Неточные совпадения
Были в жизни его моменты, когда действительность унижала его, пыталась раздавить, он вспомнил
ночь 9 Января на темных улицах Петербурга, первые дни
Московского восстания, тот вечер, когда избили его и Любашу, — во всех этих случаях он подчинялся страху, который взрывал в нем естественное чувство самосохранения, а сегодня он подавлен тоже, конечно, чувством биологическим, но — не только им.
Самгин вспомнил, что с месяц тому назад он читал в пошлом «
Московском листке» скандальную заметку о студенте с фамилией, скрытой под буквой Т. Студент обвинял горничную дома свиданий в краже у него денег, но свидетели обвиняемой показали, что она всю эту
ночь до утра играла роль не горничной, а клиентки дома, была занята с другим гостем и потому — истец ошибается, он даже не мог видеть ее. Заметка была озаглавлена: «Ошибка ученого».
«Нет, дерзкий хищник, нет, губитель! —
Скрежеща, мыслит Кочубей, —
Я пощажу твою обитель,
Темницу дочери моей;
Ты не истлеешь средь пожара,
Ты не издохнешь от удара
Казачьей сабли. Нет, злодей,
В руках
московских палачей,
В крови, при тщетных отрицаньях,
На дыбе, корчась в истязаньях,
Ты проклянешь и день и час,
Когда ты дочь крестил у нас,
И пир, на коем чести чашу
Тебе я полну наливал,
И
ночь, когда голубку нашу
Ты, старый коршун, заклевал...
Женатый на цыганке, известной своим голосом и принадлежавшей к
московскому табору, он превратил свой дом в игорный, проводил все время в оргиях, все
ночи за картами, и дикие сцены алчности и пьянства совершались возле колыбели маленькой Сарры.
От Троицы дорога идет ровнее, а с последней станции даже очень порядочная. Снег уж настолько осел, что местами можно по насту проехать. Лошадей перепрягают «гусем», и они бегут веселее, словно понимают, что надолго избавились от
московской суеты и многочасных дежурств у подъездов по
ночам. Переезжая кратчайшим путем через озеро, путники замечают, что оно уж начинает синеть.
И именно в эту
ночь, единственную за все лето, когда я ночевал в нашей
московской квартире, явились с обыском и арестовали меня.
Никогда не были так шумны
московские улицы, как ежегодно в этот день. Толпы студентов до поздней
ночи ходили по Москве с песнями, ездили, обнявшись, втроем и вчетвером на одном извозчике и горланили. Недаром во всех песенках рифмуется: «спьяна» и «Татьяна»! Это был беззаботно-шумный, гулящий день. И полиция, — такие она имела расчеты и указания свыше, — в этот день студентов не арестовывала. Шпикам тоже было приказано не попадаться на глаза студентам.
Подходили к этому столу самые солидные
московские охотники, садились, и разговоры иногда продолжались до поздней
ночи.
Там, где в болоте по
ночам раздавалось кваканье лягушек и неслись вопли ограбленных завсегдатаями трактира, засверкали огнями окна дворца обжорства, перед которым стояли день и
ночь дорогие дворянские запряжки, иногда еще с выездными лакеями в ливреях. Все на французский манер в угоду требовательным клиентам сделал Оливье — только одно русское оставил: в ресторане не было фрачных лакеев, а служили
московские половые, сверкавшие рубашками голландского полотна и шелковыми поясами.
В последнюю
ночь, проведенную Розановым в своей
московской квартире, Ольга Александровна два раза приходила в комнату искать зажигательных спичек. Он видел это и продолжал читать. Перед утром она пришла взять свой платок, который будто забыла на том диване, где спал Розанов, но он не видал и не слыхал.
Это они одной зимней
ночью на Масленице завязали огромный скандал в области распревеселых непотребных домов на Драчевке и в Соболевом переулке, а когда дело дошло до драки, то пустили в ход тесаки, в чем им добросовестно помогли строевые гренадеры
Московского округа.
Московские известия я давал в редакцию по междугородному телефону к часу
ночи, и моим единственным помощником был сербский студент Милан Михайлович Бойович, одновременно редактировавший журнал «Искры», приложение к «Русскому слову», и сотрудничавший в радикальной сербской газете «Одъек».
«Сверстов в Москве, мы оба бодрствуем; не выпускайте и Вы из Ваших рук выслеженного нами волка. Вам пишут из Москвы, чтобы Вы все дело передали в
московскую полицию. Такое требование, по-моему, незаконно: Москва Вам не начальство. Не исполняйте сего требования или, по крайней мере, медлите Вашим ответом; я сегодня же в
ночь скачу в Петербург; авось бог мне поможет повернуть все иначе, как помогал он мне многократно в битвах моих с разными злоумышленниками!»
