Когда я ближе познакомился с современной католической и протестантской мыслью, то я был поражен, до чего
моя проблема творчества им чужда, чужда и вообще проблематика русской мысли.
Неточные совпадения
В центре
моего религиозного интереса всегда стояла
проблема теодицеи.
Проблема теодицеи была для меня прежде всего
проблемой свободы, основной в
моей философской мысли.
С известного момента
моего пути я с необычайной остротой поставил перед собой и пережил
проблему личности и индивидуальности.
Проблема свободы, впрочем, присутствует во всех
моих книгах.
В центре
моей мысли всегда стояли
проблемы свободы, личности, творчества,
проблемы зла и теодицеи, то есть, в сущности, одна
проблема —
проблема человека, его назначения, оправдания его творчества.
Это была не только
проблема моей философии, но и
проблема моей жизни.
В
моей юношеской и столь несовершенной книге «Субъективизм и индивидуализм в общественной философии» мне все-таки удалось поставить
проблему, которая меня беспокоила всю жизнь и которую я потом выразил в более совершенной форме.
Моя тема совсем иная, и
проблема искренности иначе ставится в отношении к этой теме.
Я много думал всю
мою жизнь о
проблеме свободы и дважды написал философию свободы, стараясь усовершенствовать свою мысль.
Я не богослов,
моя постановка
проблем,
мое решение этих
проблем совсем не богословские.
Моя постановка
проблемы человека совсем иная, чем у католиков-томистов или протестантов-бартианцев.
Это и есть
проблема отношений между гениальностью и святостью, между творчеством и спасением, не разрешенная старым христианским сознанием [Это центральная
проблема моей книги «Смысл творчества.
— Вы должны делать не для меня, а для дела, которому служите, — строго заметила она; — но, впрочем, что же вас тут особенно беспокоит?
Мой отъезд в Варшаву? Ну, поезжайте и вы туда! Определяйтесь в какой-нибудь полк из тех, что стоят в самой Варшаве; вот вам и разрешение вашей трудной
проблемы!
Проблема человека,
проблема свободы,
проблема творчества сделались основными
проблемами моей философии.
За каких-нибудь три месяца в
моей душе перебывало множество всяких впечатлений, идей, итогов, обобщений,
проблем и дилемм, вызывающих тот или иной ответ.
Многочисленные чертежи, испещряющие тогдашний
мой «Дневник», свидетельствуют о кропотливой и беспримерно настойчивой работе
моей пробудившейся мысли, а дважды в разных местах повторенное и подчеркнутое гордое слово «εΰeηχα» уже тогда роднит меня со славным мудрецом древности, умевшим решать великие
проблемы под градом вражеских стрел, на пепелище родного города.