— А я думаю: я вот лежу здесь под стогом… Узенькое местечко, которое я занимаю, до того крохотно в сравнении с остальным пространством, где меня нет и где дела до меня нет; и часть времени, которую мне удастся прожить, так ничтожна перед вечностию, где меня не было и не будет… А в этом атоме, в этой математической точке кровь обращается,
мозг работает, чего-то хочет тоже… Что за безобразие! Что за пустяки!
А между тем самолюбие вопиет, злоба на Мошку кипит, обаяние недавней власти требует восстановления падшего достоинства,
мозги работают над скорейшим изобретением способов для этого восстановления, а тут эта сконфуженность мешает, эта растерянность и самая необходимость поспешности лишают возможности спокойно сосредоточиться в своих мыслях, обдумать, обстроить получше, обставить половчее все дело — и вот Ардальон Полояров сгоряча додумывается до замечательного изобретения.
Неточные совпадения
— Представьте себе, — слышал Клим голос, пьяный от возбуждения, — представьте, что из сотни миллионов
мозгов и сердец русских десять, ну, пять! — будут
работать со всей мощью энергии, в них заключенной?
У них
мозг действует медленно, не сразу схватывает и долго
работает, чтоб дойти до какого-нибудь заключения.
Чтобы рассеяться немного, он вышел из дому, но нервное состояние все еще продолжалось в нем: он никак не мог выкинуть из головы того, что там как-то шевелилось у него, росло, — и только, когда зашел в трактир, выпил там рюмку водки, съел чего-то массу, в нем поутихла его моральная деятельность и началась понемногу жизнь материальная: вместо
мозга стали
работать брюшные нервы.
Нет, как хотите, а при виде этого зрелища самые ленивые
мозги — и те невольно зашевелятся, а раз зашевелившись, уже не перестанут
работать до тех пор, пока добродетель окончательно не восторжествует!
Мне уже двадцать четвертый год,
работаю уже давно, и
мозг высох, похудела, подурнела, постарела, и ничего, ничего, никакого удовлетворения, а время идет, и все кажется, что уходишь от настоящей прекрасной жизни, уходишь все дальше и дальше, в какую-то пропасть.
— Доктора врут, — сказал бухгалтер; все засмеялись. — Ты не верь им, — продолжал он, польщенный этим смехом. — В прошлом году, в посту, из барабана зуб выскочил и угораздил прямо в старика Калмыкова, в голову, так что
мозг видать было, и доктор сказал, что помрет; одначе, до сих пор жив и
работает, только после этой штуки заикаться стал.
Яков (с ужасом). Как бы я ни был пьян — я все понимаю… вот несчастье!
Мозг с проклятой настойчивостью
работает,
работает… всегда! И передо мною — морда, широкая, неумытая морда с огромными глазами, которые спрашивают: «Ну?» Понимаешь, она спрашивает только одно слово: «Ну?»
Мальчишка-подмастерье, сапожник или маляр, тоже имеет
мозг меньших размеров, чем взрослый мужчина, однако же участвует в общей борьбе за существование,
работает, страдает.
И все-таки в городе я живу жизнью чистого интеллигента,
работая только
мозгом. Первое время я пытаюсь против этого бороться, — упражняюсь гирями, делаю гимнастику, совершаю пешие прогулки; но терпения хватает очень ненадолго, до того все это бессмысленно и скучно… И если в будущем физический труд будет находить себе применение только в спорте, лаун-теннисе, гимнастике и т. п., то перед скукою такого «труда» окажутся бессильными все увещания медицины и все понимание самих людей.
У меня было воспаление
мозга, и я несколько дней находился на краю гроба; молодая натура моя вынесла эту опасную болезнь — и я после кризиса очнулся, но неблагонадежные тонкие ноги не в силах были держать моего исхудалого тела, и распаленная страстною жаждою знаний голова моя была не в силах
работать.
Мозг воспаленно
работал помимо его приказа. Перед ним встали «рожи» его обоих оскорбителей, выглянули из сумрака и не хотели уходить; красное, белобрысое, мигающее, насмешливое лицо капитана и другое, белое, красивое, но злобное, страшное, с огоньком в выразительных глазах, полных отваги, дерзости, накопившейся мести.
В чем состояла их беседа, над чем
работали их детские
мозги — как знать?
Ученица усомнилась в искренности своего учителя — пытливый
мозг, освобожденный от гнета авторитета, стал
работать самостоятельнее.
Положительно изнемогаешь от духоты и жары, пот льётся буквально ручьями, нельзя дышать,
мозги отказываются
работать, рука писать.
— Сдавайте экзамен, и будем вместе
работать. Я вас зову не на легкую наживу. Придется жить по — студенчески… на первых порах. Может, и перебиваться придется, Заплатин. Но поймите… Нарождается новый люд, способный сознавать свои права, свое значение. В его
мозги многое уже вошло, что еще двадцать-тридцать лет назад оставалось для него книгой за семью печатями. Это — трудовая масса двадцатого века. Верьте мне! И ему нужны защитники… — из таких, как мы с вами.
Ей надо было покушать, поспать, подумать, поговорить, поплакать,
поработать, посердиться и т. д. только потому, что у нее был желудок, был
мозг, были мускулы, нервы и печень.