Неточные совпадения
— Надоели мне твои расспросы! Ты расспрашиваешь всегда, точно
репортер для некрологов.
— А еще
репортер известный, «Собачьего зала» не знаете!
Почти полвека стояла зрячая Фемида, а может быть, и до сего времени уцелела как памятник старины в том же виде. Никто не обращал внимания на нее, а когда один газетный
репортер написал об этом заметку в либеральную газету «Русские ведомости», то она напечатана не была.
— Напрасно ждете. Их вы не увидите, — заявил вошедший в комнату
репортер одной газеты.
Судебные
репортеры, вероятно, еще не забыли его.
— Ты куда сейчас? — вполголоса спросил у
репортера Лихонин.
Совершенно неожиданно в заведение Анны Марковны вошло семеро студентов, приват-доцент и местный
репортер.
Через полчаса Люба и Лихонин садились у подъезда на извозчика. Женя и
репортер стояли на тротуаре.
— Не буянь, барбарис! — погрозил ему пальцем Лихонин. — Ну, ну, говорите, — попросил он
репортера, — все это так интересно, что вы рассказываете.
— Да нет, отчего же? — возразил
репортер. — Я сделаю самую простую и невинную вещь, возьму Пашу сюда, а если придется — так и уплачу за нее. Пусть полежит здесь на диване и хоть немного отдохнет… Нюра, живо сбегай за подушкой!
Репортер вяло, не поворачивая головы, покосился на Собашникова, на нижний ряд пуговиц его короткого франтовского кителя, и ответил с растяжкой...
— А вы что же не пьете? — обратился Ярченко к
репортеру Платонову. — Позвольте… Я не ошибаюсь? Сергей Иванович, кажется?
Но он тотчас же, почти не глядя на
репортера, каким-то глубоким, бессознательным инстинктом, увидел и почувствовал эти широкие кисти рук, спокойно лежавшие на столе, эту упорно склоненную вниз голову с широким лбом и все неуклюже-ловкое, сильное тело своего врага, так небрежно сгорбившееся и распустившееся на стуле, но готовое каждую секунду к быстрому и страшному толчку.
Я только сидел и насасывался коньяком, как губка, с одним знакомым
репортером.
Этот
репортер давно уже возбуждал в Борисе какое-то слепое и колючее раздражение.
— Нет, я ничего не собираю, — продолжал спокойно и серьезно
репортер.
Последний ушел Ярченко. Он ссылался на головную боль и усталость. Но едва он вышел из дома, как
репортер схватил за руку Лихонина и быстро потащил его в стеклянные сени подъезда.
— Я, как анархист, отчасти понимаю тебя, — сказал задумчиво Лихонин. Он как будто бы слушал и не слушал
репортера. Какая-то мысль тяжело, в первый раз, рождалась у него в уме. — Но одного не постигаю. Если уж так тебе осмердело человечество, то как ты терпишь, да еще так долго, вот это все, — Лихонин обвел стол круглым движением руки, — самое подлое, что могло придумать человечество?
—
Репортер вдруг внезапно и искренно расхохотался.
— Ну, какой же я ваш коллега, — добродушно засмеялся
репортер. — Я был только на первом курсе и то только полгода, вольнослушателем. Получите, Онуфрий Захарыч. Господа, прошу…
— Я и подумал: к чему слова и лишние восклицания? К черту лицемерные речи на съездах. К черту аболиционизм, регламентацию (ему вдруг невольно пришли на ум недавние слова
репортера) и все эти раздачи священных книг п заведениях и магдалинские приюты! Вот я возьму и поступлю как настоящий честный человек, вырву девушку из омута, внедрю ее в настоящую твердую почву, успокою ее, ободрю, приласкаю.
Кроме того, сердило Собашникова — и сердило мелкой ревнивой досадой — то простое и вместе предупредительное внимание, которое
репортеру оказывали в заведении все, начиная со швейцара и кончая мясистой, молчаливой Катей.
Они уехали.
Репортер поглядел на Женю и с удивлением увидал в ее смягчившихся глазах слезы.
Быстрая и нелепая ссора Платонова с Борисом долго служила предметом разговора.
Репортер всегда в подобных случаях чувствовал стыд, неловкость, жалость и терзания совести. И, несмотря на то, что все оставшиеся были на его стороне, он говорил со скукой в голосе...
Кончилось тем, что через полчаса Лихонин и Ярченко ни за что не хотели расстаться с
репортером и потащили его с собой в Яму. Впрочем, он и не сопротивлялся.
Репортер ответил не сразу.
