В этом живом муравейнике, который кипит по чусовским пристаням весной под давлением одной силы, братски перемешались когда-то враждебные элементы: коренное чусовское население бассейна Чусовой с населявшими ее когда-то инородцами, староверы с приписными на заводе хохлами, представители крепкого своими коренными устоями крестьянского мира с вполне индивидуализированным заводским мастеровым, этой новой клеточкой, какой не знала
московская Русь и которая растет не по дням, а по часам.
Неточные совпадения
На беленькой шейке была черная бархатная ленточка; головка вся была в темно-русых кудрях, которые спереди так хорошо шли к ее прекрасному личику, а сзади — к голым плечикам, что никому, даже самому Карлу Иванычу, я не поверил бы, что они вьются так оттого, что с утра были завернуты в кусочки «
Московских ведомостей» и что их прижигали горячими железными щипцами.
Киевская Россия не была замкнута от Запада, была восприимчивее и свободнее, чем
Московское царство, в удушливой атмосфере которого угасла даже святость (менее всего святых было в этот период [См.: Г. П. Федотов. «Святые Древней
Руси».]).
Она была дочь известной
московской умной и ученой дамы, маленькая, худенькая, с длинными
русыми английскими буклями и с прозрачным профилем.
— И ты, сын Димитрия Милославского, желаешь, наряду с бессильными старцами, с изувеченными и не могущими сражаться воинами, посвятить себя единой молитве, когда вся кровь твоя принадлежит отечеству? Ты, юноша во цвете лет своих, желаешь, сложив спокойно руки, смотреть, как тысячи твоих братьев, умирая за веру отцов и святую
Русь, утучняют своею кровию родные поля
московские?
Вот, вот она! вот русская граница!
Святая
Русь, Отечество! Я твой!
Чужбины прах с презреньем отряхаю
С моих одежд — пью жадно воздух новый:
Он мне родной!.. теперь твоя душа,
О мой отец, утешится, и в гробе
Опальные возрадуются кости!
Блеснул опять наследственный наш меч,
Сей славный меч, гроза Казани темной,
Сей добрый меч, слуга царей
московских!
В своем пиру теперь он загуляет
За своего надёжу-государя!..
Или и этого изображения еще не довольно? Так загляните в Кошихина (глава XIII, стр. 118–125). Он изображает очень подробно и откровенно всю процедуру женитьбы в старинной
Руси, заставившую его воскликнуть из глубины души, что «нигде во всем свете такого на девки обманства нет, яко в
Московском государстве»…
Настоящая государственная власть в древней России не существовала по крайней мере до возвышения государства
Московского. Древние князья называли
Русь своею отчиною и действительно, как доказал недавно г. Чичерин, владели ею скорее по вотчинному, нежели по государственному праву. По утверждении же
Московского государства, — одна уже возможность такой личности, как Иван Грозный, заставляет отказаться от обольщения относительно силы и значения думы боярской или какого бы то ни было уравновешивающего, влияния.
Оставим эти времена, оставим и печальный монгольский период и перейдем прямо к XV веку, ко времени оживления
Руси при возвышении
Московского княжества.
Скоро
Увидим мы
московские соборы —
И совершится очищенье
РусиОт недругов.
Я здесь умру. Попа теперь не сыщешь.
Я во грехах своих покаюсь вам.
Грехи мои великие: я бражник!
И умереть я чаял за гульбой.
Но спас меня Господь от смерти грешной.
Великое Кузьма затеял дело,
Я дал ему последний крест с себя;
Пошел за ним,
московский Кремль увидел,
С врагами бился так же, как другие,
И умираю за святую
Русь.
Скажите всем, как будете вы в Нижнем,
Чтобы меня, как знают, помянули —
Молитвою, винцом иль добрым словом.
Тетушки и бабушки неженатых
московских купчиков в разговорах с Татьяной Андревной стали загадывать всем понятные, исстари по
Руси ходячие загадки: «Не век-де Лизавете Зиновьевне маком сидеть, не век-де ей
русой косой красоваться, не пора ль де ей за свое хозяйство приниматься, свой домок заводить?» Татьяна Андревна, тоже как исстари ведется, от прямого ответа уклонялась, не давала, как говорится, ни приказу, ни отказу.
До последнего подъема русского сознания у нас господствовала тенденция, что вся
московская, допетровская
Русь — это сплошной и беспросветный мрак невежества. Теперь, когда мы освободили свои глаза от чужих очков, историческое зрение лучше видит проблески русской образованности и культуры даже в такое время, каким является время Грозного царя.