Неточные совпадения
У него была где-то
больная мать, которой он отсылал половину своего скудного жалованья, — и как, должно быть, она целовала эту бедную белокурую головку, как дрожала
за нее, как
молилась о ней!
— Что же смотреть! доктор я, что ли? совет, что ли, дать могу? Да и не знаю я, никаких я ваших дел не знаю! Знаю, что в доме
больная есть, а чем больна и отчего больна — об этом и узнавать, признаться, не любопытствовал! Вот
за батюшкой послать, коли
больная трудна — это я присоветовать могу! Пошлете
за батюшкой, вместе
помолитесь, лампадочки у образов засветите… а после мы с батюшкой чайку попьем!
— Бог
за всех наказывает, — смиренно ответила
больная игуменья. — Молитвы-то наши недоходны к богу, вот и лежу второй год. Хоть бы ты
помолился, отец…
Катерина Львовна не отказывала старухе. Пойдет ли та ко всенощной
помолиться за «лежащего на одре болезни отрока Феодора» или к ранней обедне часточку
за него вынуть, Катерина Львовна сидит у
больного, и напоит его, и лекарство ему даст вовремя.
Владимир. Я был там, откуда веселье очень далеко; я видел одну женщину, слабую,
больную, которая
за давнишний проступок оставлена своим мужем и родными; она — почти нищая; весь мир смеется над ней, и никто об ней не жалеет… О! батюшка! эта душа заслуживала прощение и другую участь! Батюшка! я видел горькие слезы раскаяния, я
молился вместе с нею, я обнимал ее колена, я… я был у моей матери… чего вам больше?
Никто никогда не напивался и не накуривался для того, чтобы делать хорошее дело: работать, обдумать вопрос, ходить
за больным,
молиться богу. Большинство же злых дел делаются в пьяном виде.
Говорил он эти слова сухо, холодно и резал ими несчастную старуху. Хоть бы одно слово надежды! К довершению ее несчастья, Топорков почти ничего не прописывал
больным, а занимался одними только постукиваниями, выслушиваниями и выговорами
за то, что воздух не чист, компресс поставлен не на месте и не вовремя. А все эти новомодные штуки считала старуха ни к чему не ведущими пустяками. День и ночь не переставая слонялась она от одной кровати к другой, забыв всё на свете, давая обеты и
молясь.
— Нет, я поеду, — сказала
больная, подняла глаза к небу, сложила руки и стала шептать несвязные слова. — Боже мой!
за что же? — говорила она, и слезы лились сильнее. Она долго и горячо
молилась, но в груди так же было больно и тесно, в небе, в полях и по дороге было так же серо и пасмурно, и та же осенняя мгла, ни чаще, ни реже, а все так же сыпалась на грязь дороги, на крыши, на карету и на тулупы ямщиков, которые, переговариваясь сильными, веселыми голосами, мазали и закладывали карету.
Глаза бабушки обращаются к висевшему в углу киоту (единственное сокровище, оставшееся от прежней жизни), и она продолжает
молиться за Верочку.
За себя ей, бабушке, нечего
молиться. Ей немного надо. Угол в богадельне, койка и все. Ее песенка спета. А вот Верочка… Верочка… С трудом старуха опускается на колени.
Больные ноги что-то плохо сгибаются в суставах.