спивак, а ночью долго думал о
человеке, который стремится
найти свой собственный путь, и о
людях, которые всячески стараются взнуздать его, направить
на дорогу, истоптанную ими, стереть его своеобразное лицо.
Там
нашли однажды собаку, признанную бешеною потому только, что она бросилась от
людей прочь, когда
на нее собрались с вилами и топорами, исчезла где-то за горой; в овраг свозили падаль; в овраге предполагались и разбойники, и волки, и разные другие существа, которых или в том краю, или совсем
на свете не было.
«
Нашел свое, — думал он, глядя влюбленными глазами
на деревья,
на небо,
на озеро, даже
на поднимавшийся с воды туман. — Дождался! Столько лет жажды чувства, терпения, экономии сил души! Как долго я ждал — все награждено: вот оно, последнее счастье
человека!»
И вот ей не к кому обратиться! Она
на груди этих трех
людей нашла защиту от своего отчаяния, продолжает
находить мало-помалу потерянную уверенность в себе, чувствует возвращающийся в душу мир.
— И я добра вам хочу. Вот
находят на вас такие минуты, что вы скучаете, ропщете; иногда я подкарауливал и слезы. «Век свой одна, не с кем слова перемолвить, — жалуетесь вы, — внучки разбегутся, маюсь, маюсь весь свой век — хоть бы Бог прибрал меня! Выйдут девочки замуж, останусь как перст» и так далее. А тут бы подле вас сидел почтенный
человек, целовал бы у вас руки, вместо вас ходил бы по полям, под руку водил бы в сад, в пикет с вами играл бы… Право, бабушка, что бы вам…