Неточные совпадения
— Любовь тоже требует героизма. А я — не
могу быть героиней. Варвара —
может. Для нее любовь — тоже театр. Кто-то, какой-то
невидимый зритель спокойно любуется тем, как мучительно любят люди, как они хотят любить. Маракуев говорит, что зритель — это природа. Я — не понимаю… Маракуев тоже, кажется, ничего не понимает, кроме того, что любить — надо.
«Страшный человек», — думал Самгин, снова стоя у окна и прислушиваясь. В стекла точно
невидимой подушкой били. Он совершенно твердо знал, что в этот час тысячи людей стоят так же, как он, у окошек и слушают, ждут конца. Иначе не
может быть. Стоят и ждут. В доме долгое время
было непривычно тихо. Дом как будто пошатывался от мягких толчков воздуха, а на крыше точно снег шуршал, как шуршит он весною, подтаяв и скатываясь по железу.
Это дворец
невидимой феи, индийской пери, самой Сакунталы,
может быть. Вот, кажется, следы ее ножек, вот кровать, закрытая едва осязаемой кисеей, висячие лампы и цветные китайские фонари, роскошный европейский диван, а рядом длинное и широкое бамбуковое кресло. Здесь резные золоченые колонны, служащие преддверием ниши, где богиня покоится в жаркие часы дня под дуновением висячего веера.
S… Почему все дни я слышу за собой его плоские, хлюпающие, как по лужам, шаги? Почему он все дни за мной — как тень? Впереди, сбоку, сзади, серо-голубая, двухмерная тень: через нее проходят, на нее наступают, но она все так же неизменно здесь, рядом, привязанная
невидимой пуповиной.
Быть может, эта пуповина — она, I? Не знаю. Или,
быть может, им, Хранителям, уже известно, что я…
Первая мысль — кинуться туда и крикнуть ей: «Почему ты сегодня с ним? Почему не хотела, чтобы я?» Но
невидимая, благодетельная паутина крепко спутала руки и ноги; стиснув зубы, я железно сидел, не спуская глаз. Как сейчас: это острая, физическая боль в сердце; я, помню, подумал: «Если от нефизических причин
может быть физическая боль, то ясно, что — »
Тишина. Падают сверху, с ужасающей быстротой растут на глазах — куски синих башен и стен, но им еще часы —
может быть, дни — лететь сквозь бесконечность; медленно плывут
невидимые нити, оседают на лицо — и никак их не стряхнуть, никак не отделаться от них.
— Да и где же, — говорит, — тебе это знать. Туда, в пропасть, и кони-то твои передовые заживо не долетели — расшиблись, а тебя это словно какая
невидимая сила спасла: как на глиняну глыбу сорвался, упал, так на ней вниз, как на салазках, и скатился. Думали, мертвый совсем, а глядим — ты дышишь, только воздухом дух оморило. Ну, а теперь, — говорит, — если
можешь, вставай, поспешай скорее к угоднику: граф деньги оставил, чтобы тебя, если умрешь, схоронить, а если жив
будешь, к нему в Воронеж привезть.
Сто раз перечитал Александров свое произведение и по крайней мере десять раз переписал его самым лучшим своим почерком. Нет сомнений — сюита
была очень хороша. Она трогала, умиляла и восхищала автора. Но
было в его восторгах какое-то непонятное и
невидимое пятно, какая-то постыдная неловкость очень давнего происхождения, какая-то неуловимая болячка, которую Александров не
мог определить.
— То
есть мы знаем, например, что предрассудок о боге произошел от грома и молнии, — вдруг рванулась опять студентка, чуть не вскакивая глазами на Ставрогина, — слишком известно, что первоначальное человечество, пугаясь грома и молнии, обоготворило
невидимого врага, чувствуя пред ним свою слабость. Но откуда произошел предрассудок о семействе? Откуда
могло взяться само семейство?
«Вот, — подумала юна, — где-то в одиночестве, на пустынном мысе, среди ночи и бури, сидит человек и следит внимательно за этими вспышками огня, и,
может быть, вот сейчас, когда я думаю о нем,
может быть, и он мечтает о сердце, которое в это мгновение за много верст на
невидимом пароходе думает о нем с благодарностью».
— Чего ты, браток, добиваешься, не
могу я понять? — справлялся он, разглядывая меня
невидимыми из-под бровей глазами. — Ну, земля, ну, действительно, что обошел я ее много, а еще что? Ч-чудак! Я те, вот лучше послушай, расскажу, что однова со мной
было.
В проходе между столами лежит маленький кружевной платок. Конечно, его потеряла дама, и она божественно красива — иначе не
может быть, иначе нельзя думать в этот тихий день, полный знойного лиризма, день, когда всё будничное и скучное становится
невидимым, точно исчезает от солнца, стыдясь само себя.
Много замечал Илья, но всё
было нехорошее, скучное и толкало его в сторону от людей. Иногда впечатления, скопляясь в нём, вызывали настойчивое желание поговорить с кем-нибудь. Но говорить с дядей не хотелось: после смерти Еремея между Ильёй и дядей выросло что-то
невидимое, но плотное и мешало мальчику подходить к горбуну так свободно и близко, как раньше. А Яков ничего не
мог объяснить ему, живя тоже в стороне ото всего, но на свой особый лад.
