Неточные совпадения
Константинополь, бывшая Византия, а ныне губернский город Екатериноград, стоит при излиянии Черного
моря в древнюю Пропонтиду и под сень Российской Державы приобретен в 17… году, с распространением на оный единства касс (единство сие в том состоит, что византийские
деньги в столичном городе Санкт-Петербурге употребление себе находить должны).
Вот, некогда, на берегу морском,
При стаде он своём
В день ясный сидя
И видя,
Что на
Море едва колышется вода
(Так
Море присмирело),
И плавно с пристани бегут по ней суда:
«Мой друг!» сказал: «опять ты
денег захотело,
Но ежели моих — пустое дело!
А не кто другой, как Марк Волохов, этот пария, циник, ведущий бродячую, цыганскую жизнь, занимающий
деньги, стреляющий в живых людей, объявивший, как Карл
Мор, по словам Райского, войну обществу, живущий под присмотром полиции, словом, отверженец, «Варавва»!
Миноносцы уходили в плавание только во второй половине июня. Пришлось с этим мириться. Во-первых, потому, что не было другого случая добраться до залива Джигит, а во-вторых, проезд по
морю на военных судах позволял мне сэкономить значительную сумму
денег. Кроме того, потеря времени во Владивостоке наполовину окупалась скоростью хода миноносцев.
От Янсели мы узнали, что находимся на реке Дагды, текущей к Нахтоху. Не без труда удалось нам уговорить его быть нашим проводником. Главной приманкой для него послужили не
деньги, а бердановские патроны, которые я обещал дать ему на берегу
моря.
Деревенька Шатель, близ
Мора (Муртен), соглашалась за небольшой взнос
денег в пользу сельского общества принять мою семью в число своих крестьянских семей.
Мы ему купим остальную часть Капреры, мы ему купим удивительную яхту — он так любит кататься по
морю, — а чтобы он не бросил на вздор
деньги (под вздором разумеется освобождение Италии), мы сделаем майорат, мы предоставим ему пользоваться рентой. [Как будто Гарибальди просил
денег для себя. Разумеется, он отказался от приданого английской аристократии, данного на таких нелепых условиях, к крайнему огорчению полицейских журналов, рассчитавших грош в грош, сколько он увезет на Капреру. (Прим. А. И. Герцена.)]
— А как вы полагаете, откуда
деньги у Болеслава Брониславича? Сначала он был подрядчиком и
морил рабочих, как мух, потом он начал спаивать мужиков, а сейчас разоряет целый край в обществе всех этих банковских воров. Честных
денег нет, славяночка. Я не обвиняю Стабровского: он не лучше и не хуже других. Но не нужно закрывать себе глаза на окружающее нас зло. Хороша и литература, и наука, и музыка, — все это отлично, но мы этим никогда не закроем печальной действительности.
Про него рассказывают, что когда он, идучи
морем на Сахалин, захотел в Сингапуре купить своей жене шёлковый платок и ему предложили разменять русские
деньги на доллары, то он будто бы обиделся и сказал: «Вот еще, стану я менять наши православные
деньги на какие-то эфиопские!» И платок не был куплен.
Орлов после порки благополучно бежал в Астрахань — иногда работал на рыбных ватагах, иногда вольной жизнью жил. То
денег полные карманы, то опять догола пропьется. Кем он не был за это время: и навожчиком, и резальщиком, и засольщиком, и уходил в
море… А потом запил и спутался с разбойным людом…
И действительно, не было возможности выказать себя лучше того, как сделал это Гришка. Даже Севка-Глазун и сам Захар наотрез объявили, что не ждали такой удали от Гришки-Жука, давно даже не видали такого разливанного
моря. Мудреного нет: пирушка обошлась чуть ли не в пятьдесят рублей. Гришка «решил» в одну ночь половину тех
денег, которые находились в кошеле и которые стоили Глебу десяти лет неусыпных, тяжких трудов!
Прошло еще дня три, он пошел к парикмахеру, щеголю и вертопраху. Про этого парня, здорового, как молодой осел, говорили, что он за
деньги любит старых американок, которые приезжают будто бы наслаждаться красотою
моря, а на самом деле ищут приключений с бедными парнями.
Если брать мерилом дружбы
деньги, что, может статься, будет и не совсем неосновательно, то если бы Истомин попросил у Шульца взаймы на слово десять тысяч рублей, Шульц бы только обрадовался возможности услужить ими своему другу; если бы у него на этот случай не было в руках таких
денег, то он достал бы их для друга со дна
моря.
Князь говорил мне, что и он тоже будет работать и что, заработав
денег, мы поедем
морем до Батума. В Батуме у него много знакомых, и он сразу найдёт мне место дворника или сторожа. Он хлопал меня по плечу и покровительственно говорил, сладко прищёлкивая языком...