— Да, — ответил
репортер и с благодарностью, ласково поглядел на студента. — Ну, что касается Сонечки, то ведь это абстрактный тип, — заметил уверенно Ярченко. — Так сказать, психологическая схема…
Все они, кроме
репортера, провели целый день, с самого утра, вместе, справляя маевку со знакомыми барышнями.
— Что же? Теперь твоя очередь, Лихонин? — спросил насмешливо
репортер.
— Ах, молодчинище! — радостно воскликнул Лихонин, которого восхищала в
репортере какая-то особенная, ленивая, немногословная и в то же время самоуверенная небрежность. — Вы и со мной поделитесь коньяком?
— И кроме того, самые известные из них обязательно или картавят, или пришепетывают, или заикаются, — прибавил
репортер.
«Кот!» — злобно решил было про себя Собашников, но и сам себе не поверил: уж очень был некрасив и небрежно одет
репортер и, кроме того, держал себя с большим достоинством.
— Подожди, Лихонин, — серьезно начал
репортер.
Но Боря не мог оставить. У него была несчастная особенность!: опьянение не действовало ему ни на ноги, ни на язык но приводило его в мрачное, обидчивое настроение и толкало на ссоры. А Платонов давно уже раздражал его своим небрежно-искренним, уверенным и серьезным тоном, так мало подходящим к отдельному кабинету публичного дома Но еще больше сердило Собашникова то кажущееся равнодушие, с которым
репортер пропускал его злые вставки в разговор.
Но все-таки черт бы побрал весь сегодняшний идиотский день, и этого двусмысленного резонера-репортера Платонова, и его собственный, Лихонина, нелепый рыцарский порыв!
В то время, когда
репортер отвечал Ярченку, Тамара тихо встала со своего места, обошла стол и, нагнувшись над Собашниковым, сказала ему шепотом на ухо...
— Не звони метличка, метлик фартовы, — прервала ее Тамара и с улыбкой показала глазами на
репортера.
— Это верно, — подтвердил Лихонин, а
репортер продолжал, глядя задумчиво в свою рюмку...
Это внимание сказывалось в том, как его слушали, в той торжественной бережности, с которой Тамара наливала ему рюмку, и в том, как Манька Беленькая заботливо чистила для него грушу, и в удовольствии Зои, поймавшей ловко брошенный ей
репортером через стол портсигар, в то время как она напрасно просила папиросу у двух заговорившихся соседей, и в том, что ни одна из девиц не выпрашивала у него ни шоколаду, ни фруктов, и в их живой благодарности за его маленькие услуги и угощение.
— Да так… не стоит и рассказывать… — уклончиво улыбнулся
репортер. — Пустяк… Давайте-ка сюда вашу рюмку, господин Ярченко.
— Потому что я вас ударю, и осколки могут попасть в глаз, — равнодушно сказал
репортер.
— Нет, ты посиди, — ответил за Лихонина
репортер. — Она не помешает, — обратился он к студенту и слегка улыбнулся. — Ведь разговор будет о проституции? Не так ли?
Существует целая армия сотрудников,
репортеров, странствующих витязей, которых назначение заключается единственно в том, чтобы оживлять столбцы и занимать читателя целым ворохом небывальщины.
Подхалимов,
репортер русской газеты «И шило бреет».
Нынче ведь насчет этого строго: явился
репортер — хочешь не хочешь, а распоясывайся!
И вдруг меня осенила мысль: скажусь
репортером от газеты"И шило бреет"и явлюсь побеседовать.
Вся Москва от мала до велика ревностно гордилась своими достопримечательными людьми: знаменитыми кулачными бойцами, огромными, как горы, протодиаконами, которые заставляли страшными голосами своими дрожать все стекла и люстры Успенского собора, а женщин падать в обмороки, знаменитых клоунов, братьев Дуровых, антрепренера оперетки и скандалиста Лентовского,
репортера и силача Гиляровского (дядю Гиляя), московского генерал-губернатора, князя Долгорукова, чьей вотчиной и удельным княжеством почти считала себя самостоятельная первопрестольная столица, Сергея Шмелева, устроителя народных гуляний, ледяных гор и фейерверков, и так без конца, удивительных пловцов, голубиных любителей, сверхъестественных обжор, прославленных юродивых и прорицателей будущего, чудодейственных, всегда пьяных подпольных адвокатов, свои несравненные театры и цирки и только под конец спортсменов.
Репортер, поверивший старому литератору, напечатал то и другое известие в воскресном номере своей газеты.
Разузнает все
репортер, принесет подробное сообщение, а Н.И. Пастухов лично переделает три-четыре строки и хватит в «Советах и ответах» провинившегося фабриканта, назвав его по приметам или по прозвищу так, что все узнают; и к суду привлечь никак нельзя.