И вдруг неожиданно суждено было воскресить мечты, расшевелить воспоминания, вспомнить давно забытых мною кругосветных героев. Вдруг и я вслед за ними иду вокруг света! Я радостно содрогнулся при мысли: я буду в Китае, в Индии, переплыву океаны, ступлю ногою на те острова, где гуляет в первобытной простоте дикарь, посмотрю на эти чудеса — и жизнь моя не будет праздным отражением мелких, надоевших явлений. Я обновился; все мечты и
надежды юности, сама юность воротилась ко мне. Скорей, скорей в путь!
И грустно и весело это ощущение: там светлые воспоминания детства, невозвратно мелькнувшего, там гордые и радостные
надежды юности, там идеальные, дружные мечты чистого и могучего воображения, еще не смиренного, не униженного испытаниями житейского опыта.
Какое-то внутреннее тяжелое горе, грустная жалоба побежденного бойца, печаль о несбывшихся
надеждах юности, — вот характер большей части изданных ныне стихотворений г. Плещеева. С первого взгляда тут не представляется ничего необыкновенного: кто не был разочарован горьким опытом жизни, кто не сожалел о пылких мечтах юности? Это сделалось даже обычною пошлою темою бездарных стихотворцев, к которым обращался еще Лермонтов с этими жесткими стихами...
Неточные совпадения
Когда же
юности мятежной
Пришла Евгению пора,
Пора
надежд и грусти нежной,
Monsieur прогнали со двора.
Вот мой Онегин на свободе;
Острижен по последней моде;
Как dandy лондонский одет —
И наконец увидел свет.
Он по-французски совершенно
Мог изъясняться и писал;
Легко мазурку танцевал
И кланялся непринужденно;
Чего ж вам больше? Свет решил,
Что он умен и очень мил.
В
юности есть
надежды на то, что жизнь будет интересной, замечательной, богатой необыкновенными встречами и событиями.
Распутное житие, безмерное любочестие, наглость и все пороки
юности оставляют
надежду исправления, ибо скользят по поверхности сердца, его не уязвляя.
Не говоря о скромности и недоверчивости к себе (служащих, как известно, украшением
юности и не мешающих ни в каком возрасте), — в нас достало бы столько благоразумия, чтобы не проповедывать в пустыне собственные фантазии, и столько добросовестности, чтобы не ломаться пред публикою в
надежде привлечь ее внимание своей эксцентричностью.
За этими почти единственными, поэтическими для бедного студента, минутами следовала бурсацкая жизнь в казенных номерах, без семьи, без всякого развлечения, кроме вечного долбления профессорских лекций, мрака и смерти преисполненных, так что Иосаф почти несомненно полагал, что все эти мелкие примеры из истории Греции и Рима, весь этот строгий разум математики, все эти толки в риториках об изящном — сами по себе, а жизнь с колотками в детстве от пьяных папенек, с бестолковой школой в
юности и, наконец, с этой вечной бедностью, обрывающей малейший расцвет ваших юношеских
надежд, — тоже сама по себе и что между этим нет, да и быть никогда не может, ничего общего.
Проходя домой по освещенным луною улицам, Иосаф весь погрузился в мысли о прекрасной вдове: он сам уж теперь очень хорошо понимал, что был страстно, безумно влюблен. Все, что было в его натуре поэтического, все эти задержанные и разбитые в
юности мечты и
надежды, вся способность идти на самоотвержение, — все это как бы сосредоточилось на этом божественном, по его мнению, существе, служить которому рабски, беспротестно, он считал для себя наиприятнейшим долгом и какой-то своей святой обязанностью.
Самая цветущая молодость его вселяет в меня
надежду: счастие ласкает
юность!..» Народ поднял вверх руки: Мирослав был избран!..
И вились тогда толпою
Легкокрылые друзья:
Юность легкая с мечтою
И живых
надежд семья…
Я вспоминаю дни ученья,
Горячей дружбы увлеченья,
Проказы милых школьных лет,
Надежды силы молодые
И грезы светлые, живые
И чистой
юности рассвет…
Увы! ни разум, ни опытность старца, —
Нет, — ничего не заменит кипучих
надежд, увлечений
И заблуждений самих промчавшейся
юности…
Один из товарищей его по службе и его лучший друг, граф Коновницын, поручик главного штаба гвардейской пехоты, был вовлечен в тайное общество и со всем жаром
юности усвоил себе убеждения членов «Союза благоденствия» и даже не скрывал перед своими друзьями своих стремлений и политических
надежд.
Перед ним одна за другой проходили картины его детства,
юности — прошедшей в том самом Петербурге, которого он даже и не видел теперь, но чувствовал за этими стенами своей тюрьмы — заграничной жизни, привольной и сладкой жизни, перемены ощущений, подчас невзгод, но в общем
надежд и мечтаний.