Неточные совпадения
Лишь изредка иной
шепнёт:
«Вот закипит, вот тотчас загорится!»
Не тут-то:
море не горит.
— Когда мы подъедем, ты выйди у подъезда, а потом через полчаса я тебе сама отворю двери… —
шептала Половодова, когда карета катилась мимо бахаревского дома. — Александр домой приедет только утром… У них сегодня в «Магните» будет разливанное
море. Тебя, вероятно, приглашали туда?
— Свел ведь, подлец, собаку! — испуганно
прошептал дедушка, все еще сидя на корточках. — Никто, как он — дело ясное… Помнишь, давеча у моря-то он все колбасой прикармливал.
Он слушал, как шаги стихали, потом стихли, и только деревья что-то
шептали перед рассветом в сгустившейся темноте… Потом с
моря надвинулась мглистая туча, и пошел тихий дождь, недолгий и теплый, покрывший весь парк шорохом капель по листьям.
Море огромное, лениво вздыхающее у берега, — уснуло и неподвижно в дали, облитой голубым сиянием луны. Мягкое и серебристое, оно слилось там с синим южным небом и крепко спит, отражая в себе прозрачную ткань перистых облаков, неподвижных и не скрывающих собою золотых узоров звезд. Кажется, что небо все ниже наклоняется над
морем, желая понять то, о чем
шепчут неугомонные волны, сонно всползая на берег.
Зотушка только покачал своей птичьей головкой от умиления, — он был совсем пьян и точно плыл в каком-то блаженном тумане. Везде было по колено
море. Теперь он не боялся больше ни грозной старухи, ни братца. «Наплевать… на все наплевать, —
шептал он, делая такое движение руками, точно хотел вспорхнуть со стула. — Золото, жилка… плевать!.. Кругом шестнадцать вышло, вот тебе и жилка… Ха-ха!.. А старуха-то, старуха-то как похаживает!» Закрыв рот ладонью, Зотушка хихикал с злорадством идиота.
Надежда Федоровна надела свою соломенную шляпу и бросилась наружу в
море. Она отплыла сажени на четыре и легла на спину. Ей были видны
море до горизонта, пароходы, люди на берегу, город, и все это вместе со зноем и прозрачными нежными волнами раздражало ее и
шептало ей, что надо жить, жить… Мимо нее быстро, энергически разрезывая волны и воздух, пронеслась парусная лодка; мужчина, сидевший у руля, глядел на нее, и ей приятно было, что на нее глядят…
И боже мой, неужели не ее встретил он потом, далеко от берегов своей родины, под чужим небом, полуденным, жарким, в дивном вечном городе, в блеске бала, при громе музыки, в палаццо (непременно в палаццо), потонувшем в
море огней, на этом балконе, увитом миртом и розами, где она, узнав его, так поспешно сняла свою маску и,
прошептав: «Я свободна», задрожав, бросилась в его объятия, и, вскрикнув от восторга, прижавшись друг к другу, они в один миг забыли и горе, и разлуку, и все мучения, и угрюмый дом, и старика, и мрачный сад в далекой родине, и скамейку, на которой, с последним, страстным поцелуем, она вырвалась из занемевших в отчаянной муке объятий его…
И в ту же секунду Ваня Андруцаки почувствовал, что огромная живая тяжесть, вздрагивая и сопротивляясь, повисла у него на натянувшемся вкось перемете, в самой глубине
моря. Когда же, позднее, наклонившись за борт, он увидел под водой и все длинное, серебряное, волнующееся, рябящее тело чудовища, он не удержался и, обернувшись назад к артели,
прошептал с сияющими от восторга глазами...
Ключ и замок словам моим“; или — плюнув трижды и показав больному глазу кукиш, трижды
шепчут: „Ячмень, ячмень, на тебе кукиш; что хочешь, то купишь; купи себе топорок, руби себя поперек!“ В заговорах от крови постоянно упоминается девица и шелк: знахарь сжимает рану и трижды говорит, не переводя духу: „На
море Океане, на острове Буяне, девица красным толком шила; шить не стала, руда перестала“.
— Я умираю, —
прошептала Илька. — Я приняла…
мор…На ковре…
Что-то мне сулит свиданье, —
Счастье? Горе?
Вновь ли светлые мечтанья?
Слез ли
море?
Как мне знать? Но отчего же
С чудной силой
Шепчет мне одно и то же
Голос милый:
Странен был мой страх напрасный,
Глупы слезы.
Вновь рассвет настанет ясный,
Песни… Грезы…
— Я служанка красавицы королевы, — чуть слышным от слабости голосом
прошептала девушка, — той красавицы королевы, которая танцует и веселится там, в замке. Она приказала привязать меня к дереву и
заморить голодом, потому что три дня тому назад я осмелилась сказать ей, что рыцарь, которого она избрала в женихи, не любит ее и желает жениться на ней потому только, чтобы стать королем. Я это знаю. Это правда. И за эти слова правды я должна умереть голодной смертью.
Явилась на террасу баронесса Зегевольд, и с ее появлением раздор утих, как в «Энеиде» [«Энеида» — прославленная поэма римского поэта Вергилия (70–19 до н. э.).] взбунтовавшее
море с прикриком на него Нептуна. Не подавая вида, что знает о бывшем неблагопристойном шуме, она
шепнула Никласзону, чтобы он подвинул вперед богинь. Флора первая из них подошла к Луизе и, поднося ей цветы, сказала...