Неточные совпадения
Мать, в свою очередь, пересказывала
моему отцу речи Александры Ивановны, состоявшие в том, что Прасковью Ивановну за
богатство все уважают, что даже всякий новый губернатор приезжает с ней знакомиться; что сама Прасковья Ивановна никого не уважает и не любит; что она своими гостями или забавляется, или ругает их в глаза; что она для своего покоя и удовольствия не входит ни в какие хозяйственные дела, ни в свои, ни в крестьянские, а все предоставила своему поверенному Михайлушке, который от крестьян пользуется и наживает большие деньги, а дворню и лакейство до того избаловал, что вот как они и с нами, будущими наследниками, поступили; что Прасковья Ивановна большая странница, терпеть не может попов и монахов, и нищим никому копеечки не подаст; молится богу по капризу, когда ей захочется, — а не захочется, то и середи обедни из церкви уйдет; что священника и причет содержит она очень богато, а никого из них к себе в дом не пускает, кроме попа с крестом, и то в самые большие праздники; что первое ее удовольствие
летом — сад, за которым она ходит, как садовник, а зимою любит она петь песни, слушать, как их поют, читать книжки или играть в карты; что Прасковья Ивановна ее, сироту, не любит, никогда не ласкает и денег не дает ни копейки, хотя позволяет выписывать из города или покупать у разносчиков все, что Александре Ивановне вздумается; что сколько ни просили ее посторонние почтенные люди, чтоб она своей внучке-сиротке что-нибудь при жизни назначила, для того чтоб она могла жениха найти, Прасковья Ивановна и слышать не хотела и отвечала, что Багровы родную племянницу не бросят без куска хлеба и что лучше век оставаться в девках, чем навязать себе на шею мужа, который из денег женился бы на ней, на рябой кукушке, да после и вымещал бы ей за то.
Я раздарил все
мое богатство: голубей отдал я повару Степану и его сыну, кошку подарил Сергевне, жене нашего слепого поверенного Пантелея Григорьича, необыкновенного дельца и знатока в законах;
мои удочки и поставушки роздал дворовым мальчикам, а книжки, сухие цветы, картинки и проч. отдал
моей сестрице, с которой в этот
год мы сделались такими друзьями, какими только могут быть девятилетняя сестра с одиннадцатилетним братом.
Анна. Тяжелы мне эти деньги, душа
моя; меня теперь никакое
богатство не обрадует. Отвыкла я с ним и жить-то по-людски, убил и похоронил он меня заживо. Десять
лет я сыта не была, так теперь за один день не поправишь. Бог с ними и с деньгами! Мы с тобой их разделим. А греха-то, греха-то что! Я было погубила тебя совсем. С голоду да с холоду обезумела я, а ведь добра тебе желала. Меня-то б удавить надо за тебя. Нет ума у голодного, нет!
— «Хорошо, — отвечал он, — положим, Аяк-Ага ничего не пожалеет для своей дочери; но кто знает, что после ты не будешь меня упрекать в том, что я ничего не имел и тебе всем обязан; нет, милая Магуль-Мегери, я положил зарок на свою душу: обещаюсь семь
лет странствовать по свету и нажить себе
богатство либо погибнуть в дальних пустынях; если ты согласна на это, то по истечении срока будешь
моею».
Вот как он вышел, В двух первых книжках «Русского
богатства» за 1899
год он поместил длинную статью, посвященную разбору
моей книжки. Михайловский разбирал
мои рассказы в хронологическом порядке. Вообще говоря, замечал он, смешна, когда молодые авторы считают нужным помечать каждый рассказ
годом его написания. Но в данном случае приходится пожалеть, что этого нет. А жалеть приходилось потому, что это важно было… для определения быстрого
моего падения с каждым следующим рассказом.