Неточные совпадения
Лариса. С кем вы равняетесь? Возможно ли такое ослепление… Сергей Сергеич… это идеал
мужчины. Вы понимаете, что такое идеал? Быть может, я ошибаюсь, я еще молода, не знаю людей; но это мнение изменить во мне нельзя, оно
умрет со мною!
Он видел, что толпа, стискиваясь, выдавливает под ноги себе
мужчин, женщин; они приседали, падали, ползли, какой-то подросток быстро, с воем катился к фронту, упираясь в землю одной ногой и руками; видел, как люди
умирали, не веря, не понимая, что их убивают.
— Подумай: половина женщин и
мужчин земного шара в эти минуты любят друг друга, как мы с тобой, сотни тысяч рождаются для любви, сотни тысяч
умирают, отлюбив. Милый, неожиданный…
Они никогда не смущали себя никакими туманными умственными или нравственными вопросами: оттого всегда и цвели здоровьем и весельем, оттого там жили долго;
мужчины в сорок лет походили на юношей; старики не боролись с трудной, мучительной смертью, а, дожив до невозможности,
умирали как будто украдкой, тихо застывая и незаметно испуская последний вздох. Оттого и говорят, что прежде был крепче народ.
Не успевших убежать женщин высекли, а
мужчин шесть человек взяли с собою на байдары, а чтобы воспрепятствовать побегу, им связали руки назад, но так немилостиво, что один из них
умер.
Что же касается
мужчин, то Птицын, например, был приятель с Рогожиным, Фердыщенко был как рыба в воде; Ганечка всё еще в себя прийти не мог, но хоть смутно, а неудержимо сам ощущал горячечную потребность достоять до конца у своего позорного столба; старичок учитель, мало понимавший в чем дело, чуть не плакал и буквально дрожал от страха, заметив какую-то необыкновенную тревогу кругом и в Настасье Филипповне, которую обожал, как свою внучку; но он скорее бы
умер, чем ее в такую минуту покинул.
— Сжальтесь надо мной! — заговорила она, — не покидайте меня; что я теперь без вас буду делать? я не вынесу разлуки. Я
умру! Подумайте: женщины любят иначе, нежели
мужчины: нежнее, сильнее. Для них любовь — все, особенно для меня: другие кокетничают, любят свет, шум, суету; я не привыкла к этому, у меня другой характер. Я люблю тишину, уединение, книги, музыку, но вас более всего на свете…
— Конечно, конечно!.. — соглашалась Елена тем же насмешливым тоном. — Неприятно в этом случае для женщин только то, что так как эти занятия самки им не дают времени заняться ничем другим, так
мужчины и говорят им: «Ты, матушка, шагу без нас не смеешь сделать, а не то сейчас
умрешь с голоду со всеми детенышами твоими!»
— Гм!.. — произнес Миклаков и после того, помолчав некоторое время и как бы собравшись с мыслями, начал. — Вот видите-с, на свете очень много бывает несчастных любвей для
мужчин и для женщин; но, благодаря бога, люди от этого не
умирают и много-много разве, что с ума от того на время спятят.
Сначала она уверяла меня, что это так, что это ничего не значит; но скоро в ее разговорах со мной я начал слышать, как сокрушается она о том, что мне не у кого учиться, как необходимо ученье мальчику; что она лучше желает
умереть, нежели видеть детей своих вырастающих невеждами; что
мужчине надобно служить, а для службы необходимо учиться…
— Зачем ты раньше не сказал мне, что он
умер? Я бы не поехала на пикник, не хохотала бы так страшно…
Мужчины говорили мне пошлости. Какой грех, какой грех! Спаси меня, Ваня, спаси меня… Я обезумела… Я пропала…
— Ты права! — говорил он, — чего мне желать теперь? — пускай придут убийцы… я был счастлив!.. чего же более для меня? — я видал смерть близко на ратном поле, и не боялся… и теперь не испугаюсь: я
мужчина, я тверд душой и телом, и до конца не потеряю надежды спастись вместе с тобою… но если надобно
умереть, я
умру, не вздрогнув, не простонав… клянусь, никто под небесами не скажет, что твой друг склонил колена перед низкими палачами!..
— Он не переменился, друг мой!
Мужчины все таковы. В женихах они обыкновенно
умирают от любви, а как женятся, так и начнут обманывать. Это, друг мой, ничего; его надобно заставить, чтобы он любил тебя, — и я его заставлю, потому что ни копейки не стану давать ему денег. Поверь ты мне, он опомнится и начнет слушаться и любить.
У д-ра Зика
умерли от пентала двое — здоровый, крепкий
мужчина и молодая девушка с поражением тазобедренного сустава, но в остальном крепкая и здоровая…
Кате стало весело, и смех неудержимо забился в груди: да неужели это, правда, смерть? И неужели бывает так смешно
умирать? Она хохотала, острила, рассказывала смешные вещи. И что-то легкое было во всем теле, поднимавшее от земли, и с смеющимся интересом она ждала: десяток сильных
мужчин окружит ее; поведут куда-то, наставят ружья на нее. И им не будет стыдно…
— И отлично! Закусим, выпьем и поедем вместе. У меня отличные лошади! И свезу вас, и со старостой познакомлю… всё устрою… Да что вы, ангел, словно сторонитесь меня, боитесь? Сядьте поближе! Теперь уж нечего бояться… Хе-хе… Прежде, действительно, ловкий парень был, жох
мужчина… никто не подходи близко, а теперь тише воды, ниже травы; постарел, семейным стал… дети есть.
Умирать пора!
Немного погодя, на аллее показался высокий
мужчина с седой бородой и в соломенной шляпе. Поравнявшись с княгиней, он снял шляпу и поклонился, и по его большой лысине и острому, горбатому носу княгиня узнала в нем доктора Михаила Ивановича, который лет пять тому назад служил у нее в Дубовках. Она вспомнила, что кто-то ей говорил, что в прошлом году у этого доктора
умерла жена, и ей захотелось посочувствовать ему, утешить.
— Я это понимаю, и он этого вполне заслуживает. Только видишь ли, когда наша мать три года тому назад
умирала, то, несмотря на мою молодость, знаешь, что она мне сказала? Знаешь ли, какие были ее последние слова? «Наблюдай за своей сестрой; меня не будет, а
мужчине трудно знать и предвидеть многое, я знаю, что ты благоразумна не по летам, Надя. Я отдаю счастье Юлии в твои руки».
— На меня-то что… Я уже не нынче-завтра прощусь с вами, а его ты мне выходи, он
мужчина молодой, здоровый, его болезнь не сломит, поломает, поломает, да и оставит…
Умирать ему рано.
Словом, это был один из тех
мужчин, которых женщины обожают и от любви к которым
умирают.
Но я
мужчина, у меня мужские силы и ум, я могу вполне осознать силу неизбежности; и удар, если он постигнет нашу семью, приму с твердостью. Да — но что будет с нашим домом? Что будет с Сашенькой? Что будет с мамашей, которая может сама
умереть от одного только слова?