— Да благословит же святая троица и
московские чудотворцы нашего великого государя! — произнес он дрожащим голосом, — да продлит прещедрый и премилостивый бог без счету царские дни его! не тебя ожидал я, князь, но ты послан ко мне от государя, войди в дом мой. Войдите, господа опричники! Прошу вашей милости! А я пойду отслужу благодарственный молебен, а потом сяду с вами пировать до поздней
ночи.
Зимою работы на ярмарке почти не было; дома я нес, как раньше, многочисленные мелкие обязанности; они поглощали весь день, но вечера оставались свободными, я снова читал вслух хозяевам неприятные мне романы из «Нивы», из «
Московского листка», а по
ночам занимался чтением хороших книг и пробовал писать стихи.
Об Михайле Максимовиче, часто говорили при ней, хвалили изо всех сил, уверяли, что он любит ее больше своей жизни, что день и
ночь думает о том, как бы ей угодить, и что если он скоро приедет, то верно привезет ей множество
московских гостинцев.
Запах был невыносимый… Как раз в это время, когда мы вошли, в морге находился прокурор
Московской судебной палаты С.С. Гончаров, высокий, энглизированный, с бритым породистым лицом, красиво бросавший в глаз монокль, нагибаясь над трупом. Он энергично вел следствие и сам работал день и
ночь.
С момента начала раскопок от рассвета до полуночи я не отходил от рабочих. Четырнадцать дней! С 8 июля, когда
московский оптик Пристлей поставил электрическое освещение, я присутствовал на работах
ночью, дремал, сидя на обломках, и меня будили при каждом показавшемся из земли трупе.
В этот самый день, в который, по необычайному стечению обстоятельств, Милославский нарушил обет, данный им накануне: посвятить остаток дней своих безбрачной жизни, часу в десятом
ночи какой-то бедный прохожий, в изорванном сером кафтане, шел скорыми шагами вдоль большой
московской дороги, проложенной в этом месте по скату глубокого оврага, поросшего густым лесом.
И вдруг так же живо, как прежде, представлялась ему деревенская прогулка по лесу и мечта о помещичьей жизни, так же живо представилась ему его
московская студенческая комнатка, в которой он поздно
ночью сидит, при одной свечке, с своим товарищем и обожаемым шестнадцатилетним другом.
В Струкову был, конечно, платонически и безнадежно, влюблен Вася, чего она не замечала. Уже десятки лет спустя я ее встретил в Москве, где она жила после смерти своего мужа Свободина (Козиенко), умершего на сцене Александрийского театра в 1892 году. От него у нее был сын Миша Свободин, талантливый молодой поэт,
московский студент, застрелившийся неожиданно для всех. Я его встречал по
ночам в игорных залах Художественного кружка. Он втянулся в игру, и, как говорили, проигрыш был причиной его гибели.
Я, в то, московское-то время, хаживал по
ночам на свидание… с кем бы вы думали? с молодой липой на конце моего сада.
Милый дед, как странно меняется, как обманывает жизнь! Сегодня от скуки, от нечего делать, я взял в руки вот эту книгу — старые университетские лекции, и мне стало смешно… Боже мой, я секретарь земской управы, той управы, где председательствует Протопопов, я секретарь, и самое большее, на что я могу надеяться, — это быть членом земской управы! Мне быть членом здешней земской управы, мне, которому снится каждую
ночь, что я профессор
Московского университета, знаменитый ученый, которым гордится русская земля!
Это время можно назвать одним из лучших для
Московского театра: Щепкин, в полной зрелости своего таланта, работая над собою буквально и день и
ночь, с каждым днем шел вперед и приводил всех нас в восхищение и изумление своими успехами.
Вот, например, он говорит, что при царском погребении, которое совершается всегда
ночью, бывает страшный грабеж, потому что
московских людей натура не богобоязливая: «…и сыщется того дни, как бывает царю погребение, мертвых людей, убитых и зарезанных, больше ста человек.
Когда не было посетителей и Прокопий, проводивший где-то бессонные
ночи и днем спотыкавшийся от желания спать, приваливался в темном углу за перегородкой, а Михайла читал «
Московский листок» и среди описания краж и грабежей искал знакомого имени кого-нибудь из обычных посетителей, — Петька и Николка беседовали.
Правду говорил удельный голова Алексею: раньше трех ден Патап Максимыч гостей не пустил. И кум Иван Григорьич с Груней, и Михайло Васильич с Ариной Васильевной, и матушка Манефа с келейницами, и
московский посол Василий Борисыч волей-неволей гостили у него три дня и три
ночи.
И очень опасался того
московский посланник — ни днем, ни
ночью не было спокоя на сердце его.
