Неточные совпадения
Он понял, что чувства эти действительно как бы составляли
настоящую и уже давнишнюю, может быть, тайну ее, может быть, еще с самого отрочества, еще в семье, подле несчастного
отца и сумасшедшей от горя мачехи, среди голодных
детей, безобразных криков и попреков.
— Ваш
отец был
настоящий русский, как
дитя, — сказала она, и глаза ее немножко покраснели. Она отвернулась, прислушиваясь. Оркестр играл что-то бравурное, но музыка доходила смягченно, и, кроме ее, извне ничего не было слышно. В доме тоже было тихо, как будто он стоял далеко за городом.
Во время перерыва, за чайным столом, уставленным закусками и водкой, зашел общий разговор, коснувшийся, между прочим, школьной реформы. Все единодушно осуждали ее с чисто практической точки зрения: чем виноваты
дети,
отцы которых волею начальства служат в Ровно? Путь в университет им закрыт, а университет тогда представлялся единственным
настоящим высшим учебным заведением.
Самец разделяет все труды и попечения с самкою; он
настоящий отец своим
детям; сидит на яйцах, когда сходит самка, и, летая кругом, отгоняет всякую опасность, когда мать сидит на гнезде.
Появление
отца для Наташки было
настоящим праздником. Яша Малый любил свое гнездо какой-то болезненной любовью и ужасно скучал о
детях. Чтобы повидать их, он должен был сделать пешком верст шестьдесят, но все это выкупалось радостью свиданья. И Наташка, и маленький Петрунька так и повисли на отцовской шее. Особенно ластилась Наташка, скучавшая по
отце более сознательно. Но Яша точно стеснялся радоваться открыто и потихоньку уходил с ребятишками куда-нибудь в огород и там пестовал их со слезами на глазах.
Настоящим праздником для этих заброшенных
детей были редкие появления
отца. Яша Малый прямо не смел появиться, а тайком пробирался куда-нибудь в огород и здесь выжидал. Наташка точно чувствовала присутствие
отца и птицей летела к нему. Тайн между ними не было, и Яша рассказывал про все свои дела, как Наташка про свои.
— Мадам! Я не мог удержаться… Такой чудный, такой роскошный и шикарный
ребенок!
Настоящий купидон! Поймите, мадам, я сам
отец, у меня у самого
дети… Я не мог удержаться от восторга!..
С этого дня кончился мой роман с мужем; старое чувство стало дорогим, невозвратимым воспоминанием, а новое чувство любви к
детям и к
отцу моих
детей положило начало другой, но уже совершенно иначе счастливой жизни, которую я еще не прожила в
настоящую минуту…
— Да, тогда думал именно то, что думал. Любил
отца и знал, что любишь. Господи! хоть бы какого-нибудь
настоящего, неподдельного чувства, не умирающего внутри моего «я»! Ведь есть же мир! Колокол напомнил мне про него. Когда он прозвучал, я вспомнил церковь, вспомнил толпу, вспомнил огромную человеческую массу, вспомнил
настоящую жизнь. Вот куда нужно уйти от себя и вот где нужно любить. И так любить, как любят
дети. Как
дети… Ведь это сказано вот тут…
Например: «Какую физиономию нужно состроить при виде почтенного человека, бегающего что есть силы по палубе парохода для того, чтобы скорее пристать к берегу?» Или: «Как найти средства вознаградить
детей вора за украденные покойным
отцом их вещи, когда вещам этим находится
настоящий хозяин?» Подобные задачи занимают нас целые годы.
В
настоящий момент мне трудно ответить и самому себе на вопрос: отнесся ли я тогда к"
Отцам и
детям"вполне объективно, распознал ли сразу огромное место, какое эта вещь заняла в истории русского романа в XIX веке?
— Таким образом я жила. Как часто вспоминала я о высоком доме, как часто я оплакивала
отца моего
ребенка. Это знают моя грудь да подушка. Однажды от проезжих я случайно узнала, что по делу об убийстве на заимке Толстых арестован и пошел в тюрьму Егор Никифоров. Я поняла все. Чтобы не выдать
настоящего убийцу, Егор принял на себя вину, чтобы спасти моего
отца, его благодетеля, он обрекал себя на каторгу…
Другие варьировали то же самое тем, что сообщали, что этот
ребенок был только ловко приписан графу, и даже указывали на одного бывшего представителя золотой варшавской молодежи как на
настоящего отца девочки.
Красовский ходил с часовыми очень спокойно, ласково улыбался знакомым и почему-то благословлял
детей!.. Он жил в орловском остроге более десяти лет, и жил
настоящим тюремным аборигеном или даже патриархом. Когда в Орле была впервые прочтена «Крошка Дорит», то многие говорили, что старый
отец маленькой Дорит, живущий в тюрьме и там лицемерствующий, точно будто списан Диккенсом с орловского острожного патриарха — Красовского.