Гранит, железо, дерево, мостовая гавани, суда и люди — всё дышит
мощными звуками страстного гимна Меркурию.
Неточные совпадения
Глубоко внизу зловеще бормотал Терек, это был
звук странный, как будто
мощные камни, сжимая ущелье, терлись друг о друга и скрипели.
Огромный, пестрый город гудел, ревел, непрерывно звонили сотни колоколов, сухо и дробно стучали колеса экипажей по шишковатым мостовым, все
звуки сливались в один, органный,
мощный.
Самгину казалось, что воздух темнеет, сжимаемый
мощным воем тысяч людей, — воем, который приближался, как невидимая глазу туча, стирая все
звуки, поглотив звон колоколов и крики медных труб военного оркестра на площади у Главного дома. Когда этот вой и рев накатился на Клима, он оглушил его, приподнял вверх и тоже заставил орать во всю силу легких...
На палубе прозвонили в третий раз. Пароходный гудок засипел, точно он от простуды никак не мог сначала выдавить из себя настоящего
звука. Наконец ему удалось прокашляться, и он заревел таким низким,
мощным голосом, что все внутренности громадного судна задрожали в своей темной глубине.
«Мы должны благодарить войну за то, что она открыла нам многие темные стороны нашей жизни, против которых мы дружно должны идти теперь, отстаивая честь родины!..» Эти
мощные, благородные, бескорыстные призывы не могли не находить отзыва в сердцах людей, сочувствующих благу отечества, и точно — у многих, сердце билось сильнее от этих вдохновенных
звуков.
Странно было видеть и слышать, как этот маленький человечек, голова которого едва виднелась из-за пюпитра, извлекал из инструмента такие
мощные, смелые, полные
звуки.
Торжественным покоем, великой грустью и любовью были проникнуты величавые, могуче-сдержанные
звуки: кто-то большой и темный, как сама ночь, кто-то всевидящий и оттого жалеющий и бесконечно печальный тихо окутывал землю своим мягким покровом, и до крайних пределов ее должен был дойти его
мощный и сдержанный голос. «Боже мой, ведь это о нас, о нас!» — подумал Чистяков и весь потянулся к певцам.
И только когда присоединились к нему мягкие, идущие волной
звуки с ближайшей колокольни, Алексей Степанович понял, что начался пасхальный благовест, и показалось ему похоже на то, словно пробудилась сотня великанов и заговорила, сдерживая в медной груди свой
мощный голос.
А
звуки все таяли и умирали в благовонном июньском воздухе. На смену им рождались новые вдохновенно-прекрасные, молодые и
мощные, без конца, без конца. Как никогда прежде, божественно хорошо играл в этот вечер счастливый любящий Вальтер.