Но на флот нужны
деньги, а финансы истощены; флот надобно построить уж порядочно, а приезжие мастера еще бог весть каковы; для флота нужно
море, а у нас его нет.
Требовалось завести новые панталоны, заплатить сапожнику старый долг за приставку новых головок к старым голенищам, да следовало заказать швее три рубахи, да штуки две того белья, которое неприлично называть в печатном слоге, — словом, все
деньги совершенно должны были разойтися; и если бы даже директор был так милостив, что вместо сорока рублей наградных определил бы сорок пять или пятьдесят, то всё-таки останется какой-нибудь самый вздор, который в шинельном капитале будет капля в
море.
— Сашка, это же подлость. Я
деньги дал и уже двадцать раз прошу: «В Одессу
морем я плыла».
Салай Салтаныч. Какая совесть? Где твоя совесть? Чужие
деньги бросал — это совесть? Тому должен — не заплатил, другому должен — не заплатил, это совесть? Украл, ограбил, — не хорошо; а бросал
деньги — хуже. Украл, ограбил — молись богу, бедным давай, бог простит. Я знал один грек, молодой был, разбойник был, по
морю ходил, пушки палил, людей бил, грабил; состарился, монастырь пошел, монах стал, человек нравоучительный.
Ну-с, попал я таким стрелковым порядком в Крым. Крым, знаете, да и вообще юг, это настоящее гнездо всех шатунов и аферистов; кто раз побывал там, того уж непременно опять туда потянет. Тепло,
море, горы, красота,
деньги кругом шалые. Оттого там всегда так и кишит бездельный народ.
Я не в поле вихрем веялся.
По людям ходил,
деньгу копил,
За
морями счастья пробовал…
Моя доля здесь счастливая:
Я нажил себе два терема,
Лисиц, шелку, много золота,
Станет век прожить боярами.
И во сколько раз счастливее их те старые и молодые туристы, которые, не имея
денег, чтобы жить в отелях, живут где придется, любуются видом
моря с высоты гор, лежа на зеленой траве, ходят пешком, видят близко леса, деревни, наблюдают обычаи страны, слышат ее песни, влюбляются в ее женщин…
— Неужели из
моря? Но ведь это должно стоить огромных
денег.
Там крепче
деньгам лежать, за
море не улетят…
— Эх, други мои любезные, — молвит на то Гаврила Маркелыч. — Что за невидаль ваша первая гильдия? Мы люди серые, нам, пожалуй, она не под стать… Говорите вы про мой капитал, так чужая мошна темна, и
денег моих никто не считал. Может статься, капиталу-то у меня и много поменьше того, как вы рассуждаете. Да и какой мне припен в первой гильдии сидеть? Кораблей за
море не отправлять, сына в рекруты все едино не возьмут, коль и по третьей запишемся, из-за чего же я стану лишние хлопоты на себя принимать?
Он тоже разложил их на гальке и сверху каждую бумажку придавил еще камешком, чтобы
деньги не унесло ветром в
море.
Но я не хочу ни… лопать, ни лгать: выбросьте в
море ваши
деньги, или… стройте тюрьмы и эшафот.
Добро бы, у тебя, подлеца этакого, в банке
деньги лежали или был свой хутор, где бы за тебя другие работали, а то ведь ни шиша за душой нет, ешь чужое, задолжал кругом, семью голодом
моришь, шут бы тебя взял!
Телеграммы с театра войны снова и снова приносили известия о крупных успехах японцев и о лихих разведках хорунжего Иванова или корнета Петрова. Газеты писали, что победы японцев на
море неудивительны, — японцы природные моряки; но теперь, когда война перешла на сушу, дело пойдет совсем иначе. Сообщалось, что у японцев нет больше ни
денег, ни людей, что под ружье призваны шестнадцатилетние мальчики и старики. Куропаткин спокойно и грозно заявил, что мир будет заключен только в Токио.
Приятели последовали этому совету, и вот в самой фешенебельной части города на Кияе, напротив двух самых больших гостиниц Неаполя, человек тридцать мальчишек разделись, без всякой церемонии, сложили свои лохмотья в кучу и стали бросаться с набережной в
море, ныряя очень искусно и доставая брошенные
деньги.
Ему было всякое
море по колено и на всякое дело у него были
деньги.
Решившись на последнее, Савин написал в Россию брату, прося его выслать ему
денег на имя маркиза Георгия Сансак де Траверсе в Скевенинг в Голландию, куда он вознамерился поехать покупаться в
море, по совету отца Иосифа, находившего это полезным для лучшего развития заживающей руки и успокоения нервов.
Море шальных
денег и в Москве било широкой волной.