Я испытывал, хотя тогда не понимал этого, как
может быть тронуто чувство формы, вызывая работу сильных впечатлений пространства и обстановки, где
невидимые руки поднимают все выше и озареннее само впечатление.
Жаловаться на людей — не
мог, не допускал себя до этого, то ли от гордости, то ли потому, что хоть и
был я глуп человек, а фарисеем — не
был. Встану на колени перед знамением Абалацкой богородицы, гляжу на лик её и на ручки, к небесам подъятые, — огонёк в лампаде моей мелькает, тихая тень гладит икону, а на сердце мне эта тень холодом ложится, и встаёт между мною и богом нечто
невидимое, неощутимое, угнетая меня. Потерял я радость молитвы, опечалился и даже с Ольгой неладен стал.
Только те, которые верят, что служение богу состоит в стремлении к лучшей жизни, отличаются от первых — тем, что признают иную, неизмеримо высшую основу, соединяющую всех благомыслящих людей в
невидимую церковь, которая одна
может быть всеобщею.
Также, раз Он
есть все, и все во всем, Он не
может иметь имени, Он, который
есть субстанция, сущность и жизнь для всех видимых и
невидимых вещей; да и всех вещей, которые можно назвать и по знать, — их вещь и сущность.
Наконец, вере
может быть доступно даже настоящее, поскольку дело идет о неизвестных рассудку его законах [Во II главе Послания к Евреям вере дано истолкование и в том и в другом смысле: «верою познаем, что веки устроены словом Божиим, так что из
невидимого произошло видимое» (ст. 3); дальнейшее содержание главы говорит о вере как основе не мотивированных разумом и оправдываемых только верою поступков (см. всю эту главу).].
Именно, насколько она должна считаться превосходящей всякую сущность, она
будет познаваться во всякой сущности, а потому всякая видимая и
невидимая тварь
может быть названа божественным явлением.
«Он барахтался в том черном мешке, в который просовывала его
невидимая, непреодолимая сила. Он бился, как бьется в руках палача приговоренный к смерти, зная, что он не
может спастись… Вдруг какая-то сила толкнула его в грудь, в бок, еще сильнее сдавила ему дыхание, он провалился в дыру, и там в конце дыры засветилось что-то… И ему открылось, что жизнь его
была не то, что надо, но что это можно еще поправить. Он спросил себя: что же «то»? и затих, прислушиваясь.
— Я, право, Варвара Васильевна, не
мог пойти! Ведь я не один, вы знаете; у меня жена молодая, ребенок. Знаете, хотел
было пойти, и вдруг, как видение встало перед глазами: Дашенька, а на руках ее младенец! И голос говорит: не ходи!.. Не ходи, не ходи!.. Какая-то сила
невидимая держит и не пущает!
Страшно и жутко отречься от видимого представления о жизни и отдаться
невидимому сознанию ее, как страшно и жутко
было бы ребенку рожаться, если бы он
мог чувствовать свое рождение, — но делать нечего, когда очевидно, что видимое представление влечет к смерти, а
невидимое сознание одно дает жизнь.
Но ведь это нам кажется только. Никто из нас ничего не знает про те основы жизни, которые внесены другими в мир, и про то движение жизни, которое совершилось в нем, про те препятствия для движения жизни, которые
есть в этом существе и, главное, про те другие условия жизни, возможные, но
невидимые нам, в которые в другом существовании
может быть поставлена жизнь этого человека.
Не видим же мы роста разумного сознания и круговорота его потому, что мы сами совершаем его: наша жизнь
есть не что иное, как это рождение того
невидимого нам существа, которое рождается в нас, и потому-то мы никак не
можем видеть его.
Ведь
есть только два строго логические взгляда на жизнь: один ложный — тот, при котором жизнь понимается, как те видимые явления, которые происходят в моем теле от рождения и до смерти, а другой истинный — тот, при котором жизнь понимается как то
невидимое сознание ее, которое я ношу в себе. Один взгляд ложный, другой истинный, но оба логичны, и люди
могут иметь тот или другой, но ни при том, ни при другом невозможен страх смерти.
Яков Потапович
был далеко не занят чтением лежавшей перед ним латинской книги. Глаза его
были устремлены в окно, но едва ли внимание его
могло быть приковано той видневшейся ему картиной, которую он
мог достаточно изучить в проведенные им в княжеском доме, и даже в этой самой горнице, годы. По выражению его глаз можно
было заметить, что перед ними проносились иные,
невидимые никем, кроме него, картины.
— Она
может сделать очень много для вас; она уже много для вас сделала… Прибавлю еще, хотя скромность ее запечатывала мне уста,
невидимый благотворитель и корреспондент ваш во все время вашего плена —
есть бывшая моя воспитанница.
Как это сделалось, как, когда из-за этих взглядов и улыбок выступил дьявол, в одно и то же время схвативший их, она не
могла бы сказать, но когда она почувствовала страх перед дьяволом,
невидимые нити, связывающие их,
были уж так переплетены, что она чувствовала свое бессилие вырваться из них и всю надежду возлагала уже на него, на его благородство. Она надеялась, что он не воспользуется своей силою, но и смутно не желала этого.