Идет Иосиф всех впереди, рядом с ним Василий Борисыч. Слушает
московский посол преподобные речи, не вспоминая про греховную
ночь. Фленушка с бледной, истомленной Парашей и свежей, как яблочко наливное, Марьей головщицей следом за ними идут. Люди хоть не дальние, а все-таки заезжие, любопытно и им сказаний Иосифа про улангерскую старину послушать.
По вечерам и ярманочные, и городские трактиры битком набиты. Чаю выпивают количество непомерное. После, как водится, пойдут в ход закусочки, конечно, с прибавленьицем. В Москве — в Новотроицком, у Лопашева и в других излюбленных купечеством трактирах — можно только чай пить, но закусывать, а пуще того винца рюмочку выпить — сохрани Господи и помилуй!.. Зазорное дело!.. У Макарья не то: там и
московским, и городовым купцам, яко в пути находящимся, по все дни и по вся
ночи — разрешения на вся.
— Москва все себе заграбастала, — продолжал возбужденнее Усатин, отправляя в рот ложку свежей икры. — И ярмарка вовсе не всемирный, а чисто
московский торг, отделение Никольской с ее переулками. И к чему такие трактирищи с глупой обстановкой? Хор из Яра, говорили мне, за семь тысяч ангажирован. На чем они выручают? Видите — народу нет, а уж первый час
ночи. Дерут анафемски.
Еще вчера кухонный мужик рассказывал ему, что на Яузе, как раз там, где они теперь катались,
московские жулики собираются к
ночи, делят добычу, ночуют, кутят. Позднее и пошаливают, коли удастся напасть на запоздавшего дачника, особливо барыню.
Но Петя хохочет, и в его хохоте я легко узнаю истерику. Начинаю возиться с ним и бранюсь, что в
московских номерах не имеют привычки ставить на
ночь воду.
Это не мешало спать в кибитке — мы ехали без ночевок, и во вторую
ночь с меня спала шапка, и я станции две пролежал с непокрытой головой, что и сказалось под конец моей
московской одиссеи.
Другое
московское воспоминание. Возвращаемся поздно
ночью откуда-то, — должно быть, от Телешова: Андреев, И. А. Белоусов и я. Андреев опять пьян. Остановились на Лубянской площади. Андреев изливается в любви и уважении ко мне, но мы уже очень далеки друг другу, и чувствуется мне, — отходим все дальше, и в излияниях его не ощущается внутренней правды. Он вдруг говорит...
Под прикрытием драгун, ровно сумасшедший, скакал он с князем Иваном по
московским улицам, буйствовал днем, а по
ночам нагло врывался в мирные семейства честных людей…
Темная
ночь спустилась над Новгородом.
Московские огнеметы не умолкали и то и дело делали бреши в стенах. Бойницы, строившиеся под надзором Аристотеля, росли с каждым днем все выше и выше перед новгородцами.
Подобрав в руки висячие мечи и чуть шевеля наборными уздами, приближался отряд
московской дружины к Городищу. Темнота скрывала следы его, и он скоро достиг места, которое было назначено пунктом атаки, и остановился под прикрытием оврага выжидать глухого времени
ночи.
В Москве и в деревнях кругом необыкновенная тревога. Недельщики, боярские дети ездят с утра до
ночи и выбивают народ. Русский мужичок всею радостью рад глазеть по целым дням хоть и на то, чего не понимает, лишь бы не работать, а тут еще и палкой выгоняют в город на целые сутки праздности. Валят тысячи со всех концов, и все они налягут на сердце Москвы: душно будет ей, родимой! Из этого-то народа хотят выставить декорацию
московской силы.
Красивая внешность, соединенная с дымкой романической таинственности, окутывавшей прошлое Зыбина и послужившей поводом для
московских сплетниц к всевозможным рассказам о любви к нему какой-то высокопоставленной дамы из высшего петербургского круга, ее измене, трагической смерти, и призраке этой дамы, преследовавшем Зыбина по
ночам, так что он изменил совершенно режим своей жизни и день превращал в
ночь и наоборот — сделали то, что молоденькая, впечатлительная, романически настроенная девушка влюбилась в красивого брюнета, в глазах которого, на самом деле, было нечто демоническое.
Подобрав в руки свои висячие мечи и чуть шевеля наборными уздами, приближался отряд
московской дружины к Городищу. Темнота скрывала следы его, и он скоро достиг места, которое было назначено пунктом атаки, и остановился под прикрытием оврага выжидать глухого времени
ночи.
— Виновна ли крестьянка
Московской губернии, Бронницкого уезда, Татьяна Никанорова Палашова, двадцати одного года, в том, что в
ночь с восьмого на девятое декабря… с целью воспользоваться имуществом… в сообществе с другими лицами… удушила…